— Ахметка Мухамедшин показал, чистильщик. Он у него сотню патронов купил.

— Пойдет, — согласился Клыков и, войдя в дом следом за гостем, спросил шутливо: — Как там наша несокрушимая и легендарная?

— Приватизируется, — усмехнулся Елизаров.

— Как это? — не понял Топорок.

— Вон вы автомат купили, — сказал Елизаров. — Другие достают гранаты, пушки…

— Автомат еще не купили, — вздохнул Клыков. — Собираемся, да где взять? Десять кусков выложил бы с ходу.

Елизаров посмотрел на него с интересом.

— Вы серьезно?

— Почему нет?

— Могу попытаться..

— Э-э… Пытаться не надо. В таком деле либо говорят «да», либо «нет». И давай забудем об этом. Я ничего не слыхал, ты — не говорил.

— За десять я достану. Точняк, — сказал Елизаров. — Если только вы серьезно.

— Ромка! — крикнул Клыков. — Выдь сюда! Где ты там прячешься? У нас гость.

Из соседней комнаты, раздвинув бахромчатую портьеру, выплыла молодая женщина. Она была удивительно красивой и яркой: округлый мягкий овал лица, точеный носик, чувственные сочные губы, нежный золотистый пушок над ними. Голубые глаза под черными стрелками бровей светились лукавостью и озорством. На ней было платье в обтяжку, скроенное так, что красивые полные ноги были видны почти целиком.

Елизаров облизал губы, чувствуя, как один ее взгляд обдал его сухим жаром желаний.

— Знакомьтесь, — сказал Клыков. — Моя племянница, Ромелла. В жизни — просто Ромка.

— Алексей, — Елизаров щелкнул каблуками и, как конь, мотнул головой. — Рад познакомиться.

— А вы кавалер, — сказала Ромка и улыбнулась.

— Займи гостя, — предложил Клыков. — На стол собери. А мы с Володей сбегаем к Зотову на часик. Дело есть. Ты нас, сержант, дождешься?

— Дождется, — ответила за гостя Ромка и озорно ему подмигнула. — Верно, Алексей?

Когда во дворе раздался гул заведшегося мотора, Ромка дружелюбно кивнула на диван, покрытый клетчатым пледом.

— Садитесь, Алеша. В ногах правды нет.

Он послушно сел. Она пристроилась рядом, сказала высоким грудным голосом:

— Вы мне понравились, Алеша. А я вам?

Елизаров проглотил слюну, не зная, как лучше ответить.

— Ой, застеснялся! — сказала Ромка и засмеялась, открыв ровные белые зубы. — У вас в лесу девушек нет? Тогда можешь меня потрогать. Я живая.

Елизаров глупо улыбнулся.

— Боишься?

Глаза ее задорно сверкнули.

Елизаров, все так же глупо улыбаясь, положил руку на ее плечо. Ромка не шевельнулась. Тогда он обнял ее и потянул к себе. Она, не сопротивляясь, прильнула к нему горячим тяжелым телом, глубоко задышала, чуть постанывая, как голубица, которую на горячей солнечной крыше обхаживает настойчивый сизарь. Елизаров слегка растерялся.

— Ты что?

— Хочу, — сказала Ромка жарким шепотом, нежно касаясь его уха губами. — Тебя хочу…

Все произошло быстро, как в американском кино. В самых смелых мечтах Елизаров не доходил до такого…

Под окнами загудела машина. Громко топая, в комнату вошли Клыков и Топорок. Клыков пристально взглянул на парочку и понимающе усмехнулся.

— Уже поладили, как я вижу? А ты хват, сержант! Хват!

Он прошел к буфету, достал оттуда початую бутылку коньяка, рюмки. Вернулся к столу, налил всем. Предложил:

— Выпьем, голубки? Давно я не видел Ромку такой счастливой…

— Он хороший, дядя Тимофей. Ты на него не сердись, — пропела Ромелла.

— Тебе нравится, значит, все. Я тебе не парторг, не судья…

Елизаров было потянулся к рюмке, но тут же убрал руку.

— Нет, я не буду.

— Что так? — спросил Клыков, нахмурившись. — Обижаешь.

— Мне пора в гарнизон. Неприятности будут.

— Быстро пьянеешь?

— Нет, но запах…

— Молодец, — похвалил Клыков. — Сам был рядовым. Знаю порядок. Теперь насчет газовой плитки. Считай — договорились. Только чтобы все тип-топ. Достанешь — деньги твои. Погоришь — ни я, ни Ромка тебя, милок, в глаза не видели. Сечешь?

— Все будет чисто.

— Посмотрим, посмотрим…

Распрощавшись с сержантом — к трамвайной остановке его провожал Топорок, — Клыков взял Ромку за руку выше локтя, крепко сжал пальцы и притянул в себе.

— Ты теперь, красавица, к гостинице ни на шаг. Будешь кувыркаться только с сержантом. Заметят тебя там — пеняй на себя. Наташку помнишь? Так вот, рядом с ней тебя и похоронят.

— Как же мне жить теперь? — спросила Ромка плаксиво.

— А так. Гроши я дам. Что касается мужиков, повторяю — останется один Елизар.

— Скажете тоже, — хихикнула Ромка. — Я девушка впечатлительная. Мне трудно сдерживаться.

— Перетерпишь.

— Шутите вы, Тимофей Васильевич, — опять хихикнула Ромка.

— Да уж куда там, — сказал он серьезно. — Учти, не послушаешь — поотрезаю…

Он отпустил ее руку, оттолкнул от себя и пальцем нажрал левую грудь, будто в кнопку звонка.

— Улавливаешь?

— Он же солдат, — сказала Ромка растерянно. Спорить с Клыковым она не пыталась, знала — если тот говорит, придется подчиняться, и потому лишь старалась выторговать условия повыгодней. — Он же раз в неделю приходить будет…

— Станет невтерпеж — иди к Сучку.

— Тьфу! — брезгливо передернула плечами Ромка. — Нашли кого предложить. Он весь в прыщах…

— Ладно, об этом хватит. Поговорим о Елизаре. Ты его почаще таскай по городу. Заводи в ювелирный. Ах, мол, мне колечко нравится, ой, какой славный кулончик. Учи, учи…

— Без смысла, — возразила Ромка. — Откуда там бабки?

— Не твое дело, — отрезал Клыков. — Чаще намекай, что у настоящих мужиков деньги должны быть. И о плохой охране ювелирного расскажи. Ты же там работала. Когда созреет на подвиг — мне скажешь…

Однажды, отправившись в увольнение, Елизаров застал в доме Клыкова всю компанию.

— Проходи, садись, — сказал Клыков, показывая на свободный стул. — Поесть хочешь?

— Не откажусь.

Елизаров оглядел стол, заставленный едой. На тарелках лежали помидоры, свежие и малосольные огурчики, селедка, посыпанная кружками лука, колбаса, стояли баночки с красной и черной икрой. Посередине стола возвышался «гусь» — большая бутылка «Столичной» с особо красочной экспортной этикеткой.

— Вот и отлично, — сказал Клыков. — Пообедаешь с нами. А для начала есть разговор.

— Слушаю вас, Тимофей Васильевич.

— Слушать буду я, — сказал Клыков с неожиданной жест костью в голосе. — А рассказывать придется тебе.

— О чем? — удивился Елизаров.

— Ты говорил с Ромкой о ювелирном? — спросил Топорок. — О том, как его можно потрясти?

— Кому какое дело, о чем я говорю с бабой? — окрысился Елизаров. Его задел не сам вопрос, а то, что Ромка продала его Клыкову. Сучка трепливая! — Кого касается, что я делаю, думаю или говорю?

— Меня, милый, касается, — сказал Клыков. — И вот почему. Тебя в этот дом пустили с доверием, как своего. Ты здесь пьешь, гужуешься. Бабу хиповую отколол. Короче, стал равным. «Калаш» мы у тебя купили. Не для игры, как понимаешь. И вдруг выясняется, что ты пытаешься провернуть дело у всех за спиной и при неудаче всех нас подвести под статью. Об этом ты подумал?

— Нет, — сказал Елизаров растерянно. — Но я эту хреновую лавочку с цацками не сейчас потрясти собрался. Перед самым дембелем. Сделаю и уеду. Вы — здесь, я далеко…

— Да ты у нас деловой! — подал голос Зотов.

— А что? — с вызовом спросил Елизаров. — Каждый работает, как умеет.

— Дурак! — сказал Клыков и презрительно сплюнул на пол. — Тебе только Ромку валять. Работник!

Елизаров вскочил обиженно, щеки его вспыхнули злым румянцем.

— Ну вас! Лучше пойду…

— Сядь! — приказал Клыков. — Сядь и слушай!

Елизаров снова опустился на стул.

— Так-то лучше, милок. Теперь закручивай мозгу, другой тебе такого никогда не скажет.

Елизаров взял с тарелки малосольный огурец и стал с хрустом жевать, демонстрируя пренебрежение ко всякого рода нравоучениям. Мало их, что ли, дома читала мать, а на службе изрекали офицеры и прапорщик Койда? Но тут случилось неожиданное: Клыков приподнялся с места и ребром ладони ударил Елизарова по кисти. Огурец, вырвавшись из пальцев, ударился о буфет. И тут же подскочивший со спины Топорок приставил к горлу сержанта нож. Спросил, растягивая слова.