Оставалось ли при этом у нее время на так называемую личную жизнь? Ни одним словом в своих воспоминаниях она этого не коснулась. Однако, если просмотреть хотя бы несколько ее книг эмигрантского периода, можно обнаружить, что многие из них и многие рассказы в них посвящены П. А. Тикстону («Шамрам», «Книга июнь» и др.). Павел Андреевич Тикстон (1873–1935), до революции крупный петербургский банкир, был близким другом, гражданским мужем Тэффи, их связывала нежная, глубокая любовь, и, когда Павел Андреевич тяжело заболел, Надежда Александровна ухаживала за ним и не отходила от его постели до последней минуты.

Ничего этого, повторяю, в воспоминаниях мы не найдем. Слишком личное Тэффи оставляла в глубине своей души, только для себя.

Тэффи прожила долгую жизнь, и последние годы ее были нелегкими: болезни, бытовые трудности, уменьшение гонораров (после войны меньше стало выходить русских изданий в Париже, реже стали печатать книги, да и тиражи их были слишком невелики), но она мужественно держалась до конца, и в ее письмах к Андрею Седых и Марку Алданову в Нью-Йорк сохраняются и острота мысли, и четкость суждений, и ироничность, и доброжелательство к людям.

Умерла Надежда Александровна Тэффи 6 октября 1952 года в окружении самых близких людей и похоронена на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.

О Тэффи написано и напечатано очень много. Однако и до сих пор на родине она не столь уж известна, хотя совсем недавно вышли пять томов ее избранных сочинений и несколько сборников рассказов. Во втором десятилетии XX века Тэффи была столь популярна, что ее сравнивали с признанным королем смеха Аркадием Аверченко и зачастую отдавали пальму первенства именно ей. Но таково наше плюралистическое время, что сегодня «Букер» более известен, чем Бунин, а Тэффи принимают за основательницу премии «Тэфи». Недавно меня спросили: «Тэффи — это из новых русских, предпринимательница? Шустрая. Сначала сделала деньги, теперь и книжки пишет». До революции же, несмотря на отсутствие таких средств массовой информации, как телевидение и радио, имя Тэффи знала вся страна.

Участие Тэффи в журнале «Сатирикон», и затем «Новый Сатирикон», оказалось взаимовыгодным: ее рассказы и фельетоны приносили журналу все большую популярность, привлекали новых читателей, в то же время благодаря журналу имя Тэффи становится все более популярным.

О Тэффи говорили критики самых различных направлений, ее стихи и фельетоны печатали и большевистские издания, а читательскую признательность она получила не только у рабочих, чьим главным чтением были большевистские газеты «Вперед» и «Новая жизнь», не только у так называемых обывателей, мещан, купцов, приказчиков и, наконец, интеллигенции — подписчиков «Сатирикона», но и при царском дворе. Так, в канун празднования трехсотлетия Дома Романовых, проходившего в 1913 году, на вопрос, кого из современных писателей пригласить для участия в юбилейном сборнике, Николай II ответил: «Тэффи, только Тэффи».

У Тэффи как-то сразу определился свой почерк, приемы, стиль. Она, в отличие от многих юмористов, не выдумывает смешные положения, чтобы получить комический эффект. Она подмечает действительно смешное в жизни, в повседневной будничной обстановке, во взаимоотношениях людей.

О лучших рассказах Тэффи, напечатанных в «Сатириконе», И. А. Бунин сказал, что они написаны «здорово, просто, с большим остроумием, наблюдательностью и чудесной насмешливостью».

Круг тем писательницы широк и разнообразен. Ее интересуют и бытовые ситуации, и социальные проблемы, и человеческая психология, и политическая обстановка. Она могла несколькими штрихами, несколькими словами передать внутренний мир человека, заглянуть в душу и показать ее нам. На нескольких страничках, в нескольких коротеньких эпизодах Тэффи создает яркие, запоминающиеся, объемные характеры.

Тонким психологизмом и любовью проникнуты и рассказы Тэффи о детях. «Дети у Тэффи — это целая “маленькая вселенная”», — справедливо отмечал поэт и критик Юрий Терапиано.

Оказавшись в эмиграции в Париже, писательница временами возвращалась памятью к России, но больше писала об эмигрантском житье-бытье. Ее рассказ «Ке фер?» стал символом жития русского в Париже и вошел в поговорку.

От многих эмигрантских рассказов Тэффи веет грустью, но грусть и раньше проглядывала сквозь словесную ткань ее внешне очень смешных произведений. В общем-то, она никогда и не была профессиональной юмористкой и не ставила себе задачи обязательно рассмешить. Смех рождался при чтении ее рассказов сам собой: рассказы всегда отличались легкостью, естественностью. Они многослойны, многогранны и, в зависимости от того, какой стороной повернутся к внутреннему миру читателя, — вызывают и соответствующую реакцию, потому что где-то в глубине, за словами, репликами персонажей, за представленной в рассказе ситуацией кроется большой мир человеческих чувств и переживаний.

Книги Тэффи всегда ожидались русскими зарубежья с нетерпением и воспринимались как некий дар, ибо даже своими грустными рассказами писательница поддерживала дух соотечественников, придавала им силы и уверенность.

И по сей день сохраняют свою справедливость слова, сказанные о Тэффи одним из лучших русских критиков литературного зарубежья Георгием Адамовичем:

«…Тэффи никого не судит, никого ничему не поучает… современники и соотечественники узнают в ее книгах самих себя и сами над собой смеются…

Тэффи не склонна людям льстить, не хочет их обманывать и не боится правды. Но с настойчивой вкрадчивостью, будто между строк внушает она, что, как ни плохо, как ни неприглядно сложилось человеческое существование, жизнь все-таки прекрасна, если есть в ней свет, небо, дети, природа, наконец, любовь».

Хочется привести высказывание еще одного писателя, в чьем взыскательном вкусе, писательском опыте и мастерстве вряд ли можно усомниться. «Нередко, когда Тэффи хотят похвалить, говорят, что она пишет как мужчина. По-моему, девяти десятым из пишущих мужчин следовало бы у нее поучиться безукоризненности русского языка… Я мало знаю русских писателей, у которых стройность, чистота, поворотливость и бережливость фразы совмещалась бы с таким почти осязаемым отсутствием старанья и поисков слова» — так сказал Александр Иванович Куприн.

И при жизни, и после смерти писательницы отношение к ней не было однозначно одобрительным. Острота, резкость суждений Тэффи порой вызывали у тех, в чей адрес эти суждения высказывались, гнев, злость, а иногда и ненависть. Так, ее отрицательная рецензия на книгу Андрея Белого «Пепел» послужила стимулом для выпадов против Тэффи и Зинаиды Гиппиус, и Валерия Брюсова.

Хотя с годами Тэффи несколько смягчила свой стиль, некоторые писатели боялись ее острого языка, недолюбливали ее. Владимир Злобин, друг и секретарь Мережковских, в своей книге о Зинаиде Гиппиус «Тяжелая душа» (Вашингтон, 1970) пишет, например, в связи с рассказанным в воспоминаниях Тэффи эпизодом, где она отмечает равнодушную реакцию Мережковских на известие о смерти их близкого друга Дмитрия Владимировича Философова: «А с Тэффи они о своем горе просто не хотели говорить. Дмитрий Сергеевич ее недолюбливал, считал фальшивой» (с. 84).

Отрицательно отнеслась к воспоминаниям Тэффи о Мережковских и М. С. Цетлин (одна из издательниц «Нового журнала» в Нью-Йорке). Тэффи даже пришлось писать ей оправдательные письма. Стоит процитировать несколько фрагментов одного из них:

«До меня дошли слухи, которым я никак не могла и не хотела поверить. Но слухи подтверждаются тем, что вот уже больше года, как от Вас нет ни одного слова! А слухи эти такие, будто Вы на меня рассердились за… нелестное мнение о характере Мережковских! Но ведь я писала честно, только то, что видела и слышала. Я обо всех писала честно — и о Бальмонте, и о Куприне, и о Ал. Толстом, и о Сологубе… От одного крупного общественного деятеля я получила письмо по поводу Мережковских. Тоже недоволен, но несколько иначе. «Если писать правду, то надо всю правду, а не останавливаться на полуслове. Вы пишете, что они, Мережковские, не продавались. Они именно продавались… и всегда: Пилсудскому, Муссолини, Гитлеру…» Я ответила, что этого я не то что не знала, а знать не хотела…