— Это уже серьезно: в нашей грамматике слова «Прокурор» и «Прокуратура» пишутся с заглавных букв. — Ненюков улыбнулся.

— Тогда я первый «за».

Они проехали по улице Герцена, оставался последний поворот на Огарева. Ненюков приготовился выходить.

— Считайте себя зачисленным в группу захвата, — сказал он Несветаеву прощаясь.

— Желаю удачи.

К прокурору ездил генерал Холодилин. Ненюков ждал в приемной, глядя на стрелки часов, каждое движение которых приближало закрытие залесской выставки.

Управление жило обычной будничной жизнью. Входили и выходили сотрудники, звонили по телефону, оставляли секретарю справки и рапорта. Где-то в глубине здания невидимая рука отстукивала строчки ориентировок.

Отсюда — из центра предупреждения правонарушений и борьбы с преступностью — поступало все новое, чем располагала современная криминалистическая наука, здесь разрабатывались и координировались совместные действия по раскрытию наиболее опасных преступлений.

Операция в Залесске была крупным, но не единственным делом Управления уголовного розыска в ближайшие сутки.

Нетерпеливо поглядывая на часы, Ненюков не думал об уголовных делах, по которым так же в этой приемной ждал решений генерала. Переходить от раскрытия к раскрытию, считать главным то, что сегодня в производстве, — судьба инспектора по особо важным делам, однако сейчас Ненюкову казалось, что не было в его жизни дела значительнее, чем поиск этих покоробленных временем черных досок.

Ненюков не заметил, как в приемной появился Холодилин. Все встали. Генерал кого-то искал — спокойный, непроницаемый даже для коллег, от которых не могла, казалось, укрыться никакая тайна.

Взгляд его остановился на Ненюкове.

— Владимир Афанасьевич, — по лицу Холодилина по-прежнему невозможно было ничего прочитать, Ненюков приготовился к худшему. — План утвержден. Желаю успеха.

Судя по штемпелю, письмо ждало Кремера на почтамте больше недели.

«Уважаемый товарищ — выпускник нашего факультета!»

Кремер быстро проглядел текст:

«Традиционный сбор закончивших факультет состоится в банкетном зале ресторана «София» (ул. Горького, 32) в 18 часов 30 минут».

Приглашение было послано почти за месяц.

«Где я буду в это время?» — подумал Кремер.

Было интересно увидеть постаревшего, но все еще благообразного декана, всматривающегося в лица бывших выпускников. «А что с Кремером? — наверное, спросит он. — Кто-нибудь видит его?» Конечно, декан скажет не так, потому что студент по фамилии Кремер никогда у него не обучался, назовет другую фамилию. «…Плывут облака, все белое солнце закрыв. И странник вдали забыл, как вернуться назад…»

Выходя из телеграфа, Кремер привычно оглянулся: несколько человек заполняли телеграммы, еще трое стояли у окошка — никто не устремился за ним следом.

День стоял хмурый, с морозцем. Табло над входом показывало 13.45. Кремер сунул приглашение в карман.

Сверху по улице Горького, от магазина «Меха», катило свободное такси. Кремер поднял руку.

— Знаете, где это? — Он сел, назвал адрес.

Таксист тронул машину с места.

— Что за вопрос!

Табло над телеграфом показывало 13.45. Минута тянулась удивительно медленно.

— Там фабрика зонтов… — объяснил Кремер.

— Я сказал! — рядом сидел видавший виды московский таксист.

Теперь у Кремера часы перед глазами в кабине: 13.48.

— Фабрика вон за тем домом, — показал таксист в 14.02.

— Остановите, я пройду.

Таксист затормозил, за поездку он не сделал ни одного резкого движения. В этом был особый шик. Деньги он, не считая, сунул в карман.

— Будь здоров, — сказал Кремер, хлопая дверцей.

Таксист в первый раз посмотрел в его сторону.

Дом впереди служил хорошиим ориентиром. Его стены были выложены тысячами четырехугольных пирамидок. Их верхние грани, несмотря на пасмурный день, выглядели освещенными.

Фабрика находилась позади, к ней примыкало несколько старых домов — бывшие общежития. Кремер представил их планировку — с высокими потолками, общими кухнями в конце коридоров.

«Сейчас нога попадет в колдобину», — подумал Кремер, входя в подъезд. Когда-то жил в таком доме.

Выбоина в полу оказалась обширной, но не глубокой. Некрашеные стены были сплошь исписаны каракулями, среди которых назойливо повторялась кличка «Сынок». Кремер посмотрел вверх — в большом вестибюле висела металлическая лестница. Пока он поднимался, сквозная арматура наполнилась гулом и внутренней дрожью.

Кремера интересовал Сынок, он жил на втором этаже — низкорослый, лет четырнадцати, с челкой, с трауром под ногтями. Когда Кремер вошел, Сынок стоял у окна и смотрел во двор.

Кремер понял, что Константина Сенникова здесь нет.

— Один? — спросил он на всякий случай.

— Ну, — Сынок выжидал.

— Пожалуй, я сяду.

За кушеткой Кремер увидел остов классической отечественной раскладушки, ею, должно быть, пользовался Константин в свои приезды. Здесь же лежала деревянная заготовка самопала, Кремер взял ее в руки.

— Не «Баярд». У того ствол короче. Дай сообразить… Может, готовишь «Шварцлозе»?

— Ну, — с любопытством сказал Сынок.

— Карманная модель девятьсот восьмого года. Лично я предпочел бы «Вальтер»… Пойди в Исторический музей — там увидишь. Мужчины есть в доме?

— Есть и нет…

Вскоре Кремер точно знал: Сенников не появлялся несколько дней. Сам Сынок переживал кризис: неделю не ходил в школу, обитал во дворе и питался отдельно, то есть садился к столу после матери и поедал все, что оставалось, особенно в неимоверных количествах хлеб и сахарный песок.

— Ты из роно? Узнали, что я не учусь? — поинтересовался Сынок. Несмотря на обилие получаемых углеводов, он оставался наивным, узкоплечим и губастым, за что был наречен во дворе Сынком. — Директриса пожаловалась?

— Там все известно. — За стеной пропищали сигналы точного времени. Кремер сверил часы. — Телефон в коридоре?

— Ну! Только по-быстрому: я за телефон не плачу… Когда с матерью жил — другое дело.

Кремер позвонил Антонину Львовичу, но не застал — по-видимому, Терновский действительно уехал.

— Стоянка такси далеко?

— На набережной, у большого дома. Показать?

— Я сам.

Через несколько минут Кремер снова вышел к зданию из пирамидок. Стены вблизи оказались расчерченными на квадраты, верхняя часть прямоугольников была незакрашенной, остальные грубо подчерчены, создавая иллюзию многогранников.

— Куда? — Подъехавший таксист был пожилой, явно разговорчивый.

— На Ленинградский…

Электричкой до Залесска получалось быстрее, кроме того, у него еще оставался резерв времени.

— Самый культурный вокзал… — сказал таксист.

Мороз усилился. Струя холодного воздуха откуда-то с крыши машины стекала Ненюкову за воротник. Ленинградское шоссе было забито транспортом. Время от времени шофер включал сирену, и машины вокруг расползались, освобождая осевую часть. Шофер спешил, ему хотелось еще к ночи вернуться в Москву.

Ненюков больше не думал о деле, которое ждало в Залесске. Ехали быстро. За Клином все чаще стали попадаться живописные лесные массивы: на мгновение, проносясь мимо, открывались боковые перспективы с видами на поселки, окруженные негустыми перелесками, со строящимися домами и высокими кирпичными трубами.

Выбежав из управления, Ненюков обнаружил, что обменялся с кем-то перчатками и теперь у него две правые. «Дурное предзнаменование», — подумал он. Возвращаться было некогда, одну он надел, другую сунул в карман.

Первую остановку сделали в Калинине, за мостом через Волгу.

— Надо заправиться, — сказал шофер, — а то на обратную дорогу не хватит, — казалось, он не забывал об этом ни на минуту.

У автозаправки Ненюков перебросился несколькими словами с инспектором ГАИ, узнавшим по номерам министерскую машину.

— Операция у нас — выставили заслоны на границах района, — пояснил инспектор ГАИ, поправляя на груди миниатюрный микрофон. — Ждем дальнейших указаний.