— «1898». На втором кольце: «Анна аппо 1908», на третьем: Олена аппо 1944». — Он не сделал паузы, работавшие с ним сотрудники были достаточно квалифицированны. — Судя по рисунку пробирного клейма, все три кольца закарпатского происхождения. Обратите внимание, не много ли колец для одного дела? Все обручальные, все подарены мужчинам, все из Закарпатья. В чем дело?! — Генерал помолчал. — Надо установить владельцев. Это не так сложно, как может показаться… Вопросы есть?

Закончил он внезапно.

— Доклад ежедневно. У меня все. До свиданья.

Ненюков разрешил курить.

Пока рассуждали о том, как преступники распорядятся похищенным, он набросал рабочий план мероприятий: поиск бывших владельцев колец должен вестись одновременно с розыском преступников.

По поводу кражи мнения местных профессионалов разошлись:

— Наши этого сделать не могли! — такова была одна точка зрения.

Противоположная формулировалась иначе:

— Без своих не обошлось!

— Мы здесь, в Клайчеве, блокировали универсам, «Подарки», ювелирную и часовые мастерские — вот он и полез в замок! — Хотя инспекторов было несколько, чаще высказывался один — черноглазый, с замшевой кепкой в руке. — Не согласны?

Он обращался к Ненюкову и к своему непосредственному начальнику — майору Молнару, сидевшему рядом, коренастому, небольшого роста, с хитроватым лицом.

— Зачем ему «Оплакивание»? — спросил кто-то. — Или та, другая картина…

— «Поругание Христа»?

— Кому он их предложит?

— Ты не скажи… Мода!

Почти все инспектора, с которыми Ненюкову приходилось работать, делились на тех, кто говорил: «Наши сделать не могли!», и тех, что с самого начала были уверены: «Без своих не обошлось!»

В комнате стало тихо.

Общий обзор нераскрытых преступлений сделал Гонта.

— Преступнику дали условное имя Спрут. Он появляется неожиданно, после краж надолго исчезает…

Докладывая, Гонта еще больше старался обкорнать каждую фразу. Тут были и скованность, и боязнь фальши, и нежелание выглядеть празднословным.

— Одиннадцатого января Спрут заявил о себе кражей икон из квартиры онколога. — Про кражу знали многие, тем не менее фамилию профессора предпочитали не называть. — Иконы были из Твери, четырнадцатый век, две Антипа Тордоксы.

Заключил Ненюков:

— Спрут виновен в совершении трех краж и убийстве. Предупреждаю: никакой опрометчивости! — С высоты почти двухметрового роста Ненюков оглядел помощников. — Уникальные произведения искусства сейчас еще и улики. В случае опасности Спрут не задумываясь их уничтожит…

Маленькая площадь перед райотделом, куда они вышли потом, возвращаясь в гостиницу, выглядела скорее перекрестком. Но улицы не просматривались, их загораживали старые дома с надвинутыми на окна красноватыми черепичными крышами. Дома стояли стена к стене, и так же, вплотную, были вбиты гладкие квадратные камни мостовой.

— Бывшая ратуша, — Молнар показал рукой, — слева автостанция. А на углу можно всегда выпить кофе…

Над входом в кофейную свисал с крыши красноватый металлический петух.

От кофе Ненюков отказался.

— Продолжим разговор в номере.

Кремер подошел к письменному столу. Все последние дни приходилось обживать пустые гостиничные углы. Из тайника в футляре пишущей машинки Кремер извлек икону и переложил в портфель. Она была тщательно упакована в металлическую коробку, Кремер не боялся ее повредить. Икону завтра же следовало поместить в надежное место.

За трехстворчатым окном почти все обозримое пространство занимала глухая стена, по которой ползли вверх, на крышу, сухие черные лозы неизвестного Кремеру растения. Горы и несколько крутых линий, перерезавших на разных уровнях горизонт, можно было увидеть в стороне, если смотреть вдоль стены.

Ряд балконов тянулся к чугунной лестнице на полуротонду. Балконы были узкие, с тремя рядами металлических трубок ограждения.

Кроме пишущей машинки он положил на стол стопу чистой бумаги, кляссер с марками, «Справочник флотов» — верное средство в борьбе с бессонницей. В книге были собраны фотографии и сведения о военных кораблях всех стран.

Он вынул из пиджака пистолет — жилетно-карманный вариант полицейского браунинга — и сунул под матрас.

На столе в номере лежали привезенные Ненюковым и Гонтой из Москвы буженина, маслины. Майор Молнар и черноглазый инспектор не заставили себя упрашивать. Ненюков с любопытством следил за начальником Клайчевского уголовного розыска. Салфетка, вилка с бужениной придали спокойному лицу Молнара неожиданную выразительность. Особенно, когда он сказал:

— Прекрасная буженина. Главное, совершенно свежая!

Так же, со знанием дела он заговорил о зАмке:

— Строил его венский зодчий. Подвернись предприимчивому австрийцу другой заказчик, — Молнар посмотрел на буженину, — с вами сидел бы мой коллега из Вилока или Королева…

— Кто же оказался заказчиком? — спросил Ненюков.

— Родственники графа Эстергази.

— Понимаю.

— Завершили работы итальянские военные инженеры. Здесь было родовое поместье Эстергази, во время последней войны — фашистский застенок, временный лагерь. После реконструкции открыли выставочный зал. — Он на секунду задумался. — Технический персонал постоянно живет в Клайчево, руководители и экскурсоводы — приезжие. Да, делают еще набеги киностудии — сейчас «Мосфильм» снимает картину.

— Преступники прошли в замок в том месте, где их не ждали, — сказал Ненюков.

— Существовал будто дымоход. Но работал он или нет, точно никто не знает.

— Это легко проверить, — Гонта оторвался от блокнота, в котором между делом чертил силуэты симпатичных квадратных собак, — анализы копоти и сажи…

Ненюков встал, прошел к окну. Внизу было совсем темно.

— Спрута задержать нетрудно. Но если мы не найдем шедевры, преступник окажется хозяином положения…

Он прислушался к звукам, доносившимся из глубины гостиницы. Звуки были просты и понятны: щелкнул выключатель, прошлепали туфли. Из крана в ванной полилась вода.

— Поэтому мы приехали с утвержденными планами и чертежами, как венский зодчий, строивший замок. Мы всё учли. Не удивляйтесь, если я прикажу отступать или идти заведомо ложным путем, чтобы успокоить преступника. Задача номер один: спасти шедевры…

— Товарищ подполковник! В Москве, в квартире профессора Спрут оставил следы? — Шустрому инспектору в замшевой кепке, пришедшему вместе с Молнаром в гостиницу, понравилось резкое, как треск раскалывающегося ореха, слово.

Знал ли он, что спрут обозначает разновидность гигантских кальмаров?

Преступников, совершивших кражу у профессора, было несколько. Они опустошили холодильник, обшарили библиотеку. Следы двух типов людей ощущались в обстановке места происшествия. Пока один из воров дегустировал «Двин» и «Камю», другой осмотрел ценные вещи профессора, а потом аккуратно, чтобы не оставить отпечатков, протер стекла книжных полок, бутылки, стакан.

Осмотр квартиры занял ночь и весь следующий день. Ненюков умолчал об этом на совещании в райотделе.

Обошел он молчанием и странные улики, обнаруженные в гостиной профессора. Под самую ценную из икон, «Апостол Петр», которую преступники по какой-то причине не взяли, был подсунут пакет. Ненюков не удивился, если бы прочитал на нем: «Работникам уголовного розыска. С товарищеским приветом. Спрут».

Эксперт с соблюдением всех предосторожностей вскрыл пакет, опылил содержимое, усмехнулся недобро:

— Улики подобраны простенько, но со вкусом, — он протянул фотографию. — Попробуйте найти.

Лобастый старик в гимнастерке, застегнутой на все пуговицы, в фуражке, смотрел в объектив торжественно и красиво, уперев руки в колена. Сбоку виднелся угол избы или сарая. Снимок был любительский, серое пятно мешало рассмотреть фон.

В пакете находился и обрывок письма. Текст на выцветшем от времени клочке бумаги выглядел так:

«…признали, что нерв болит выписывают натирания и таблетки говорят что пройдет живем збабушкой никого не держим и козу убрали…» На обороте стояло: