От буфета подошел Шкляр.

— Привет честной компании! — Художник распечатал «Визант», кивнул знакомому официанту: — Мне рюмку водки.

Кремер невольно отметил его новую роль.

— Давно не видел вас, Дима, — сказал Терновский. — Я звонил несколько раз. Что нового?

— Задумал грандиозное панно.

Подошла Ассоль, никто не заметил, как она появилась.

— Позвольте?

— Прости, — Терновский вскочил с живостью, которую от него было трудно ожидать.

Мужчины поднялись. Подставляя щеку для поцелуя, Ассоль оглядела зал.

— «Холм» становится модной клайчевской «Авророй». Что вы заказали?

— Жюльены, — Терновский помог придвинуть стул, — сейчас принесут. И бутылочку сухого.

— От вина отказываюсь.

— А я нет! — Вероника выглядела эффектно: замшевая юбка, высокие сапоги, кофточка с металлическими украшениями. — Мы не опоздаем? — Она села между Пашковым и Шкляром, но ее внимательный взгляд только коснулся художника и сразу же прочно утвердился на Кремере.

Веронике явно хотелось проверить, какое впечатление произвело на него известие о лотерейном билете. Ничего не узнав, она обратила внимание на экскурсовода.

— Ты какой-то утомленный, Володя. — Пашков и в самом деле выглядел нездоровым.

— Ерунда. За прекрасных дам! — Пашков встал. — Мужчинам пить обязательно!

— Володенька! — Ассоль показала на Шкляра.

— Когда Дима выпьет, он становится прекраснейшим собеседником!

— Ты готов споить его?

— Не беспокойся, Ассоль, — Шкляр только пригубил рюмку, поставил на место, — я знаю меру. Ешьте, пейте, не обращайте на меня внимания. — Кремер слушал и не мог ничего понять. — Помню, случилась со мной история. Я тогда жил в Мурманске, работал в театре. Пить к тому времени мне уже запретили, а тут у главного режиссера круглая дата, дали ему заслуженного деятеля… — Теперь Шкляр был почти трезв. — Моя первая жена заключила с его женой соглашение: возле меня поставят графинчик с водой. Гостям объявят: это Димина норма, чтобы к нему никто и он ни к кому… И все-таки к ночи я был пьян, — он задумался, — друзья подменили графинчик, оказавшись находчивее наших жен… Не раз пришлось мне потом пожалеть об этом.

— Браво, — иронически похвалила Вероника. — Это новый этюд?

Подошел официант:

— Кофе подавать?

Пашков о чем-то тихо заговорил с Вероникой. Улучив минуту, Кремер придвинул стул и неожиданно услышал конец фразы:

— …Я выполняю поручение инспектора Гонты.

— Поднять руки? — так же шепотом спросила Вероника.

— Не нужно, только вы должны мне помогать.

— Вы меня с кем-то спутали, Володя. Кроме того, вам нельзя быть следователем.

— Почему?

— У вас нет памяти. Где ваши часы? Их действительно украли?

— Дело не в них… — Пашков слова выговаривал четко, глаза следили за всем, что делалось за столом. — Вам дорог Тордокса? Вы не хотели бы, чтобы наша национальная гордость уплыла за границу.

От Кремера не укрылось ни одно движение экскурсовода.

— Перед кражей, — говорил Пашков, — я видел вас и Буторина рядом с нашим служебным помещением. Петр Николаевич определенно вышел из комнаты экскурсоводов. Что он там делал? Когда я вошел, комната была не заперта.

— Может быть, Петр Николаевич сам вам это скажет? Вот он идет, кстати.

Пашков не ответил. К столу приближался Буторин. Рядом вышагивал прибывший из Москвы искусствовед.

— Мацура, — представил смотритель-кассир, — мой проверяющий. Собирается меня вытурить. Между прочим, когда-то вместе служили… Прошу любить и жаловать.

Официанты, без особого, впрочем, нажима, поторапливали собиравшихся на экскурсию.

— Товарищи! — крикнули от дверей. — Автобус подан!

Кремер заскочил в номер за портфелем, спустился вниз.

— Едете? — спросил старичок администратор, когда Кремер снова показался в вестибюле. — Я тоже отпросился, хочу отдохнуть.

— А как заслон, не сняли?

Администратор прикурил трубочку. Тонкие, как у подростка, ручки почти на треть вытянулись из узких рукавов. Кремер видел — его собеседника так и подмывает сообщить новость.

— Главное не в этом! — старичок заговорщицки мигнул. — Автобус!

— Автобус?

— Необычный! И экскурсоводов два, а не один, как обычно. Городок наш маленький — ничего не укроется. — Старичок замолчал. По лестнице спускался Ненюков, он тоже собрался на экскурсию.

Кремер понял, как ему следует поступить.

— Займите мне место! Я сейчас!

Вернувшись в номер, он быстро запер дверь — для выполнения задуманного времени оставалось совсем мало. Кремер поставил портфель, аккуратно, карандашом, отметил на паркете границы основания. Такими же незаметными линиями окружил он футляр пишущей машинки, внимательно осмотрел кровать.

В автобус Кремер садился последним.

— Скорее! — крикнула Ассоль.

Места у окон были заняты мосфильмовцами — они везде поспевали первыми. Работники выставки сидели в середине. Старичок администратор махнул Кремеру рукой.

— Теперь все? — спросил экскурсовод, которого Кремер видел утром в ресторане.

Мацура, принявший обязанности старшего, не замедлил дать определение слову «экскурсия»:

— Вы имеете в виду передвижение во времени или в пространстве с образовательной, научной или увеселительной целью…

Искусствовед принадлежал к категории людей, которая не устает формулировать определения всему, что видит и слышит.

— Именно это мы имеем в виду, — откликнулся экскурсовод. — Поехали!

Быстро исчез парк, промелькнула встреченная приветственными криками машина «Мосфильма», незаметная улочка, которой Кремер четыре дня назад поднялся на Холм.

Дорога все круче стала забираться в горы.

— В годы войны наши места были ареной жарких кровопролитных боев, и до сих пор мы мысленно возвращаемся к тем дням. Немцы готовили в Закарпатье укрепленную цепь оборонительных сооружений — так называемую «Линию Арпада». Они утверждали, что закрыли Карпаты на крепкий замок, а ключи выбросили в бурную Тису. Но враги просчитались, — экскурсовод показал в сторону Перевала, — осенью сорок четвертого года после тяжелых боев в условиях бездорожья и труднодоступной горно-лесистой местности войска Первой гвардейской армии, Восемнадцатой армии и Семнадцатого гвардейского стрелкового корпуса прорвали укрепления противника и восемнадцатого октября овладели карпатскими перевалами. Осенью сорок четвертого года победа пришла на эту землю…

Пока один рассказывал, второй — помоложе, в дымчатых очках — дремал.

До самого горизонта поднимались и уходили вверх-вверх склоны черные от леса вблизи и серые, таящиеся в тумане, за Перевалом. Чем выше поднимался экскурсионный автобус, тем теплее становилось вокруг. Снега в этой части Карпат уже не было, лишь на самом верху виднелись тонкие сверкающие полосы: остатки его стекали между деревьями.

— «Кулак зятя» называют ту вершину, — приоткрыл глаза второй экскурсовод.

Преодолев Перевал, автобус остановился.

— Километр с лишним над уровнем моря, плановая остановка. Сбор через пятнадцать минут.

Кремер прошел несколько метров по шоссе. Теперь он сам увидел все, о чем рассказывал старичок администратор. У поста ГАИ остановилась машина — старенький «Москвич» первых выпусков. Высокий милиционер в тулупчике с белой портупеей, с огромными раструбами рукавиц откозырял водителю, попросил открыть багажник. Получалось, что вывезти из Клайчева иконы большого размера невозможно.

Милиционер закончил осмотр, снова козырнул водителю, но тот не уехал — вместе со своим спутником присоединился к экскурсии — был он маленький, пухлый, с золотыми зубами.

«Вы можете осмотреть багажник моей машины, — как бы говорил Пухлый, — но после осмотра, поскольку у меня ничего не нашли, я волен поступать, как заблагорассудится, а вы должны вернуться на пост».

— Видите? — прокашлял старичок. — Такие строгости впервые!