До возвращения царя из отлучки никто не имел права жаловаться даже на явно незаконные действия Сената, приговоры которого являлись окончательными и невыполнение их или обжалование грозило виновным смертной казнью.

Обвинителей и обвиняемых по объявленному возгласу – «Слово и дело государево» – надлежало сковать по рукам и ногам и за крепким караулом направлять в московский Преображенский приказ. По особо важным делам предписывалось пытать с большим старанием, по маловажным – легче; людей подлого роду, твердых и бесстрашных в своем упорстве, пытать сильнее, нежели тех, кои деликатного телосложения, и вести бы по ним больше расспросы с пристрастием, то есть с угрозой пытки.

Зачастую осужденные колодники содержались в тюрьмах под надзором сторожей из местных обывателей, а те не знали, что колодников кормить, потому как денег для того не отпускалось. Не помирать же осужденным с голоду, – и стражи отпускали их с утра на целый день для сбора милостыни или найма на однодневную работу. По договоренности со стражей те колодники на ночь возвращались в свою тюремную подклеть и, как правило, честно, под круговую поруку, выполняли это условие. Правда, редко, но случалось, что вышедшие в город эти государственные нищеброды укрывались в каком-нибудь потайном месте, душили сопровождавшего их стражника и, сбив колодки, убегали неведомо куда. Тогда их место занимала обывательская стража, принуждаемая отбывать те же сроки наказания, и тоже с колодками на ногах выходила она собирать на прокорм себе подаяние.

Следовало Сенату упорядочить содержание колодников. Предписывалось новоучрежденному правительству, официально именуемому «Господа Сенат», пресечь непослушание канцелярских писцов, которые, например, на указ самого царя послать подьячего на розыск, озорства ради, письменно отвечали: «И по тому его великого государя указу подьячий не послан».

Поручив все дела вести Сенату, Петр в начале марта выехал к польской границе, но в Луцке его задержала тяжелая болезнь, от которой он «весьма жить отчаялся».

До кровопускания было ему зело тяжко, и бессонница одолевала великая, а человек он был мокротный, и жар в нем поначалу вселился превеликий, но тем кровопусканием тот жар поутолился.

Получив с нарочным известие о серьезном заболевании «хозяина», Екатерина в тот же день выехала к нему, надеясь застать его вживе. И застала таковым. Оправляясь после болезни, Петр отбросил помогавшую ему при ходьбе палку и, как только увидел «друга Катеринушку», с той самой минуты стал совсем здоров, и потому вокруг все вмиг повеселело.

Из Луцка они отправились в Яворов, где уже не было причин тревожиться о здоровье государя, и Екатерина Алексеевна, благосклонно улыбаясь, принимала приглашение знатных поляков, дававших в ее честь балы. Ее там принимали как царицу. «Мы здесь, – писала она Меншикову, – часто бываем на банкетах и на вечеринках, а именно четвертого дни (9 мая) были у гетмана Синявского, а вчерашнего дни у князя Радзивилла и довольно танцевали. И доношу вашей светлости, дабы вы не изволили печалиться и верить бездельным словам, ежели со стороны здешней будут происходить, ибо господин шаутбенахт, – как она называла Петра в его вице-адмиральском чине, – по-прежнему в своей милости и любви вас содержит».

А у светлейшего князя были опасения, что царь, находясь в Польше, узнает о злоупотреблениях, проявленных князем во время пребывания у короля Августа. Но Петру было не до того. Он спешил в Молдавию, к месту военных действий, которые вел с турками фельдмаршал Шереметев. Екатерина настояла сопровождать Петра, чтобы не повторилась его болезнь.

Вместе с драгунскими полками они приблизились к Днестру, где их подстерегали большие неприятности. Стало известно, что Шереметев не сумел опередить турецкие войска, уже перешедшие Дунай, но еще того печальнее было сообщение о том, что в войсках фельдмаршала, как и в войсках царя Петра, не было запасов продовольствия. Оказались пустыми местные складские помещения. На военном совете в присутствии Петра было решено, что хотя дальнейший пятидневный переход войск, идущих в помощь Шереметеву, будет по бесплодной и безводной степи весьма тяжелым, но стоять на месте нельзя.

Тяжкими, очень тяжкими были те пять дней перехода по молдавской земле, опустошенной недавним нашествием саранчи. Не все солдаты и не все их кони одолели переход, сраженные солнечным зноем и жаждой. Голод как-нибудь сумели бы перетерпеть, но в долгий летний день негде было в голой степи укрыться от беспощадно палящего солнца, и это причиняло войску немалый урон.

Екатерина старалась держаться бодро и даже улыбалась, но Петр видел, как ей трудно.

– Ах, Катя, Катя, что приходится тебе переносить, – сокрушался он.

– А тебе?

– Мне привычно, видал всякое.

– Ну, так и я привыкну, – говорила она.

Ни погрустневших ее глаз, ни опечаленного вздоха не видел и не слышал Петр, а перед этим был убежден, что придется как-то успокаивать ее. Баба остается бабою, ан нет. Ей стойкости не занимать, могла даже сама, оказывать посильную помощь и утешать других. Зашатался и едва не рухнул наземь с виду молодцеватый драгун и уронил свою амуницию, – Екатерина поддержала его, подобрала подсумок, перевязь и повела в поводу его ослабевшего коня.

«Оклемается малый да ежели в боях живых останется, всю жизнь будет помнить, кто ему пособлял: сама царица! – благодарно и восторженно думал Петр о своей Катеринушке. – Не белоручка, не оморочка-слабонеженка, не страшится ничего».

Ночью они подошли к реке Пруту, где был Шереметев со своими полками. Оставив на берегу войска, Петр отправился вместе с Екатериной в Яссы к молдавскому господарю Кантемиру и на другой день с ним и с не отставшей от своего «хозяина» Екатериной возвратился к оставленным на прутском берегу войскам.

Был памятный день 27 июня, день Полтавской победы. Все шестьдесят пушек, которыми располагали русские войска, салютовали той славной Полтавской виктории и, может быть, уже отдавали этими залпами воинскую почесть пришедшим погибать войскам. Ни о какой новой победе нельзя было даже помышлять: турки имели в пять раз больше орудий и против неполных сорока тысяч русских солдат почти двести тысяч своих янычар. Может быть, вместе с визирем турецкими войсками командует приютившийся на их земле Карл XII или является у них советником? Он, конечно, приложит все усилия, чтобы наголову разбить царя Петра. Вот как может обернуться недавняя Полтавская победа. Поражение русских вернет шведскому королю его прежнюю воинскую славу и сделает навечно турок шведскими друзьями и союзниками.

На вновь созванном генеральском совете было уточнено, что в людском провианте и в корме для коней большая недостача; часть конницы ушла с генералом Ренне, и неприятель имеет огромное превосходство в численности войск и пушек. Решено было срочно отступать. Предугадывая только самое худшее, молдавский господарь князь Кантемир заторопился обратно в Яссы, где у него была семья, и, укрывшись потемками, погнал коня скорее и подальше от злополучных прутских берегов.

Отступая вверх по Пруту, русские войска достигли места, называемого Новое Станелище, и расположились около него, а к вечеру того же дня туда явились турецкие войска. Вскоре завязался бой, продолжавшийся до поздней ночи.

Под утро турки стали отступать, но это оказалось их уловкой. Прикрываясь беспорядочной стрельбой, они сделали вокруг своего лагеря вал и выставили на возвышенности все триста пушек, готовых в любую минуту повести всесокрушающий огонь.

Положение русских войск было отчаянное. Истомленные недавней битвой и опять начавшимся зноем, полуголодные, не ожидая никакой помощи, они знали, что всех их настигнет здесь гибель или позорный плен.

Зачем он, Петр, войдя в опустошенную Молдавию, повторил ошибку Карла XII, когда тот входил в Малороссию? И вот оно, пришло это бесславие к царю Петру. Он привык в последнее время сообщать в своих письмах друзьям об одержанных победах, – о чем же должен написать теперь?..