— В течение столетий, на протяжении которых десять поколений мужчин из моего рода служили Пруссии и Германии, ни один фон Паулюс еще ни разу не ослушался приказа свыше, — упрямо процедил командующий Шестой армией. — Мои предки просто перевернутся в своих могилах, если я посмею поступить подобным образом.

Лицо оберста Адама вспыхнуло.

— Речь в данном случае идет не о вашей личной или родовой чести, господин фельдмаршал, — ледяным тоном произнес он. — Речь идет о том, что вы должны попытаться спасти как можно больше немецких солдат и офицеров. Вы должны помнить, что у каждого мужчины, который сражается под вашим командованием, имеются жена, или мать, или дети. И когда этот солдат будет убит в России, его близкие, оставшиеся на родине, будут страшно горевать. И чего будут стоить ваши личная честь и гордость по сравнению со всем этим горем и отчаянием?

Изможденное лицо Паулюса вспыхнуло.

— Ты забываешься, с кем разговариваешь, Вилли! — резко бросил он. — Помни, что сейчас ты обращаешься к командующему армией!

— Извините, господин фельдмаршал. Но сейчас пришло время разговаривать начистоту.

— Отлично! Хочешь разговаривать начистоту — тогда изволь услышать: я и моя Шестая армия останемся здесь до конца, что бы ни случилось. Я никогда не отдам распоряжение об отступлении без прямого приказа фюрера. А теперь, пожалуйста, обеспечь отправку моего послания в Берлин — и в наши войска.

— Слушаюсь, господин фельдмаршал! — Оберст Вильгельм Адам прищелкнул каблуками сапог и, отдав честь Паулюсу, вышел. Но тот, казалось, этого даже не заметил.

Когда адъютант оказался в коридоре, его широкие плечи безвольно опустились. Судьба Шестой немецкой армии была предрешена.

Он не видел, что оставшийся один Паулюс уронил голову на руки и безутешно зарыдал, как ребенок.

— Надо же, — презрительно процедил Стервятник, бросая на грязный пол послание командующего Шестой армией Паулюса. — Ну что ж, теперь ясно, в каком положении мы находимся. Шестая немецкая армия готова по самую голову зарыться в дерьме.

Крадущийся Иисусик нервно захихикал. Стервятник уничтожающе посмотрел на своего адъютанта, и тот мгновенно замолчал.

Снаружи по-прежнему грохотали орудия русских, продолжая безжалостно обрушивать снаряд за снарядом на немецкие позиции. Даже непрерывный густой снегопад и метель никак не могли заглушить этот чудовищный грохот.

— С макаронниками уже покончено, — продолжал развивать свою мысль штандартенфюрер. — Теперь русские, очевидно, готовятся ударить в районе нашего левого фланга. А затем, когда наступит подходящее время, они ударят в районе правого фланга. Затем они соединятся, разрезав наши боевые порядки на две части. Это абсолютно очевидно, стоит только взглянуть на карту. — Он пожал плечами. — После этого русские рассекут нас уже на четыре части — и так до бесконечности, пока вся Шестая армия не превратится в отрезанные друг от друга разрозненные подразделения, не способные вести никакие боевые действия. И тогда единственным выходом для всех останется сдаться русским. И в таких вот условиях этот идиот Паулюс посылает свое глупейшее послание фюреру. Он, похоже, просто спятил.

Фон Доденбург, которому приходилось, хмурясь, выслушивать эти крайне пессимистические суждения Гейера, был в глубине души вынужден признать, что тот совершенно прав. Единственной возможной разумной тактикой в сложившейся ситуации было с боями пробиваться к своим, то есть в расположение армейской группировки фон Манштейна. Даже сейчас, несмотря на все трудности, Шестая немецкая армия представляла собой огромную силу. И если бы она вступила в отчаянный бой с русскими, то у нее сохранялись отличные шансы пробиться к своим. Но фон Доденбург прекрасно понимал: фюрер будет резко против того, чтобы немецкая армия оставила территорию, политую, как он патетически восклицал в подобных случаях, «огромным количеством германской крови». Куно покачал головой и зло стряхнул на землю каплю, долго копившуюся на кончике его покрасневшего носа.

— Ну что ж, пришло время принимать какие-то решения. И я их уже принял, — сказал штандартенфюрер Гейер и обвел глазами своих офицеров, — Каждая рота обязана выделить несколько бойцов, из которых будет образован специальный отряд по снабжению «Вотана» всем, что потребуется в пути. Эти отряды должны проникнуть на склады и взять оттуда все, в чем нуждается данная рота. Боеприпасы, продовольствие и так далее. Все, что действительно необходимо. Для такого рода дел лучше всего подойдут эти два известных мерзавца, Матц и Шульце. Они за километр могут учуять запах добычи. — Стервятник с иронией взглянул на Крадущегося Иисусика, и тот покраснел до корней волос. Командир батальона ухмыльнулся еще шире.

— Господин штандартенфюрер, — глянул на него Куно фон Доденбург, — вы действительно хотите отдать приказ о том, чтобы мы уходили из котла?

— Естественно, — столь же прямо ответил ему Стервятник. — Что, вы думаете, сделают с нами русские, когда Шестая армия Паулюса сдастся? Я сейчас расскажу вам. Мы — бойцы «Вотана» — относимся к элите СС. — Стервятник выразительно провел по горлу ребром ладони. — Вот что они сделают с нами! Уничтожат всех нас в течение одного часа. Правда, на то, чтобы расправиться с офицерами, русским, очевидно, потребуется больше времени. И эта процедура, полагаю, будет не слишком-то приятной для самих господ офицеров. — Гейер с вызовом уставился на Куно: — Что скажете на это, фон Доденбург? Вы готовы принести наш батальон в жертву и фактически приговорить своих бойцов к мучительной гибели?!

Фон Доденбург отлично знал, что в действительности Стервятнику было глубоко наплевать на сам «Вотан». Все, чего он на самом деле хотел, — это спасти собственную шкуру, чтобы не упустить возможность получить в конце концов заветные генеральские звезды на погоны. Разве сам Стервятник не твердил время от времени: «Мне наплевать, скольких бойцов я могу лишиться в ходе боя, если только это поможет мне заполучить генеральские звезды»?

— Разве мы не подвергаемся риску быть обвиненными в дезертирстве, если исполним то, на чем вы настаиваете, господин штандартенфюрер? — спросил фон Доденбург. Его мозг лихорадочно работал, пытаясь найти выход из казавшейся безвыходной ситуации. Действительно, как они могли бросить без приказа свою позицию и остаться при этом с чистой совестью?!

— Возможно, и подвергаемся, — спокойно согласился с ним Гейер. — Но кто вообще будет думать об этом в той смертельной суматохе, которая наступит здесь очень скоро? И закончится сдачей в плен всей Шестой армии Паулюса? А самое главное — это то, что штурмовой батальон СС «Вотан», лучшее бронетанковое подразделение Ваффен-СС, сохранит свой состав и свою и боеготовность — и будет способен вести боевые действия и в дальнейшем. Вот что больше всего будет волновать Берлин, уверяю вас, фон Доденбург!

Куно наконец сдался.

Стервятник отчеканил:

— Тогда давайте не будем терять больше время на пустые разговоры, точно мы не мужчины, а сборище болтливых старух. — Он взглянул на Крадущегося Иисусика: — Адъютант, приказываю вам организовать те специальные отряды по снабжению «Вотана», про которые я только что говорил. Судя по погоде, метель продлится еще часа три. За это время я хочу уйти отсюда. Снег даст нам прикрытие, и этим надо воспользоваться в полной мере.

После этого все пришло в лихорадочное движение. И вскоре — впервые с того момента, как батальон СС «Вотан» прибыл на Сталинградский фронт, — принадлежащие ему танки и полугусеничные вездеходы-бронетранспортеры приготовились покинуть полуразрушенное здание бывшего советского танкового завода, под крышами которого они прятались все это время. Тяжело дыша и обливаясь потом, несмотря на трескучий мороз, техники заводили моторы. А снаружи, увязая в сугробах по колено, специальные отряды по снабжению «Вотана» рыскали в поисках необходимых припасов и снаряжения.

Мимо них неудержимой лавиной двигались бежавшие с линии фронта итальянцы — пехотные и стрелковые дивизии, бойцы которых были объяты такой паникой, что давно побросали свое оружие. Бандерши — хозяйки передвижных военных борделей — отчаянно нахлестывали своих исхудавших лошадок, чтобы те тащили вперед их повозки. Бойцы «Вотана» увидели, что одна из проституток только что родила. Но ребенок оказался мертвым, и теперь его миниатюрное тельце лежало на краю повозки, завернутое в обыкновенную газету.