Неторопливо и абсолютно спокойно он проговорил в микрофон:

— Матц, очисти, пожалуйста, это местечко на опушке перед тем, как мы приступим к основной работе; будь так добр.

Одноногого унтер-фюрера не надо было лишний раз призывать расправиться с неприятелем.

— Слушаюсь, господин штандартенфюрер! — гаркнул он и бросил свой танк вперед.

Его «тигр» устремился прямо к закопавшимся в землю американцам. Движимые чувством отчаяния и безнадежности, они осыпали танк градом пуль, но те отскакивали от массивной брони «тигра», точно мелкий горох. Матц повернул к первой отрытой американцами в земле щели. Куно фон Доденбург видел, как побелевшие от страха янки нырнули на дно щели перед тем, как их накрыла 60-тонная громада «тигра».

Однако шарфюрер Матц был слишком опытным танкистом, чтобы позволить американцам спастись, просто забившись на дно щели. Оказавшись над ними, он принялся раскачивать танк взад-вперед, добиваясь того, чтобы края щели осыпались вниз. Землю под днищем танка окутал сизый дым, шедший из широкой двойной выхлопной трубы «тигра». Если из-под гусениц танка и доносились крики раздавленных американцев, то фон Доденбург не слышал их — все заглушил неистовый рев мотора. Но штандартенфюрер мог явственно представить себе кровавое месиво из человеческого мяса и костей, получившееся в итоге на дне ямы.

Когда танк Матца повернул к следующей щели, на его гусеницах мелькнуло несколько кровавых кусков. У следующей щели Матц проделал то же самое. На мгновение в воздухе мелькнула оторванная человеческая рука, зацепленная гусеницей. Но потом она исчезла, бесследно вдавленная в землю тяжелой техникой.

Когда Матц закончил всю операцию, фон Доденбург почувствовал невольную тошноту — несмотря на то, что он сам отдал ему подобное приказание.

— Ну хорошо, хорошо, Матц, — прокричал Куно по радио, — ты уже получил свою порцию вражеской крови на сегодня! Возвращайся в строй.

— Я готов с удовольствием проглотить новую порцию этой крови в любой другой день, господин штандартенфюрер, — откликнулся Матц. Его возбуждение и подъем были явственно ощутимы по радио — даже обычный треск помех не мог заглушить их. Но тем не менее он послушно выполнил приказ командира и вернулся в строй, оставив засыпанные щели с месивом из плоти их незадачливых защитников на самом дне.

Фон Доденбург не собирался терять больше ни минуты. С востока быстро надвигались тяжелые черные тучи, и он вовсе не хотел быть застигнутым врасплох в этом темном лесу в отсутствие поддержки со стороны пехоты.

— Всем танкам произвести по пять выстрелов осколочными снарядами! — приказал он по радио. — Начинайте!

Почти одновременно рявкнули 29 пушек «королевских тигров», изрыгая из себя осколочно-фугасные снаряды. Сосны, оказавшиеся на пути этих выстрелов, сломались, точно спички. В течение каких-то секунд лес, расстилавшийся перед танками боевой группы СС «Вотан», просто перестал существовать. Но фон Доденбург хотел получить дополнительные гарантии того, что ни один из американских солдат, может быть, случайно укрывшийся в этом лесу, не останется в живых.

— Прекратить огонь бронебойными снарядами, — приказал он. — Зарядить пушки зажигательными[31]. И произвести по два выстрела зажигательными снарядами. Огонь!

Облитые потом стрелки-наводчики поспешно перезарядили танковые пушки и по команде фон Доденбурга выстрелили. Эти заряды превратили темный бурелом бывшего леса в пылающий огнем ад. Когда канонада прекратилась, бойцы «Вотана» услышали душераздирающие крики американских солдат, превратившихся в живые факелы. Было видно, как янки пытаются выбраться из этой охваченной огнем преисподней, простирая вверх объятые пламенем руки и тем самым превращаясь в живые символы безнадежности борьбы и капитуляции.

Но эсэсовцы не оставили и этих охваченных пламенем американцев в живых, скосив их кинжальным пулеметным огнем. Наконец фон Доденбург приказал:

— Прекратить стрельбу! Мы возвращаемся в Аахен. Всем танкам держать походную дистанцию. И помните, герои, что где-то в кустах все равно может скрываться американец с базукой. Так что смотрите в оба.

Но танки боевой группы СС «Вотан» благополучно добрались до Аахена, так и не столкнувшись по пути ни с одним американцем. Неприятели просто исчезли с поля боя. Быстрое вмешательство «Вотана» положило кровавый и жестокий конец попытке генерала Коллинза по прозвищу Джо-Молния с налета овладеть Священным городом.

— Джентльмены, следует признать, что наша первая атака на Аахен была не чем иным, как полным бардаком. Большей путаницы и неразберихи представить было просто невозможно, — произнес генерал Коллинз, в свои сорок восемь лет являвшийся самым молодым командиром корпуса в сухопутных войсках США. Сказав это, он воинственно уставился на двух непосредственно подчиненных ему пехотных генералов, стремясь, чтобы его слова накрепко въелись им в память.

Снаружи забрызганные грязью санитарные машины то и дело подвозили находящихся в крайне тяжелом состоянии раненных солдат, чудом уцелевших после бойни в лесу близ Аахена. Неподалеку какой-то мелкий штабной сотрудник, фальшивя, напевал песенку Бинга Кросби «Я хочу купить бумажную куклу, которую смогу назвать своей».

— Я повторяю, джентльмены, не чем иным, как полным бардаком, — внушительно повторил генерал Коллинз. И, нахмурившись, дал себе слово, что позже обязательно устроит хорошую взбучку этому идиоту, вздумавшему своей дурацкой песенкой нарушать ход важного штабного совещания.

Генерал Кларенс Хюбнер, очень тучный и грузный, с желтоватым болезненным цветом лица, командир наиболее опытной и закаленной в боях 1-й пехотной дивизии, которая носила неофициальное прозвище «Большая красная единица», открыл было рот, чтобы ответить. Но генерал Коллинз — высокий блондин с открытым лицом, похожий на сошедшего с плаката образа идеального американца, — поднял вверх руку, останавливая Хюбнера:

— Не надо, не надо, Кларенс, мне не требуются ни оправдания, ни объяснения, ни извинения. Я готов взять на себя полную личную ответственность за провал этой атаки. В моем Седьмом корпусе все разборки кончаются вот здесь. — Он ткнул пальцем в свою широкую грудь. — И никогда не идут выше. Вам ясно?

Генералы Кларенс Хюбнер и Лиланд Хоббс — широкоплечий массивный командир 30-й пехотной дивизии, бойцы которой любили называть себя «Мясниками Рузвельта», — почтительно склонили свои головы в знак того, что чрезвычайно ценят эту позицию Коллинза. Ведь большинство командиров корпусов на европейском театре военных действий предпочитали избегать какой-либо ответственности за провал, с удовольствием возлагая ее на нижестоящих командиров.

Снаружи штаба хриплый мужской голос заорал:

— Начинается месса. Кто-нибудь из вас, остолопов, желает посетить эту чертову мессу?

После этого призыва стало слышно, как несколько десятков усталых ног зашаркали по булыжникам по направлению к импровизированной церкви, устроенной в бывшем сенном сарае позади солдатских уборных.

— Итак, джентльмены, — продолжал между тем генерал Коллинз, — признаюсь, я сам допустил ошибку. Я считал, что после всех наших бомбежек и массированной артподготовки от оборонительных рубежей фрицев уже ничего не осталось, и думал, что мы легко ворвемся в Аахен. Как выяснилось, я был неправ. Что же мы будем делать теперь?

— А может быть, генерал, — попытался высказать свою точку зрения Хюбнер, — нам вообще не стоит беспокоиться о взятии Аахена? Мы же и так контролируем все дороги, ведущие к Рейну — нашей основной цели. Зачем нам вообще связываться с Аахеном? Мы могли бы просто обойти его, окружить и двинуться дальше, прямо к Рейну. А отрезанные от своих немцы рано или поздно запросили бы пощады. Поверьте мне, генерал, — торопливо добавил он, увидев выражение, промелькнувшее на лице Коллинза, — взятие Аахена обойдется нам в огромное количество жизней наших солдат.