«Выкупите у меня прежде все взятые мною города, отвечал Святослав, окрыленный победами и завоеваниями, выкупите ваших пленников, заплатите золотом за Болгарию, и я оставлю ее, а если не хотите, то нет вам мира».

Греки напоминали ему судьбу отца его, Игоря, который за нарушение договора был разбит на Черном море, так что вместо десяти тысяч судов, с которыми пришел, должен был уйти только на десяти, с известием о собственном поражении, и, наконец, погиб ужасной смертью от древлян в наказание за свою алчность. «Такая же участь грозит и тебе, сказали они в заключение, если все греческое войско двинется против тебя из Константинополя».

«Мы сами придем к вам прежде вашего, отвечал Святослав, раскинем шатры свои пред вратами вашей столицы, обнесем город крепким валом, — и тогда выходите на битву. Мы покажем, что мы не малые дети, которых можно напугать угрозами, и увидим, кому достанется победа».

И немедленно, умножив свое войско болгарами и уграми, Святослав двинулся вперед и перешел Балканские горы. Отряды его рассыпались повсюду и опустошили Македонию, Фракию, до Адрианополя, хотя некоторые иногда и терпели поражение.

Цимисхий, желавший переговорами только выиграть время, встретил здесь Святослава с многочисленным, в несколько раз большим войском. Русское войско изумились такому неожиданному множеству неприятелей и устрашилось. Святослав сказал: «Нам некуда деться! Волею и неволею мы должны сразиться. Не посрамим земли Русской и ляжем здесь костьми. Мертвым срама нет, а если побежим, то не спасемся, а срам примем. Станем же крепко. Я пойду впереди! Если голова моя упадет, то промышляйте о себе». Воины воскликнули в ответ: «Где твоя голова упадет, там и наши», и бросились все на неприятеля с отчаянной решимостью. Произошла ужаснейшая битва, длилась она долго, и Святослав победил. Греки бежали.

Упоенный победой, он пошел вперед «воюя и грады разбивая», и уже «за малом бе не дошел Царягорода».

Цимисхий не мог противиться более: ему надо было, во что бы то ни стало, не допускать Святослава до столицы. Он просил мира, осыпал его дарами, соглашался на все его требования, давал дань на все войско. Святослав со своей стороны мог также желать скорого мира, потому что потери его были значительны, и у него уже недоставало сил для продолжения своих завоеваний, покорения или удержания столицы. Он принял предложение. «Сколько у тебя воинов, спросили греки, на которых мы должны принести дань?» «Двадцать тысяч», отвечал Святослав, хотя у него было только десять: «и прирече десять тысящ». Сверх того взял он дань и на убитых, в пользу их родственников, и, обольщенный, усыпленный врагами, возвратился в Переяславец «с похвалою великою», в полном убеждении, что от греков опасаться ему нечего.

Но Цимисхий и не думал мириться со Святославом. В плодовитом уме своем он уже решил гибель русского князя, который слишком понадеялся на свою храбрость и на свое счастье, не оставлявшее его доселе, ослепился успехами и предался неосторожности, свойственной его племени.

Лишь только удалился Святослав, как император начал готовиться к новому решительному походу. Всю зиму с величайшей деятельностью продолжались приготовления. Он призвал все греческие войска, бывшие в Азии, снарядил флот, собрал множество запасов, и, с наступлением весны, при первой возможности отправил триста судов в устье Дуная, для содействия сухопутному войску, которое немедленно двинулось к Балканским теснинам, оставленным неосторожным Святославом без всякой охраны. Полководцы Цимисхия боялись этого пути, на котором погибло столько войск греческих, среди войн их с болгарами. Но Цимисхий, узнавший через лазутчиков о малочисленности дружины Святослава, настоял на своем намерении; он опасался, чтобы русские, узнав о его походе, не заняли выгодных ущелий, и искал успеха в скорости.

Греки прошли Балканы без всякого препятствия и внезапно появились у Переяславца. Русь упражнялась перед городом в воинских движениях. Хоть и изумленные таким нечаянным нападением, но схватились они за оружие и бросились на греков. Из города подана им была помощь, и победа долго склонялась на ту или другую сторону, пока Цимисхий не пустил на них свою отборную конницу, состоявшую из так называемых бессмертных латников, и привел их в совершенное замешательство, тем более, что они, сражаясь всегда пешими, не привыкли к действиям с конницей. Они должны были отступить и запереться в городе. Калокир, бывший в Переяславце, бежал ночью к Святославу, стоявшему в Силистрии, известить его о новой войне.

На другой день неутомимый император атаковал снова. Русь ожидала его на стенах. Всеми силами старались они защититься: бросали копья, стрелы, камни. Греки, ободряемые примерами храброго своего вождя, успели, наконец, приставить лестницы, взобрались на стены и принялись колоть русских, которые принуждены были искать спасения на царском дворе, обнесенном оградой, где обыкновенно хранилась казна, но не успели затворить одних ворот. Греки вбежали за ними. Произошла новая битва, и враги были, наконец, отражены со значительной потерей. Цимисхий велел зажечь здание. Когда пламя распространилось повсюду, и держаться не оставалось возможности, русские выскочили, выстроились на открытом месте и хотели еще сражаться… Они все были переколоты, кроме предводителя своего, храброго Свенельда, который спасся с немногими товарищами к Святославу.

Цимисхий, не давая опомниться, пошел вперед.

Тяжело было Святославу думать о взятии Переяславца, а за ним и других болгарских городов, сдававшихся грекам, но он не думал смиряться, он надеялся еще раз победить греков и вышел навстречу Цимисхию. А в наказание измены болгар, он собрал до трехсот лучших граждан и приказал отрубить им головы: многие, скованные, были заключены в темницы.

Уже недалеко от Силистрии сошлись соперники, и началось сражение. Русь дралась отчаянно. Как бешеные бросались они на греков, но греки не уступали. Победа долго оставалась нерешенной, пока, наконец, стремительный удар конницы не решил дела опять, и русь возвратилась в город.

Всю ночь слышен был стон в Силистрии: русские оплакивали своих товарищей, павших в бою, и дикие вопли их разносились далеко по окрестностям, как слышали греки, и свидетельствуют очевидцы между их летописцами.

Цимисхий расположил стан поблизости, укрепившись рвом и валом. На другой день повел он свое войско на крепость. Русские отразили приступ, еще более, к вечеру они сделали вылазку на конях, но, не умея управляться с ними в сражении, были опрокинуты, и возвратились в город без значительного успеха.

Между тем, на Дунае показались огненные греческие суда, о которых на Руси хранилось такое страшное предание. В страхе потерять свои утлые челны порознь, русские тотчас собрали их вместе и поставили в ряд под стеной, омываемой Дунаем. Несколько раз пытались они делать вылазки, иногда уступали, но не показывали никакой робости и не щадили никаких трудов, оставаясь иногда по целым дням и ночам на поле сражения. Даже женщины, так называемые щитоносицы у норманнов, сражались в их рядах, столь же храбро как и мужчины, и тела их часто находимы были между убитыми. В плен русские никогда не сдавались, и в минуту опасности поражали себя сами мечом, избегая рабства на том свете, ибо, по их мнению, всякий пленник должен там служить своему господину.

Однажды удалось им убить у греков одного знаменитого вождя, которого они, по блистательным доспехам, сочли было за самого императора. Возвратясь в крепость, они вонзили отрубленную голову на копье и выставили на башне, смеясь над греками. Больше всего хотелось им истребить стенобитные орудия, причинявшие им много вреда, но тщетно: греки мужественно их охраняли.

Около двух месяцев продолжалась осада. Утомленный Святослав окопался рвом и заперся, наконец, совершенно в городе. Вылазки прекратились. Император, не сумев справиться с русью в открытом бою, несмотря на превосходство сил, решился смирить их голодом. С этой целью велел он перекопать все пути, ведущие к Силистрии, расставил везде стражу, строго приказал судам наблюдать за сообщениями и не пускать никого ни в город, ни из города, за запасами, и расположился жить покойно в своем стане.