Гулять Валерия выходила на пустырь, к озеру. Там была солнечная и тихая улица, и если повернуться спиной к мусороперерабатывающему заводу, открывался дивный вид на правый берег, Южный мост и совсем другую жизнь за ним, в центре города.

Единственное, что на самом деле радовало Валерию, вселяло в нее чувство удовлетворения и веры в себя, так это история с похудением. За время беременности она набрала двадцать три килограмма и на второй любимой фотографии выглядела, как и подобает, по ее строгим стереотипам, выглядеть настоящей матери – румяная, лицо, еще не утратившее характерную беременную расплывчатость, – женственное, мягкое, теплое. Грудь нормального третьего размера едва помещалась в пятый, молока было так много, что приходилось вкладывать в бюстгальтер платочки – они тоже видны на фотографии под трикотажной, в обтяжку кофточкой. И все в ней излучает умиротворение, силу материнства, праведность и силу жизни. Но все-таки секс тоже много значит, и Генка должен видеть ее не такой, да и вообще просто абсурд какой-то считать, что полнота может кого-то красить. Война с лишним весом была близка к завершению – всего за четыре месяца были сожжены двенадцать килограмм, и это несмотря на то, что она кормила! А те, что остались, уже не портили так сильно, и вообще, ей нравилась определенная солидность. Ей нравилось солидно вплывать с коляской в придерживаемые кем-то двери в поликлинике, нравилось по-новому, свысока немного, просить в аптеке витамины и травы, нравилось неторопливо ходить, кивать, общаясь с подругами на площадке. Еще ей, наверное, уже где-то на подсознательном уровне, нравилось быть немного похожей на свекровь – темноволосую прямоугольную тетку, жену большого начальника. Сам начальник был еще тот боров – жрал суп из большой стеклянной салатницы размером с таз. Хотя тогда, в сентябре 2005-го, Валерию это еще умиляло.

Генка был совсем не похож на родителей, ну, разве что цветом волос и глазами. Сам он был маленький, вертлявый, темненький и говорил высоким голосом, иногда срываясь на женскую простуженную хрипотцу. Еще в институте кто-то сказал, что по тембру голоса можно определить сексуальный потенциал – так вот они ошибались.

Имея образование юриста, Генка сразу после института устроился в крупный магазин бытовой техники «менеджером», а проще говоря, продавцом. Сперва эта работа с окладом в четыреста условных единиц плюс премии воспринималась в кругу семьи как большая удача. Валерия тогда работала помощником нотариуса и получала чуть больше шестисот гривен (сто долларов с хвостиком). Ей нравилось, что муж всегда ходит на работу в белоснежной рубашке, которую сам и гладит, что на нем прекрасно сидят черные брюки, и ремень, и черные кожаные туфли со слегка заостренными носками. Что он носит галстук (хоть и форменный, но весьма пристойного вида). С работы Гена приходил всегда поздно – магазин работал до десяти, и он часто брал две смены. Домой приходил аж черный от усталости (как говорила свекровь). Эффект усиливался щетиной, которая росла у него с какой-то дикой силой, и под вечер можно было бы снова бриться.

После переезда к родителям Генка, как и следовало ожидать, несколько переменился – сделался каким-то вялым, индифферентным. Ходил с кислой физиономией, и больше всего Валерию почему-то огорчали его тапки. Несмотря на небольшой рост, размер ноги у него был вполне мужской, а домашние тапочки без задников, как удлиненные садовые лопаты, были к тому же пронзительно-бирюзового цвета (более агрессивный оттенок свадебного костюма). Хотя даже не тапки были неприятны, а кусочек ноги, белой и волосатой, оголявшейся между тапками и собранной в резиночку штаниной темно-синих спортивных брюк. Он приходил поздно, ел на кухне и смотрел спортивные новости, а она в этот момент как раз укладывала Антошку спать. Потом переходил в гостиную и читал газету «Сегодня» или «Спорт-Экспресс», закинув ногу на ногу, и одна из тапочек болталась, оголяя почти две трети ступни. Просто он был у себя дома и вел себя как дома, а она почему-то чувствовала себя как-то немножко сбоку.

В реанимации Славка провел десять дней. По дикому стечению обстоятельств, легенда, не раз нашептанная Вадиком в пылу похоти, как пароль, переходящий в прелюдию, вдруг материализовалась с его единственным другом. Наверное, в тот миг, когда Славка в лучших традициях жанра – среди задымленного неонового полумрака, среди извивающихся тел, в нервных выстрелах и вспышках стробоскопа будто двигался вместе с ними, а сам при этом стоял на месте… – наверное, тогда он и впрямь максимально приблизился к черному лоснящемуся дракону, олицетворяющему любовь и смерть. Вокруг была абсолютная пустота, все эти лица – праздная толпа, красивые обеспеченные мужчины и женщины – будто клеймены особым «фуршетным» выражением: самодовольные улыбки, уже неощутимые. Закушенные губы, когда, переливаясь в полумраке поблескивающими формами – плоские животы, сложенные на латинский манер в застывшем щелчке смуглые пальцы с акриловыми ногтями, – приседают, слегка оттопырив попу, посверкивают специальным спреем с блестками, прядь закрывает пол-лица… Весь мир был у его ног. Из-за освещенного неоном столика, с красного кожаного дивана ему махал кто-то в белом костюме и темных очках, там же сидели, набычившись, кивая в такт движениям девочек, два полулысых нувориша лет сорока пяти и их жены, какие-то и не люди уже с налитыми силиконом рыбьими губами, все в черном, с золотыми цепями и браслетами, почти жалкие, когда пытаются сохранить красивую походку в сапожках на высоченных металлических шпильках, и при этом предательски торчат грушеобразные попы. Но эти-то понятно, это здесь так, а вот толпа в «Министри оф Саунд» в Лондоне или любом другом клубе за границей уже другая, имеет более вменяемый вид, но ведь и там тоже тоска… Музыка гремела, диджей, придерживая одной рукой наушник, другой размахивал, сохраняя глубокомысленное выражение лица, полуприкрыв глаза. Девицы на круглых тумбочках в костюмах стюардесс секс-авиалиний извивались в каком-то одном и том же танце уже, наверное, десятую композицию подряд. Их потом заменят другие, и ближе к двум ночи они начнут поливать друг друга минералкой и делать вид, что целуются. Славка стоял почти в центре танцпола в какой-то тяжелой прострации. Весь мир у его ног. Он вернулся сегодня из Вены, где заключил очень хороший контракт, а еще играл в гольф. Здесь тоже хотят научится играть в гольф и в поло, но им еще нужно до конца разобраться с боулингом. Боулинг – в этом слове столько жлоб-гламура… У представителей среднего класса считается хорошим тоном, делясь воспоминаниями о выходных, сообщить, что были в боулинге. Хотя ведь совсем недавно в Москве долларовые миллионеры назначали встречи в «Макдоналдсе».

А вот и его подружка Оля – лицо как лилия, удивительно длинная шея, длинные руки, прямые темные волосы, лицо умное, потому что присутствует немножко самоиронии, смотрит на него из-за квадратных плеч какого-то иностранца. Она – как бы сливки общества, свободная художница, но на самом деле проститутка. Стробоскопы лупят, крутятся вьюгой неоновые блики, но ее глаз, неотрывно смотрящий на него призывно-насмешливо, не исчезает никуда.

Славка вернулся из Вены, где был в общем-то верен своей женщине. Хорошей женщине, которую он обидел сегодня совершенно зря. То есть обидел он ее намного раньше, но об этом потом…

Какие-то люди, успешные и красивые, как демоны, извиваясь в полумраке, проскальзывали мимо, касаясь приветственными жестами, улыбаясь довольными улыбками и даже, кажется, чавкая (усиливая аналогию с рекламой американской жвачки).

– Хеллоу, кроссавчег!

Есть такая уж совсем инопланетная категория молодых, здоровых и успешных людей. Они эрудированны, у них прекрасные манеры и большое будущее – это Дети. «Золотая молодежь» уже не в тему, видятся какие-то раздолбайского вида стиляги. Они же, эти новые выросшие Дети, вполне скромны, просты и приятны в общении, у них есть обязанности, как учеба, например, они читают модные книги, знают, кто такие оба Мураками (вернее трое – есть еще и плавучее кафе недалеко от «Ривера»), Павич с Бегбедером, Дмитрий Быков, Алексей Иванов, и любят мюзиклы вроде «Чикаго».