Кургинян: Вот это — соединение передового класса с народом, вот это — сама возможность, когда народ признаёт в этих мучениках передовую часть своего класса. Не людей, которые живут для своего желудка и своих праздных нег, а людей, которые живут для народа! И только в этом смысле имеют право называться элитой! В противном случае, они не имеют право так называться!
А теперь я бы хотел бы, чтобы эту точку зрения прокомментировала, или развила, или опровергла, Анастасия Геннадиевна Готовцева, кандидат филологических наук, доцент кафедры литературной критики РГГУ.
Готовцева: Коллеги, я хочу обратить Ваше внимание на то, что вот противная сторона нам всё время пеняет, что мы…
Сванидзе: Она не противная, наверно, а противоположная.
Готовцева: Противоположная, извините.
Кургинян: Замечательная сторона!
Готовцева: Да, извините.
Млечин: И эта сторона Вам совершенно не пеняет!
Готовцева: Если Вам так не нравиться, скажем так, сторона обвинения.
Я хочу вернуться немножко назад, к процитированному доказательству стороны обвинения, цитату из Антона Керсновского. Видимо, это такая специфика, что ли, сегодня, у противоположной стороны — они обрывают цитату на самом интересном месте.
Сванидзе: Всё-таки — противная сторона!
Готовцева: Так же как было с показаниями Сергея Ивановича Муравьева-Апостола. И тут тоже. Ведь у этой цитаты продолжение есть, очень замечательное, которое меняет полностью её смысл.
Позвольте, я зачитаю: «Не в меру усердные советники молодого императора совершили ужасную, непоправимую ошибку, создав декабристам ореол мученичества. На культе из пяти повешенных и сотни сосланных в рудники основано всё политическое миросозерцание русской интеллигенции».
Действительно, вот тут говорилось о мифе. А ведь миф создал русскую интеллигенцию. А без интеллигенции не может существовать ни одно нормальное государство. Ни один культурный и развитый социум. И, в общем-то, тут стоит процитировать дальше Герцена, знаменитую фразу, говоря о Николае I: «Этот тупой тиран не понял, что именно таким образом виселицу превращают в крест, под которым склонятся целые поколения. Безмолвию, немому бездействию был положен конец. С высоты своей виселицы эти люди пробудили душу у нового поколения».
Повязка спала с глаз. И в этом был действительно смысл. И имело смысл выходить на площадь. Тут, конечно, мне можно сказать, почему не сделать это мирным путем.
Но, господа, ведь пытались это сделать мирным путем ещё со времен Екатерины. Не получилось ничего. И современники вспоминали, что восставшими овладело странное оцепенение, да, в момент бунта. А чем это оцепенение объясняется?
Сванидзе: Понемножку завершайте, пожалуйста.
Готовцева: Быть может, им казалось, что они сделали то, что хотели. Они уже вышли на площадь. Они уже обратили внимание власти на себя. И вот в этом, мне кажется, можно сказать урок.
Сахаров: Вопрос можно? Вопрос?
Млечин: Я с удовольствием.
Сванидзе: Вы можете передать. Прошу Вас.
Млечин: Конечно, Андрей Николаевич.
Сахаров: Грустно говорить, но Вы знаете, что Рылеев на следствии выдал всех, списками? Вы знаете, что Пестель выдал всех на следствии, списками? Вы знаете, что во время, когда Рылеев выдал всех списками, Николай I посылал семье Рылеева вспоможение в количестве 1000 рублей в месяц. Это Вы знаете?
Готовцева: Да, я это знаю.
Сахаров: Спасибо!
Готовцева: Я знаю, что он помогал семьям государственных преступников, как они тогда назывались. Но это была часть его идеологии, часть его политики, его правления, которое он начал строить, взойдя на престол после бунта. Он говорил, что нельзя обвинять родственников. И он действительно это делал. Да, он помогал. И более того, жена Рылеева получала гораздо большее вспоможение, чем все другие родственники декабристов.
Сванидзе: Я прошу прощения, Анастасия Геннадиевна. Здесь, насколько я понимаю, пафос Андрея Николаевича сводится не к тому, что царь помогал, а к тому, что Рылеев и Пестель сдавали.
Готовцева: Ну, что-то нужно было на следствии показывать. Своих реальных планов, ни Пестель, ни Рылеев…
Сахаров: Ошибаетесь!
Готовцева: …не отдали и не показали.
Сахаров: Всё рассказали, и о планах, и о друзьях рассказали, обо всем рассказали.
Киянова: О планах Пестеля могу сказать? Извините, коллеги…
Сахаров: Правда, Пестель был, Пестель был хитрее.
Киянова: И Рылеев! Могу про Рылеева сказать. Значит, я могу сказать Вам, коллеги, что конечно декабристы сдавали, как Вы говорите, на следствии. С этим спорить бесполезно. Они называли имена десятками и так далее. Почему это делали они? Большой вопрос. В каждом конкретном случае надо с этим вопросом разбираться. Но. Я разбиралась.
Что касается Пестеля. Ни одного человека, который участвовал в реальном заговоре, вот который он построил, ориентируясь на армию, он не сдал. Не назвал ни одной фамилии.
Что касается Рылеева. Ни одного человека, которые бы вместе с ним готовили…
Сванидзе: Я прошу прощения, Оксана Ивановна, то есть он невиновных сдавал?
Кургинян: Тех /неясно…/
Готовцева: Которых бы и так арестовали.
Киянова: Подождите, подождите, коллеги. Я не говоря, что декабристы белые и пушистые, они никого не сдавали, они шли грудью на амбразуру — нет. Я говорю другое. Они политики. Вот в чем для меня главный смысл. Они боролись за собственные права и за собственную свободу. И как всякие политики, конечно, они очень часто использовали дрянные средства, да. Но главный пафос их — был пафос борьбы за собственную свободу, за собственные права, вообще, за права человека. Вот в этом для меня смысл движения декабристов.
Сванидзе: Спасибо. Всё, на самом деле, мы завершаем наши слушания. Я предоставляю возможность произнести последнее слово на процессе декабристов каждой из сторон.
С начала — сторона обвинения. Прошу Вас, Леонид Михайлович.
Млечин: Почему мы два дня говорили о декабристах, столь далекой от нас материи? Потому что это вопрос о средствах и методах, о том, оправдывает цель средство или не оправдывает. Здесь вспомнили Рылеева. А в жизни ведь это был человек — чудовищный неудачник, у него не заладилась ни военная служба, ни гражданская. Зато преуспел в бизнесе, как сегодня сказали бы. И жил как раз для живота своего.
Сванидзе: Извините, что перебиваю, Леонид Михайлович, но поэт-то он был хороший.
Млечин: По-эт был чу-дес-ный!
Но в жизни у него не заладилось ни то, ни другое. И это, я думаю, подтолкнуло его к участию в антигосударственном мятеже. Вот что он говорил: «Для прочного введения нового порядка вещей необходимо истребление всей императорской фамилии». Всей императорской фамилии! «Убиение одного императора не произведет никакой пользы».
Мы говорим здесь о методах и средствах. И здесь правильно говорили. Что значит — они ничего не могли сделать!?! Расчудесным образом — 600 человек, освободите своих крестьян, уговорите других сделать. Нетерпение, не хотелось долго этим заниматься, хотелось в один день. Придем, захватим дворец, этих убьём, и завтра всё получится. Ну, ничего бы, естественно, не получилось. Потому что никакие крупные преобразования не совершаются быстро. И ни одно крупное преобразование в России, осуществленное на крови, добра стране не привело. И теперь мы это знаем.
Они не хотели осознавать того, как и что нужно делать в стране. Их гнало, конечно, разные чувства — разные чувства. Но у них отсутствовало, и это самое важное, отсутствовало понимание того, что нужно делать для государства, и что нужно делать для народа. И я думаю, что собственное желание, конечно, казаться у руля власти, у кормила власти, и самим решать судьбу страны, оказалось важнее всего.
