Сона разожгла огонь, принесла ещё воды (стоящий на печке котёл оказался почти пуст). Эрфур сопроводил её до колодца, даже помог принести пару вёдер. Сначала одно, потом другое. И правильно сделал: у воина одна рука должна быть свободной, чтобы вовремя выхватить меч.

Воду в бадье пришлось сразу менять, потому что она тут же стала розовой от крови. Хоть раны ни одной не нашлось, вымазалась я в ней с ног до головы. Потом понадобилось сполоснуть тело. Ясное дело, что накануне две взрослые девицы справились с этим гораздо быстрее. Кстати, труп одной из них, светленькой, забыла, как зовут, мы и нашли у входа в прачечную. Эрфур выволок его на улицу. Всё-таки спокойно мыться в ванне, когда рядом лежит чьё-то хладное тело, это не для меня. Не настолько я крута.

Да это уже не крутизна, а патология.

Ты абсолютно прав. Но продолжу…

О-о-о! Ты со мной согласилась? Не иначе в лесу кто-то помер, большой и лохматый.

Я всегда с тобой соглашаюсь, только ты этого не замечаешь. И не перебивай, а то рассержусь!!

Молчу, молчу.

К тому времени, как я закончила плескаться, на дворе уже рассвело. Уцелевшие защитники крепости ликвидировали последствия налёта, стаскивая в кучи мёртвые тела. Отдельно леворцев, отдельно давгов. Сколько же мы потеряли народа! Вот светловолосая девушка из прачечной, о которой я уже говорила. Рядом — семья какого-то крестьянина, имени которого я так и не узнала: отец, мать, сын и дочь. У всех перерезано горло. Вторая прачка со вспоротым животом. Ещё одна крестьянская семья. Как его назвал Хабд? Кажется Олт или Омт. Теперь уже не важно. Вот они лежат: муж с женой, по краям две девочки — мои ровесницы. Всех зарезали гады, никого не пощадили. Сверху тельце маленького мальчика в распашонке с развороченной головой. Это ж каким извергом надо быть, чтобы так поступить. Меня передёрнуло. Нелюди они, истинные нелюди!

Последним в ряду лежало тело Фиды. Вот тут-то меня и прорвало. Я зарыдала в голос, никого не стесняясь. До этого всё казалось нелепым сном, тошнотворным фильмом ужасов. Триллером, где придурковатый режиссёр, окончательно свихнувшись, притащил на съёмочную площадку свежие трупы из морга. Но участвовать самой во всём ЭТОМ. Твою ж мать! Как же мне было плохо.

Не знаю, сколько я плакала, наверное, очень долго. Я и не заметила, как вокруг ходили люди, принося всё новые и новые мёртвые тела. Казалось, им не будет конца. Вот ещё четыре воина, одного из которых я видела на вершине башни с выбитым левым глазом. Наверное, туда метнули нож. А рядом тело кузнеца Гивра, возле которого, стоя на коленях, рыдает его сын.

Э-э-эх, мальцу можно только посочувствовать. Мать он давно потерял, а теперь ещё и отца.

Над следующим трупом застыла наша повариха Нелла. Дядька с тёмно-русой бородой, дальше лица не разглядеть, всё обезображено страшным ударом. Кем он приходился застывшей над ним женщине, мужем, братом? Хабд подошёл к Нелле сзади и обнял за плечи. Та повернулась и разрыдалась у него на груди, сотрясаясь всем телом. Затем обхватила рукой за шею и прижалась щекой к кольчуге, не обращая внимания на покрывавшую её кровь и грязь.

Да-а, наверное убитый был её братом. Так первому попавшемуся на шею не кидаются.

Только не надо пошлостей. Как вспомню тот день — сердце кровью обливается.

Ты думаешь, мне тогда было приятно созерцать эту гору трупов. Я ведь ни в каких Чечнях-Афганах не участвовал. Даже драки терпеть не могу. А тут сразу такое.

Но моё девичье тело всё же кинулся защищать.

Тут, мать, ничего не поделаешь: оно теперь у нас с тобой общее. Если его распотрошат, мне некуда будет вернуться.

— Ой, — вскрикнула рядом Сона.

— Что? — отозвалась я.

— Ой, нэда, тот давг шевельнулся, — опасливо озираясь на сваленных в кучу врагов, зашептала мне на ухо девушка.

— Который из них?

Я тут же схватила кинжал наставницы, кем-то бережно положенный на её тело.

— Показывай, — подтолкнула я рыжую.

— Вот этот, — вновь шепнула Сона, будто этот трупак мог что-то услышать. На мой взгляд — мертвее не бывает. Вон, даже глаза ему кто-то прикрыл. Ну и здоровенный же бугай с огненно-рыжей бородой и шевелюрой. Доспех и оружие у него забрали — не пропадать же добру. А вот сапоги не взяли, где ещё найти такие лапищи сорок последнего размера. Даже будучи мёртвым, разбойник внушал ужас, но я решительно тряхнула головой.

— Вот мы сейчас и проверим, — отважно заявила я, делая шаг вперёд и занося кинжал, чтобы воткнуть бандиту в глаз. И откуда столько взялось неудержимой храбрости.

Скорее несусветной дури.

Не завидуй!

Было бы чему.

Я наклонилась и махнула рукой. Будто что-то почувствовав, давг неожиданно открыл глаза, перехватив удар на полпути, и глухо зарычал.

Ой, мама! Вам давили кости железными тисками? Мне тоже нет, до этого момента. Потому что впечатление было именно такое. На глазах навернулись слёзы. Кисть непроизвольно разжалась, оружие выпало разбойнику на грудь. От боли и страха я дико заорала. Рядом мне вторила Сона, тоже пытаясь освободить мою ручонку из захвата.

Сколько это продолжалось? Не знаю. Мне показалось — вечность. Наконец наш противник завалился навзничь, его рука разжалась. Мы отлетели от него, как ошпаренные.

Казалось бы, мне пора было угомониться, но не тут-то было. Меня чуть не удавили, как кутёнка. МЕНЯ!!! Дикая волна ярости поднялась изнутри. У-у-у, давги, ненавижу-у! Я вырвалась из рук Соны и подскочила к бандиту. Мгновение и кинжал снова в моих руках. Прыжок! И я со всего маха падаю коленями врагу на грудь, одновременно двумя руками всаживая остриё кинжала ему в правый глаз. Есть! Мгновенно отскакиваю назад. Вовремя! Огромные ручищи сминают перед собой воздух, только меня там уже нет. Но это уже агония, тело несколько раз дёргается и затихает. Теперь уже — навсегда.

Я еле поднялась. Меня трясло, как в лихорадке. Колени дрожали и подгибались. Если б не Сона, которая вовремя меня поддержала — свалилась бы на фиг.

— Да, нэта, с фами не соскушишся, — глухо прорычали над ухом.

Я оглянулась. Там стоял сержант Хабд с обнажённым мечом. Ещё левее, сверкал клинком Эрфур. Справа, рядом с Соной оказался ещё один воин средних лет. Его имени я не знала. Все, хмуря брови, лишь качали головами, переводя взгляд то на меня, то на убитого разбойника.

— Нэтина, шли пы фы ф сфою коммату.

Я молча кивнула. Сил говорить что-либо не было. Я развернулась было к входу в башню.

— Сержант, — обернулась я к Хабду, — а можно вытащить кинжал? Я сама, наверное, не смогу.

Воин кивнул головой, подошёл к поверженному противнику, схватился за рукоять и потянул. Не тут-то было, оружие осталось на месте. Гаар покачал головой, метнул взгляд в мою сторону, наступил бандиту на лицо, испачкав грязью нос, щеку и бороду, расшатал клинок и дёрнул. Даже отсюда было видно, как вырвавшийся из раны фонтанчик крови обрызгал мысок сапога. Чертыхнувшись на местный манер, сержант вытер его о рубаху мёртвого давга. Потом выдернул у того из-за пояса кусок почище и протёр кинжал.

Нежно-васильковая рубаха тут же окрасилась алым. Так мне и запомнилось это сочетание оттенков. Цвет моей первой битвы, первой победы и первых потерь. Всё впервые в этом чужом, отвратительно жестоком и безумно прекрасном мире. О-о-о, знала бы я тогда, сколько мне их ещё предстоит. И побед, и потерь.

Разве это что-нибудь изменило?

Нет, наверное… Но всё равно.

Только благодаря Соне я смогла доковылять до своей комнаты, а не упасть посреди дороги. Но ни на что больше сил уже не было. Даже раздеваться я отказалась. Лучше ходить потом в мятом платье, чем опять метаться по крепости босиком в одной ночной рубашке. Нет, сапоги, конечно, скинула, с помощью Соны, которая помогла мне их стянуть. В конце концов, я ж не пьяный матрос в портовой ночлежке.

Но отрубилась ты точно, как тот мореман.

А что ты хочешь? Я устала, как собака. В тот миг мне всё было по-барабану: и нечаянная «заброска», и моё новое тело и давги. Да пусть хоть небо падает на землю, я б всё равно завалилась спать.