В ответ на его мольбу она застонала и закрыла лицо руками. Эдриан, отчаянно цепляясь за тоненькую соломинку надежды, ждал ее решения. Через несколько ужасных секунд до него вдруг дошло, что миссис Дисмьюк смотрит на него, качая головой, доктор Мейтон с улыбкой похлопывает ее по руке, а Макс… Тот с любопытством взглянул сначала на хозяина, потом на Лилиану и поднял ее маленькую дорожную сумку. Сердце у Эдриана остановилось… но дворецкий молча развернулся и понес сумку в дом.

— Еще один день. Это все, что я могу тебе обещать, — наконец ответила Лилиана.

Он кивнул, не обращая внимания на ухмылки, которыми обменялись доктор Мейтон и Бертрам.

Прошло несколько часов с возвращения Эдриана, уже почти стемнело, а Лилиана, запершись у себя в комнате, так и не решила, что ей делать. Она любила мужа даже больше, чем прежде. Теперь она ясно сознавала, что это Бенедикт разрушил их отношения, пытаясь нанести вред им обоим. Но в конце-то концов все погубило недоверие. О, она не сомневалась, что Эдриан действительно сожалеет об этом. Возможно, он действительно благодарен ей за то, что она узнала правду о его рождении, но что он скажет ей год спустя? Или завтра? И позволит ли он себе когда-нибудь чувствовать? Он ни разу не сказал, что любит ее… Да и любил ли он? И полюбит ли?

Ее отвлек звон колокольчика. Обернувшись, Лилиана увидела входящего в комнату Хьюго с ярко-красной лентой на шее. Странно, дверь совершенно точно была заперта. Виляя хвостом, щенок ткнулся мордой ей в колени.

— Хьюго, где ты нашел эту ленту? — удивилась графиня.

Лилиана рассеянно погладила его за ушами и вдруг нащупала под колокольчиком что-то твердое. Она вскрикнула: к ленте был прикреплен браслет с изумрудами и бриллиантами. Пока она рассматривала браслет, в комнате появилась Мод и встала рядом с Хьюго. Ее шею тоже украшала красная лента с колокольчиком и ожерельем под стать браслету. Когда Лилиана снимала его, на колени ей упала записка.

Она развернула ее.

Умоляю тебя, приходи в бельведер. Пожалуйста!

Эдриан нетерпеливо ходил по громадному бельведеру.

На маленьком столике охлаждалось в ведерке дорогое шампанское, стояли всевозможные пудинги и огромный букет из орхидей и лилий. Он как безумный метался по комнате, зная, что это его последний и единственный шанс. Ему становилось дурно при мысли, что она не придет.

Эдриан стиснул зубы. Она придет. Он приготовил очень продуманную речь, и она не сможет превратно истолковать его слова. Это речь искреннего раскаяния, он все проверил и не обнаружил в ней изъянов. Лилиана тоже не сможет найти каких-либо недостатков в его логике.

Он повернулся, намереваясь возобновить хождение, и замер. В дверях стояла Лилиана. Господи, неужели она всегда была так красива? Женщина, на которой он женился, выглядела в золотых лучах заката истинной принцессой, которая любого мужчину могла заставить упасть на колени. Роскошные волосы, искорки в глазах, красивые округлые формы… Эдриан вдруг осознал, что пялится на нее, как неотесанный деревенщина.

Наконец он смог произнести:

— Я был очень несправедлив. Не знаю, что ты хочешь от меня услышать, но я должен все сказать.

— Мы оба были несправедливы, — грустно улыбнулась Лилиана и перевела взгляд на орхидеи.

— Да, наверное, я в самом деле… слишком туп. В общем, я был к тебе несправедлив. Она слегка нахмурилась.

— Я тебя обижал. Я должен был тебе доверять. Я должен был сделать многое…

Где же его речь? Где великие сравнения их бед с жизнью вообще? Обещания, которые он собирался дать? Все вылетело у него из головы, потому что он смотрел на нее, чувствуя…

— Я люблю тебя, — выпалил Эдриан.

Лилиана побледнела.

— Я не могу без тебя жить и до смерти боюсь, что ты и в самом деле оставишь меня, — заявил он, потом беспомощно огляделся, пытаясь найти верные слова, но тщетно. — Лили… ради Бога, не оставляй меня. Ты мне нужна! Если ты позволишь, я постараюсь доказать, что я обо всем сожалею, что я люблю тебя… так люблю, что мне даже больно…

Эдриан не знал, почему не увидел ее движения, но Лилиана вдруг оказалась в его объятиях и, словно обезумев, начала его целовать. Через секунду он понял, что они лежат на одном из мягких диванов, расставленных по периметру бельведера.

— Я люблю тебя, — снова сказал он, удивляясь, что эти слова вдруг сняли невидимую тяжесть с его сердца. Ее пальцы развязали шейный платок, затем расстегнули жилет. — Я не знал, что такое любовь, пока ты… Я этого не заслужил… У меня была ты, а я не сознавал, что ты для меня значишь, пока не стало поздно. Теперь я не знаю, что мне делать. — Он замолчал, потому что она начала снимать с него рубашку. — Умоляю тебя. Да, на коленях умоляю, Лили, пожалуйста, люби меня…

Ответом был страстный поцелуй; ее язык скользнул ему в рот, и Эдриан застонал. Все мысли разом вылетели у него из головы. Каким-то образом Лилиана очутилась под ним. Вырез платья был достаточно низким, чтобы ее чудесная грудь выскользнула наружу. Он жадно ловил ее губами, а его рука уже поднимала юбки, пока он не ощутил под пальцами шелковистую кожу бедер.

— Я люблю тебя, — пробормотал он.

~ Тогда докажи мне, — прошептала она ему в ухо. — Докажи сейчас.

Других приглашений Эдриану не требовалось — он моментально освободился от брюк и неистово вошел в нее. Обхватив его за плечи, она приподнялась навстречу.

— Я люблю тебя, Эдриан. Люблю тебя больше собственной жизни.

Они занимались любовью почти грубо, и, когда его желание начало переходить в стремительно надвигающийся экстаз, Лилиана, откинув голову, закричала. Каждый ее спазм подхлестывал его, и Эдриан влил себя в нее, рядом с тем местом, где находился их ребенок — их счастье и уверенность в будущем.

Они лежали, хватая ртом воздух. При мысли, что он мог навсегда потерять ее, Эдриан вздрогнул, но она успокоила его нежными поглаживаниями.

— Скажи мне опять, — прошептала она. — Скажи так, чтобы я могла воспарить.

Эдриан поднял голову и заглянул в серо-зеленые глаза жены, благодаря Господа за то, что тот второй раз даровал ему благо прощения. Он нежно улыбнулся.

— Я люблю тебя, принцесса, люблю больше воздуха, которым дышу.

Лилиана закрыла глаза и засмеялась так счастливо, как если бы она и правда парила высоко над землей.

Эдриан нахмурился, когда грум вывел Грома на подъездную аллею, а Лилиана покачала головой.

— Не будьте дураком, господин супруг! — рассердилась она.

Макс не смог подавить смешок, и граф еще больше нахмурился.

— Ничего не случится. Я только на седьмом месяце, а если вдруг что-то произойдет, Макс уже сто раз обещал сразу послать за тобой. К тому же здесь мама с Каролиной, так что перестань беспокоиться и поезжай. — Лилиана махнула ему рукой.

— Я и беспокоюсь именно потому, что ты на седьмом месяце, — сердито ответил Эдриан, наградив дворецкого таким взглядом, что тот понял: если посмеет опять ухмыльнуться, будет немедленно задушен. — А вдруг ребенок появится раньше?

— Этот ребенок раньше не появится, милый. Доктор Мейтон тебе уже говорил. Ну, ты едешь? «Негодяи», наверное, уже думают, что тебя схватили на заставе.

— Я, черт побери, не…

— Эдриан, — с ласковой укоризной произнесла она.

Поняв всю бесполезность своих возражений, граф тяжело вздохнул и, бросив на Макса испытующий взгляд, обнял жену — насколько мог обхватить ее весьма округлившуюся талию — и нежно поцеловал в губы.

— Помни, ты дала мне слово, принцесса, что сразу пошлешь за мной, если появится хоть намек, — сурово нахмурил он брови.

— Обещаю! — Лилиана поцеловала его в уголок рта и легонько оттолкнула. — Будь осторожен.

Вскочив на жеребца и взяв у грума поводья, Эдриан мысленно посылал тысячи проклятий «негодяям» и всем их дурацким клятвам.

— Я люблю тебя, моя дорогая! — крикнул он и усмехнулся, заметив потрясение на лице Макса.

Джулиан стоял, прислонившись к колонне особняка друга на Маунт-стрит, и наблюдал за прогуливающимися по улице молодыми леди, которые смущенно хихикали, прикрывая рот затянутыми в перчатки руками. Они с Артуром могли бы провести за этим приятным занятием целый день, если бы им не помешал вдруг появившийся откуда-то граф Олбрайт. На его лице была радостная ухмылка. Джулиан, конечно, знал, что жена их друга беременна, и, судя по идиотскому выражению на лице Эдриана, тот был чрезвычайно доволен собой.