— Их пишут люди, которые плохо знают русский язык, — заметила Ольга. — Он для них является чужим, для беленьких, маркертов, крывелевых… Впрочем, это относится не только к безбожным книгам. У нас среди представителей искусства, художников кисти и слова много таких, кто существует без Бога в сердце.

— Это из другой несколько оперы, правда, весьма актуальной, но сразу же хочу внести уточнение в слова Арвида, — одобрительно кивнув Ольге, заметил Юрий Алексеевич, — Неверным будет ваше историческое противопоставление атеизма и религии. И во временном смысле, в первую очередь. Религия существовала уже в первобытном обществе, а возникновение научного, просвещенного атеизма связано с развитием и упрочением материалистической философии.

— Все это так, — упрямо мотнул головой Казакис, — но есть прямой резон в том, чтобы книги, критикующие религиозные постулаты, были занимательными.

— Что же ты предлагаешь, Арвид? — спросила Ольга. — Писать атеистические детективы?

— А хотя бы и так! Во всяком случае, атеистическая литература должна стать массовой. Но «массовая» не означает «третьесортная». В былые времена религиозный туман брались рассеивать лучшие умы человечества, те, кого мы называем сейчас классиками мировой науки и литературы. А сейчас быть атеистом — значит читать лекции по путевкам общества «Знание»… Или занимать должность на кафедре, писать скучные монографии, рассчитанные на тех же лекторов, а не на широкую публику.

— Арвид, конечно, несколько сгустил краски, — заметил Юрий Алексеевич. — Но где-то он и прав… Что же касается морального, и не только морального вреда, который продолжает приносить обществу религия, то я убедился в этом, когда занимался расследованием деятельности Свидетелей Иеговы. Ведь экстремистами этой секты управляют прямиком из Бруклина, что находится под Нью-Йорком…

Да и многим, что разрушительно действует на общество, руководят из-за океана. Это уже поверьте профессионалу. И грамотно управляют. Мне думается, что вести атеистическую пропаганду надо не через отвергание, отрицание религии — оно должно быть внутри, в сути, а через широкую просветительную работу среди населения. И работу эту надо строить дифференцированно, с учетом подготовленности разных слоев нашего общества.

Я как-то говорил уже Арвиду: знакомство с библейскими похождениями святых пророков не может вызвать ничего, кроме отвращения от христианства. Отрицание через просвещение — вот та формула, которой следовало бы руководствоваться организаторам атеистической работы в народе.

— Что и говорить, — промолвил Вацлав Матисович, — мысли у нас у всех есть здравые. Только, как это говорится, бодливая корова не может иметь хороший рог.

— Бодливой корове Бог рогов не дает, — поправила доктора Ольга.

— Да, так. Не дает Бог… Надо, чтоб нас слышал главный атеист, который есть командир других безбожников, — сказал Вацлав Матисович.

— Вот если б высказать это самому Маркерту, — проговорил Арвид.

— Маркерта нет, — заметил Леденев. — Но остался его преемник. Доцент Валентин Петрович Старцев…

— Весьма популярная в нашем университете личность, — заметила Ольга. — Девчонки с философского влюблены в него… Талантливый ученый и обаятельный мужчина.

— А с филологического? — спросил Арвид. — Тоже влюблены?

— Тебе не идет роль Отелло, сынок, — шутливо заметила Лидия Станиславовна.

— Валентин Петрович просто чаще общается со студентками философского факультета, нежели с нашими, — засмеявшись, ответила Ольга. — Но ведет себя довольно строго, ни о каких вольностях доцента Старцева в университете не слышно.

— Хороший конспиратор этот ваш доцент, — проворчал Казакис. — Вот и все дела…

Теперь рассмеялись уже все.

— Вот о чем я хотела вас спросить, Вацлав Матисович, — обратилась к Франичеку хозяйка дома. — Это в связи со странным убийством профессора Маркерта… Ходят в городе слухи, будто эксперты сумели снять с сетчатки глаз убитого изображение его убийцы. По этому изображению, сделали портрет преступника, вся милиция ищет по фотографии убийцу. Возможно ли такое вообще?

Арвид Казакис и Юрий Алексеевич переглянулись, и оба посмотрели, улыбнувшись, на доктора Франичека.

Вацлав Матисович смущенно кашлянул, потом неопределенно хмыкнул.

— Пока это есть неправда, Лидия Станиславовна, — сказал он. — Люди слишком хорошо про нас думают… А мы пока беспомощны в таком деле. Хотя теоретически эта возможность имела возникнуть еще в 1881 году.

— Так давно? — удивилась Ольга. — Я ведь тоже слыхала, что в момент смерти на сетчатке глаза умирающего человека запечатлевается увиденное им в последнее мгновение жизни. Но всегда считала это досужим вымыслом.

— Это есть правда, — сказал Вацлав Матисович. — В 1881 году профессор Гейдельбергского университета Отто Кюне сделал открытие. Он исходил из того, что глаз суть своего рода фотографический аппарат. Путем фотографирования профессору Кюне удалось получить изображение того, как горит газовая лампа, он получил ее пламя на сетчатке глаза обыкновенной жабы. Эта жаба долгое время смотрела на газовую лампу. Такое изображение профессор Кюне назвал оптограммой.

— Значит, это научно доказанная вещь — изображение на сетчатке глаза? — недоверчиво улыбаясь, спросила Ольга.

— Вполне, — вступил в разговор Арвид Казакис. — Ученые всерьез заинтересовались открытием гейдельбергского профессора. Особое оживление оно вызвало в среде криминалистов. С того самого 1881 года они упорно надеются, что в ходе усовершенствования методов снятия оптограммы однажды они увидят на сетчатке убитого человека его убийцу.

— А пока это только теория? — разочарованно произнесла Лидия Станиславовна. — И до сих пор не было случая…

— Случай был, — ответил хозяйке дома Юрий Алексеевич. — Произошло это в наше время, в Западной Германии. На оптограмме убитого человека криминалисты обнаружили изображение убийцы. Им был не кто иной, как сын убитого… Правда, условия «фотографирования» были идеальными. Во-первых, убийца наклонился к самому лицу жертвы, а во-вторых, само преступление свершилось на открытом пространстве, освещалось при этом яркими лучами солнца. И пока это один из немногих достоверных случаев.

— Хочу вам дополнительно говорить, что в наше время в Гейдельбергском университете вновь производятся опыты, их начинал когда-то профессор Отто Кюне, — проговорил Вацлав Матисович. — Теперь в качестве подопытных животных взяли не жаб, взяли зайцев. Эти опыты могли иметь удачные результаты, когда были сняты с сетчатки заячьих глаз оптограммы шахматной доски и цифры семьдесят пять…

— Почему «семьдесят пять»? — спросила Ольга.

Доктор Франичек пожал плечами.

— Не имею возможности знать, — ответил он. — Знаю только вполне наверное, что мы, криминалисты, можем извлечь из гейдельбергских опытов чисто теоретический результат. Нужны надежные методы, только они способны дать нам получить и закрепить такие оптограммы, какие могут дать верную нить поиска преступника.

— А пока, — сказал Юрий Алексеевич, — будем искать убийцу профессора Маркерта старым добрым способом: выдвижение версии, сбор доказательств и улик, дедуктивный анализ криминального события, поимка преступника и неумолимая цепь фактов, доказывающих его виновность. Бремя обвинения лежит на обвинителе — так формулируется главный принцип юриспруденции, в этом смысл презумпции невиновности. Одно — поймать преступника. Есть и другое — доказать его вину. Ведь сам он вовсе не обязан защищаться… Поэтому будем продолжать поиски. И вширь, и вглубь. На том стоим… А что делать?

— Назовите себя. Фамилия, имя, отчество. Кем работаете? Ваш возраст… Вот здесь распишитесь. Теперь вы ознакомлены с тем, что подлежите уголовной ответственности за отказ от дачи свидетельских показаний и за ложные сведения. Об этом говорят статьи 181 и 187 Уголовного кодекса… Вам это понятно?

— Понятно, товарищ следователь.

— Тогда давайте по порядку. Рассказывайте…