Арвид и Ольга бродили у кромки воды, поднимались на вершины дюн, чтоб полюбоваться и синими водами залива, и темно-зелеными волнами Балтики. Потом лежали на песчаном склоне, где не доставал их прохладный ветер с моря, молчали, разомлев под ласковыми лучами.

— Оля, — сказал вдруг Арвид, он приподнялся на песке и встал на колени, — Оленька! Как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округления бедер твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника; живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое — ворох пшеницы, обставленной лилиями; два сосца твои, как два козленка — двойни серны; шея твоя, как столп из слоновой кости…

Ольга удивленно, широко раскрыв глаза, слушала Арвида, потом улыбнулась, опустила веки и откинулась на песок. Казакис, несколько смущенный вовсе не той реакцией, которой он ждал от нее, продолжал уже несколько неуверенным голосом:

— Этот стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти… Подумал я: влез бы на пальму, ухватился бы за ветви ее, и груди твои были бы вместо кистей винограда. И запах от ноздрей твоих, как от яблок; уста твои, как отличное вино…

Он замолчал, растерянно глядя на Ольгу, а ей стоило больших трудов, чтоб не расхохотаться. Девушка вскочила на ноги, обхватила Арвида за шею рукой и повалила, смеясь, на песок.

— Чертушка ты мой, — говорила она сквозь смех. — Ишь, чего придумал! Хотел дитя атомного века улестить с помощью библейской Песни Песней мудрого Соломона. Поначалу я не поняла, потом догадалась, откуда у моего Арвида сей высокий штиль.

— Ты разве узнала?.. — спросил Арвид.

— Разумеется! Ты словно забыл, что я аспирантка филологического факультета?.. Всей Библии мы, конечно, не изучаем, в отличие от некоторых криминалистов, а вот Песня Песней, Екклезиаст, книга Иова и еще кое-что причислены к памятникам древне-восточной литературы. И как видишь, на мне твой прием не сработал.

— Увы, — скучным голосом произнес Арвид. — Это точно.

— А ведь признайся, после фразы «Уста твои, как отличное вино» ты собирался поцеловать меня?

— Собирался, — кивнул Арвид.

— Что вы знаете о Леонардо да Винчи? — спросил Федор Кравченко.

Присутствующие на совещании сотрудники недоумевающе переглянулись.

Арвид попытался было ответить, но Прохор Кузьмич предостерегающе глянул на него. Не торопись, мол… Давай помолчим, парень нам и сам скажет.

Никто не отвечал на странный вопрос Кравченко. Пауза затянулась, и Федор уже понял, что эффектного вступления к докладу о разработанной им версии не получилось.

— Конечно, — начал Кравченко, несколько обескураженный реакцией слушателей, — прямого отношения Леонардо да Винчи к делу об убийстве Маркерта не имеет, но косвенно — да.

— Интересно, — поощрил Федора руководитель группы.

Воодушевленный репликой Прохора Кузьмича, Кравченко продолжал:

— Я хочу рассказать вам об известной работе Леонардо «Тайная вечеря», этом величайшем произведении изобразительного искусства[13].

Понятно, что художник изобразил на ней всех учеников Иисуса Христа.

— И Петра тоже? — не удержался Арвид.

— Разумеется. Но дело не в самом Леонардо и не в его знаменитой «Вечере». Дело в открытии, которое сделал аспирант философского факультета Валдемар Петерс. А Петерс означает в переводе на русский язык Петров. Именно эту версию — связь фигурки апостола Петра в руке профессора с именем убийцы — мне и было поручено исследовать.

— Со всеми подробностями, Федор Гаврилович, — сказал Конобеев. — Ничего не упускай, даже если это покажется тебе несущественным. Ну выкладывай…

— Хорошо. Тогда сначала расскажу немного о существе работы Петерса, ведь именно это — одна из обнаруженных мною зацепок по делу. Валдемар Петерс трудился над диссертацией по эстетике творчества да Винчи и его заинтересовало отсутствие автопортретов художника. Есть несколько спорных рисунков, но Петерса сие, видимо, не устраивало. Зная о том, что многие мастера Возрождения довольно нередко оставляли собственные изображения на выполненных картинах и этюдах, аспирант принялся исследовать «Тайную вечерю». По ряду косвенных признаков он предположил, что в образе апостола Варфоломея художник изобразил самого себя.

— Пятый по времени присоединения к Христу апостол, — вполголоса заметил Казакис. — Его звали Нафанаил, Бар-Толмай, сын Толмая, что и превратилось в имя Варфоломей…

— Мне думается, что нет смысла приводить весь ход рассуждений Валдемара Петерса, — продолжал Кравченко. — Скажу лишь, что аспирант исследует этюд, изображающий голову Варфоломея, и, решив, что это автопортрет Леонардо да Винчи, сопоставляет его с еще одним рисунком, на который художник нанес даже сетку пропорций. Искусствоведы этот рисунок зачисляют также в автопортреты. Словом, Валдемар Петерс сопоставил детали лица всех рисунков, в которых подозревали изображение художника, воспользовался законами создания словесного портрета и пришел к выводу, что лицо Варфоломея в «Тайной вечере» — автопортрет Леонардо да Винчи.

— Этого Петерса да к нам бы в научно-технический отдел, — проговорил Прохор Кузьмич. — Любопытно, Федор Гаврилович, хотя и туманна пока связь с нашим делом.

— Доберемся и до связи, — сказал Кравченко. — Вы же сами просили подробнее. Между прочим, занимаясь этой историей, я установил, вернее, это установил наш аспирант, а потом уже из его работы узнал и я, что еще задолго до чтимого всеми нами французского криминалиста Бертильона, отца словесного портрета, Леонардо да Винчи создал собственный метод запоминания и графического воспроизведения «человеческого лица в профиль с одного раза и одного взгляда». Именно этим способом и пользовался Валдемар Петерс при идентификации изображения Варфоломея и его создателя. И последнее. У Леонардо да Винчи был друг, такой же титан эпохи Возрождения, архитектор, живописец, талантливый инженер, создатель трактата «Три книги о живописи». Звали его Леон Батиста Альберта. Леонардо знал о желании друга, которое он высказал в упомянутом мною трактате. Альберти писал: «Я прошу только об одном в награду за труды: пусть живописцы напишут мое лицо в собственных историях в доказательство того, что они мне признательны».

Валдемар Петерс оказался неплохим знатоком библейских источников, — продолжал рассказывать Федор. — Задумавшись над вопросом, где бы мог Леонардо да Винчи изобразить друга и поистине духовного собрата, Леона Батисту Альберти, Петерс вновь обратился к «Тайной вечере». Зная по тексту Евангелия, что Варфоломей и апостол Фома, по прозвищу Зилот, были братьями-близнецами, Петерс логично решил, что именно Фома Зилот… Вот он: посмотрите на репродукцию «Тайной вечери», у левой руки Христа, с поднятым указательным пальцем… Так вот, этот самый Фома, его прозвали еще потом Неверующим, он и есть Альберти. Поскольку подлинные портреты Альберти уже имелись в распоряжении исследователей, Петерс, пользуясь теми же методами, доказал и это предположение. В университете восторженно встретили его открытие. Студенты устроили аспиранту овацию. Впервые Петерс обнародовал то, о чем я вам рассказал, на расширенном заседании студенческого научного общества… Но у себя на факультете Петерс столкнулся с сильной оппозицией, и возглавлял ее не кто иной, как профессор Маркерт.

— Наконец-то, — со вздохом сказал Казакис.

Конобеев укоризненно посмотрел на него и покачал головой.

— Не буду вдаваться в суть возражений заведующего кафедрой, но авторитет у Маркерта, как вы сами понимаете, достаточно велик, и работу аспиранта не утвердили… Петерс был в отчаянии. Правда, парень он настойчивый… Сумел без помощи университета договориться о проведении эксперимента в Институте нестандартных проблем. Петерс ввел в тамошний компьютер данные о параметрах исследуемых им рисунков. Словом, электронная техника доказала правильность логических выводов и сопоставлений молодого ученого. И, как мне стало известно только что, теперь и Москва утвердила открытие Валдемара Петерса…