После разговора с Василием Пименовичем Леденев внимательно ознакомился с теми материалами по делу профессора Маркерта, которые были направлены Западноморским управлением в Москву. Сведения оказались самыми общими… Но суть дела теперь была ему более или менее ясна. Остальное он доберет на месте. Изучит протоколы допросов, заключения экспертов, сам побывает на месте происшествия, поговорит с сотрудниками Жукова и прокуратуры, у которой на контроле дело об убийстве, а также с теми людьми, с которыми оперативники уже вступали в контакт в процессе предварительного расследования. Все это будет там, в Западноморске, а пока надо подобрать кое-какую литературу… Старозаветная Библия у него есть. Новый Завет, Евангелие тоже, он раздобыл их для домашней библиотеки еще во времена дела о сектантах. Не мешало бы почитать еще книги добрых комментаторов, философов-атеистов…

Леденев позвонил в Центральную библиотеку Министерства внутренних дел и попросил подобрать для него соответствующую литературу. Затем пришел в канцелярию, получил командировочное удостоверение, спустился двумя этажами ниже в финансовый отдел, где ему выдали деньги и железнодорожный литер. Билет на фирменный поезд «Балтика» назначением Москва — Западноморск был для Юрия Алексеевич заказан, и он должен был взять его в служебной кассе перед отходом экспресса завтра утром.

Покончив с бумажными делами, Юрий Алексеевич направился в библиотеку. Там его уже ждала стопка книг. Библиотекарь, пожилая женщина, хорошо знавшая Леденева, спросила:

— Божественный интерес, Юрий Алексеевич, для души или для дела? Я вижу, вы теперь неизменно верны этой теме…

Леденев улыбнулся.

— Мне трудно разделять уже, Владислава Ивановна, где мои действия для души становятся необходимыми для дела. И наоборот…

— Понимаю вас, Юрий Алексеевич. Вот ваши книги. Посмотрите, что вам подойдет. Отберите сами.

— Кое-что я возьму с собой, Владислава Ивановна, буду читать в командировке.

— Ради Бога. Вы у меня надежный читатель. Вам можно доверить не только книги.

— Ну спасибо, коли так.

Книг ему Владислава Ивановна отобрала предостаточно. Всего и за месяц не прочитать. Надо взять с собой наиболее интересное, подходящее и по делу, и по тому, что интересует его самого.

Леденев отложил томик Гегеля, где были собраны философские работы по истории христианства, ранее не публиковавшиеся на русском языке. Приглянулись ему и монография Иосифа Крывелева «Что знает история об Иисусе Христе?», брошюра Моисея Беленького «Иудаизм». У Канта Юрий Алексеевич выбрал «Критику чистого разума», где внимание его привлекли разделы «Об основаниях спекулятивного разума для доказательства бытия высшей сущности», «О невозможности онтологического доказательства бытия бога» и «О невозможности космологического доказательства бытия бога». Владислава Ивановна заложила и в нескольких других томах собрания сочинений Иммануила Канта страницы, где излагались атеистические взгляды философа, в частности в «Метафизике нравстенности». Но Леденев прикинул, что если себя не ограничить, то ручка его дорожного чемодана наверняка не выдержит и оторвется. Тем не менее Леденев положил себе обязательно познакомиться с этой работой Канта по возвращении из Заподноморска. Юрий Алексеевич присовокупил к отобранным книгам сочинения Шарля де Бросса «О фетишизме», а остальное вернул Владиславе Ивановне.

Он поблагодарил ее за помощь в подборе книг, сложил их в портфель, который предусмотрительно захватил с собой, и отправился к Василию Пименовичу попрощаться, да и получить напутственные инструкции от начальства было необходимо.

Вечером Юрий Алексеевич зарылся в книги, отказав себе даже в футбольном матче на первенство страны: экран телевизора так и остался серым и скучным. Леденев поначалу просматривал все, что считал необходимым, задерживался на зацепивших его внимание местах, делал пометки, кое-что выписывал в блокнот, который завел для нового дела.

…Экспресс «Балтика» отошел от перрона точно по расписанию. Попутчики попались Юрию Алексеевичу спокойные, тихие: уже немолодая супружеская пара, отправившаяся отдыхать на взморье, и неразговорчивый высокий литовец, он выходил в Вильнюсе.

Первый час начавшегося путешествия к янтарным берегам Леденев простоял в коридоре у окна, пользуясь случаем посмотреть, как строится, преобразуется столица и ее окраины… После Можайска Леденев вернулся в купе, посидел немного. Супруги вполголоса говорили о своем, литовец молчал, Юрий Алексеевич произнес пару необязательных фраз и подался к себе на полку… Там как-то посвободнее себя чувствуешь, не мешаешь никому и читать вечером удобно.

Здесь, на полке, можно было снова вернуться к размышлениям, которым Леденев предавался минувший вечер и от которых ему теперь не скоро уйти, уж во всяком случае пока занимается он делом Маркерта.

«Почему, — думал Леденев, лежа на верхней полке и перелистывая Новый завет, обложку которого с черным крестом на переплете Юрий Алексеевич предусмотрительно обернул бумагой, — почему именно двенадцать избранных учеников Христа сделались его апостолами, только двенадцать? Ведь учеников у него было куда как больше. Видимо, потому, что только эта дюжина апостолов постоянно находилась рядом с Иисусом. Они отказались от всех других общественных отношений, профессиональных, семейных и жили только уроками Христа, довольствовались только его обществом, делили с ним тяготы бытия, пытались через учителя постичь его духовную сущность. Но почему именно на них, этих простых иудеев, обратил внимание Христос? Более того, обыкновенного рыбака Петра он оставил после вознесения на небо своим наместником на земле, трижды отказавшегося от него Петра… Апостол Петр, может быть, оказался лишь храбрее других, а так ничем особенным не выделялся… Ведь у Христа были приверженцы и среди фарисеев, умных и образованных для того времени людей… Иосиф Аримафийский, Нафаниил, единственный член законодательного собрания, воздержавшийся, когда голосовалась в синедрионе смертная казнь Иисусу. Наконец, искренне верящий в Христа Никодим… Да, но именно эти люди не могли принять до конца раннехристианскую проповедь опрощения и отказа от материальных благ. Христу нужны были нищие, способные через утешенную душу забыть о пустом желудке. А может быть, они оказались настолько интеллектуальны, что не смогли слепо поверить в Христа?

По Фридриху Энгельсу, всякая религия является не чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни. Первые христиане хватались за веру, чтобы устоять духовно в мире распада и хаоса. Когда же ситуация изменилась, упрочились новые отношения между людьми и государствами, христианство приспособилось, выстояло перед гонениями, срослось с новыми формами управления и подавления и само принялось преследовать инакомыслящих, еретиков, пытавшихся вернуть переродившееся вероучение на круги своя.

Леденеву вспомнились бесчисленные искания великих мыслителей прошлого. Пытаясь найти фундамент, на котором можно было бы развернуть строительство храма Нового Человека, нет, не Божества, а Человека, они обращались к христианству, пытаясь под золоченой шелухой официальной церковной обрядности разыскать то нравственное жизненное начало, которое было погребено теологией и мертвящей казуистикой.

Юрию Алексеевичу интересно было следить за развитием атеистической мысли в последние двести — триста лет в работах различных философов, писателей, политических деятелей, еще далеких от научного мышления, спотыкающихся в лабиринтах мысли и логических посылок.

«Все они пытались, согласно притче, рассказанной Христом, отделить зерна от плевел, — думал Юрий Алексеевич, — отделить религию нравственную от религии формальной. Гегель называл эти две стороны религии, субъективной и объективной».

Работа Гегеля «Народная религия и христианство» была у Юрия Алексеевича под рукой, и Леденев раскрыл ее.

«Объективная религия есть fides quae creditus[14] — прочитал Леденев, — рассудок и память суть силы, которые содействуют ей, добывают, взвешивают и сохраняют знания или также верят. К объективной религии могут также принадлежать практические знания, но поскольку они являются лишь мертвым капиталом… Субъективная религия выражается только в чувствах и поступках. Когда я говорю о человеке, что у него есть религия, это означает не только, что он обладает достаточным знанием ее, а то, что его сердце чувствует дело, чудо, близость божества, он познает, он видит Бога в его природе, в судьбах людей…