Однако теперь выражение лица профессора изменилось и стало… расчетливым? Определенно! Розалинда замечала такой взгляд, когда Каткарт изучал какую-нибудь неясную проблему или намечал новое направление исследований. Она ощутила, как в ней пробуждается интерес — чувство, не посещавшее ее уже много дней.

— Я хотел выяснить, есть ли у вас какие-либо перспективы, — тихо заговорил профессор; взгляд его оставался острым и расчетливым. — Я получил… получил довольно странное письмо от человека из западного штата. Оно настолько странное, что я не стал бы предлагать вам обдумать предложение этого человека, будь у вас другой выход.

Теперь интерес в ней уже определенно пробудился.

— Профессор, что вы хотите сказать? — спросила Розалинда, выпрямляясь в кресле.

Каткарт сунул руку во внутренний карман.

— Вот, — сказал он, протягивая толстый кремовый конверт. — Прочтите сами.

Розалинда вынула из конверта и отложила в сторону железнодорожный билет, потом извлекла единственный лист плотной бумаги и со всевозрастающим недоумением прочла письмо.

— Да, письмо действительно странное, — сказала она, помолчав, сложила лист и убрала его на место. — Очень странное. — Железнодорожный билет последовал за письмом.

Каткарт кивнул.

— Я поинтересовался его автором, и то, что узнал, подтверждает его добропорядочность. Он кто-то вроде железнодорожного барона, живет на окраине Сан-Франциско. Билет тоже настоящий; я отправил телеграмму в его контору и убедился, что прислали его они. Предложение также остается в силе. Говорят, этот человек богат, как Крез, и живет отшельником. Еще о нем известно, что ему феноменально везет. Больше никто ничего не знает.

— В письме говорится как будто в точности обо мне, — сказала Розалинда, ощущая дрожь предчувствия: казалось, она стоит на пороге, переступив который, вернуться уже не сможет.

— Это-то и странно, не говоря уже о самом предложении. — Каткарт покраснел. — Я подумал о всевозможных вариантах… В конце концов, письмо наводит на мысли…

— Конечно, — неопределенно ответила Розалинда. — Белые рабыни, опиумные притоны… — Она заметила, что от смущения Каткарт побагровел, и невольно хихикнула. — Да будет вам, профессор! Не считаете же вы меня совсем ни о чем таком не подозревающей! Вы же сами давали мне читать Овидия без купюр и поэмы Сафо!

Розалинда умолкла, боясь, что профессора хватит удар. Ее всегда изумляло, что ученые в ее присутствии могли обсуждать греческих гетер, любовь Тристана и Изольды, Абеляра и Элоизы, нравы острова Лесбос, а потом смущаться, стоило только намекнуть на существование некоторых заведений всего в нескольких кварталах от университета.

— Не решайте немедленно, — предостерег Каткарт, поспешно меняя тему разговора. — Я отвезу вас в пансион миссис Абернети; отдохните несколько дней и все хорошо обдумайте. Такое решение нельзя принимать импульсивно.

— Конечно, — ответила Розалинда, Однако она уже чувствовала тяжелую холодную руку судьбы у себя на плече. Она отправится к этому человеку, к этому Ясону Камерону. Она возьмется за предложенную работу.

В конце концов, выбора у нее нет.

Роза проснулась, разбуженная какими-то незнакомыми звуками. Сны ей снились такие пугающие… На мгновение ее охватила паника, а сердце заколотилось от страха. Она судорожно принялась нашаривать очки. Это не ее комната! Ничего нет на положенном месте — прямоугольник света от окна падает на изголовье кровати, а не слева, и почему-то только один, а не два… И почему стены белые, и что это за огромный предмет, возвышающийся в углу?

И главное, почему ее очков нет на тумбочке рядом с постелью, где им положено быть?

И тут, когда кровать заскрипела так, как никогда не скрипела ее собственная, к Розе вернулось отрезвляющее понимание того, где она находится и почему.

Все предметы не на своих местах, потому что она не у себя дома и никогда больше не увидит привычной комнаты. Роза лежала на узкой железной кровати в пансионе миссис Абернети для респектабельных молодых дам.

Вчера вечером Роза познакомилась с некоторыми из них и сразу уверилась в солидности данного заведения. Среди ее соседок были несколько медицинских сестер, служащая приюта для нищих, секретарша профессора Каткарта из университета. Чистая, но бедная одежда Розы в точности соответствовала месту и не давала повода для беспокойства.

Миссис Абернети была дородной и спокойной женщиной, которую ничуть не смутило, что Роза в сопровождении профессора Каткарта появилась на ее пороге, когда уже стемнело. Она кивнула в ответ на произнесенные шепотом объяснения профессора, приняла деньги, которые он сунул ей в руку, а затем отправила Розу в эту комнату на втором этаже, как раз рядом с общей гостиной. Сундук остался в кладовке на первом этаже, но он и не был нужен. Баул и саквояж Роза принесла с собой. Она попыталась принять участие в общем разговоре, но усталость и напряжение взяли свое, и вскоре Роза отправилась в постель.

Она перестала искать очки; в конце концов, расплывчатые тени мебели и светлые пятна окон предпочтительнее, чем унылая реальность этой печальной тесной клетушки. Роза закрыла глаза и лежала неподвижно, прислушиваясь к разбудившим ее звукам. Этажом ниже кто-то — вероятно, миссис Абернети, — готовил завтрак; судя по запаху, это были овсянка и кофе — еда дешевая, но сытная. В крошечных комнатках по обе стороны коридора начали просыпаться соседки. Скудный свет, проникавший в окно, говорил о том, что рассвело совсем недавно, — но ведь здесь жили работающие девушки, день которых начинался с восходом и заканчивался после заката; так было все дни недели, кроме воскресенья.

Только теперь вся тяжесть ситуации, в которой она оказалась, стала окончательно ясна. Не пройдет и недели, как она станет одной из них. Роза до сих пор не осознавала, какую привилегированную жизнь вела даже в условиях жесткой экономии последних лет. Она всегда была «совой» и предпочитала заниматься по ночам, когда ничто не отвлекает внимания; на лекции она ходила обычно во второй половине дня, позволяя себе с утра понежиться в постели. Теперь же придется подстроиться под чужой распорядок, нравится ей это или нет.

Все переменилось, прежняя жизнь закончилась и похоронена вместе с ее отцом.

Впереди простирался путь, на котором не было ничего, что она любила, — ни радостей узнавания нового, ни трепета научных открытий, ни интеллектуального общения с коллегами-учеными. Она станет служанкой в чьем-то доме, наемной работницей, зависящей от воли и каприза хозяев. Очень может быть, что у нее никогда больше не будет доступа к университетской библиотеке. Ее жизнь, в которой так многое было связано с книгами, теперь будет определяться местом «ниже солонки».

Профессор Каткарт настаивал, чтобы она тщательно обдумала предложение Камерона, однако ее возможности были еще более ограниченными, нежели он полагал. Фактически у нее было лишь два варианта: поступить на службу к Ясону Камерону (или найти другую сходную работу) и сделаться прислугой в доме богатого и, возможно, капризного хозяина — или учительствовать в школе.

Последнее осуществить труднее. Едва ли ей удастся найти место школьной учительницы в Чикаго: здесь слишком много желающих и слишком мало рабочих мест. Значит, придется искать сельскую школу, возможно, даже на необжитом Западе или отсталом Юге, где она станет чужой.

В любом случае — в частном ли услужении, или работая в школе — она будет зависима; как школьная учительница она должна будет во всех случаях жизни оставаться респектабельной, посещать церковь, говорить положенные слова, чтобы не дать оснований для упреков. Ни в качестве учительницы, ни в качестве воспитательницы в богатом доме не сможет она даже намекнуть на то, что читала Овидия без купюр, не посмеет высказать оригинальную мысль, не осмелится противоречить мужчинам. Дни, когда она была свободна в мыслях, поступках и словах, уже позади.

Роза не плакала с тех пор, как вернулась с похорон; ее глаза оставались сухими при разговоре с Айворсонами, в присутствии мистера Грамвелта и его жадных подручных. Все эти дни она не позволяла себе лить слезы, но теперь что-то в ней сломалось.