А «Химия» продолжала разглагольствовать:

— Дура непрактичная! Сидела бы да сидела в своем складе потихоньку, а копеечка казенная все бы шла да шла… А теперь, на старости лет, походи-ка поищи работы. Кому она нужна со своей честностью?

— «Жабища» — ругал про себя «Химию» Фредик. Он только сейчас понял, что Анна Тихоновна осталась без работы. И Фредику стало жаль Анну Тихоновну. Может быть потому, что она громче всех аплодировала ему на концерте? А скорее всего по какой-то другой причине.

— Ну, что расквакались? — напустился он вдруг на ребят. — Чего радуетесь? Человек, может, из-за нас без куска хлеба остался.

Ребята притихли.

— Не волнуйтесь, для честных людей у нас всегда найдется работа, — успокоила ребят Екатерина Павловна. — Пойдемте-ка лучше на экскурсию к Петровскому пруду. Посмотрите, где добывают целебную грязь, которой вас лечили.

Ребята обрадовались и начали собираться.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ПРУД БЕЗ ВОДЫ

Когда строились в пары, Ляля первая очутилась возле Мити и схватила его за руку. Это ревниво отметили три пары глаз.

Екатерина Павловна в черной «шляпочке» с вуалеткой и в белом халате, надетом поверх жакета, вывела длинную колонну ребят в парк.

— В парке всегда хорошо, но сегодня — особенно. Воздух вкусный, как газировочка, — говорит Леня. — Пьешь, пьешь и не напьешься…

Центральная аллея посыпана ярким желтым песком. По обочинам — густая поросль весенних трав и первых майских цветов.

Празднично светятся вазы на постаментах. Они четко выделяются на фоне темных стволов вековых деревьев. Вершины тополей и старых дуплистых лип окутаны нежней зеленью новой листвы. Звенят трели пеночек-трещоток. Девочки за спиной Екатерины Павловны потихоньку выбегают из строя и собирают в букетики простенькие белые цветы.

— Как они называются? — спрашивают девочки у Мити.

— Пастушья сумка, — отвечает Митя и старается шагать с Лялей рядом.

— Почему? — спрашивает Марксида, косясь на Лялину руку, вцепившуюся в Митину. Он смущенно высвобождает руку и сбивчиво объясняет Марксиде:

— Потому что… из-за стручков… Вот видишь, он уже отцветает и получились стрючки с семенами… И они — точь-в-точь, как пастушья сумка.

Ляля почти с корнем вырвала из земли какое-то растение.

— А это что за цветок? — кокетливо спрашивает она и снова берет Митину руку.

— Это «Мать и мачеха»…

— А почему? — она заглядывает ему в глаза.

Митя берет из Лялиных рук желтый цветок с большими резными листьями у корня и проводит по Лялиной руке одной стороной листа, мягкой, пушистой.

— Это — мать. — Затем другой — гладкой, холодном. — А это мачеха! Вот и получается: — «Мать и мачеха».

Ляля смеется. Она пытается пушистой стороной листа провести по Митиному лицу. Он слабо сопротивляется и смеется тоже. Он почему-то не может на нее сердиться и сегодня — она такая хорошая… ласковая…

Марксида берет Митю за другую руку. Они идут втроем и молчат.

— Ну сколько раз я должна говорить вам, чтобы вы шли парами? — обратилась к ребятам Екатерина Павловна.

— Я иду с ним в паре еще из санатория, — звонко отвечает Ляля. — Это Ида к нам привязалась. Не понимаю, что ей надо? — И она вызывающе смотрит на соперницу.

— Ида! Ты же председатель совета дружины, — устало говорит Екатерина Павловна. — А сама нарушаешь правила.

Ида выпускает Митину руку и огорченно идет вперед, к голове колонны.

Ляля довольно смеется ей вслед.

— Ну вот, смотрите, это и есть Петровский пруд, — объявила Екатерина Павловна, когда ребята вышли из аллеи Нижнего парка и остановились возле круглой беседки.

Они смотрели во все глаза, но никакого пруда не видели. Его просто не было. Освещенный косыми лучами уходящего солнца, расстилался необозримый зеленовато-бурый луг, окаймленный купами деревьев самых разнообразных оттенков.

Вдали слева, если встать по течению реки Воронеж, на край этого луга высыпали гурьбой маленькие домишки. Их красные крыши и белые стены выделялись среди ветвей еще не совсем распустившихся деревьев. Каждую весну река заливает луг и вода подходит к самым окнам этих домов. В иные годы она поднимается до крыш. И хозяева плавают по улицам на лодках. И все равно по-прежнему остаются жить на своих местах. А река тоже, по-прежнему, входит в свои берега и течет под большой красивый мост. На крутом правом берегу расположен Верхний парк. Среди еще обнаженных дубов распростерла в воздухе свои железные руки парашютная вышка. На ней пробуют свою смелость будущие космонавты. За дубовой рощей высится кинотеатр «Заря».

Строгие корпуса новых домов, один за другим тоже спускаются вниз, в «Студенки», вытесняя мелкие слепые домишки из старого камня с грязно-серыми соломенными и дощатыми крышами. Среди них неуютно доживает свой век старая студеновская церковь со своей колокольней и, вероятно, старым, престарым пастырем. А в голубовато-молочной дали просматриваются ажурные конструкции подъемных кранов, корпуса и высокие трубы металлургического завода «Свободный сокол». Верхний парк террасами-аллеями спускается к этому бурому лугу с прогалинами зеленой воды. Кое-где на кочках молодая поросль черной ольхи и острые перья нового камыша и осоки. Недалеко от беседки находится место добычи целебной грязи. Ребята видят работающих там людей в высоких резиновых сапогах и непромокаемых комбинезонах. Они подают грязь в кузов автомашины. Ребятам очень хочется подойти поближе, но Екатерина Павловна не пускает.

— Смотрите отсюда, а то еще засосет где-нибудь…

Автомашина с грязью выбирается на берег. В глубокие следы от шин тотчас набирается ржавая вода. Топко. Девочки принялись собирать букеты ярко-желтой калужницы. Она буйно растет по сырому низкому берегу луга. Особенно много ее в ложбинке за беседкой.

— Не дарите мне этих цветов, — протестовала Екатерина Павловна, когда ребята протягивали ей букетики, — я не люблю желтый цвет.

— Почему? — спросили девочки.

Екатерина Павловна поправила «шляпку» и со вздохом ответила:

— Потому что желтый цвет — измена…

— Оторвемся! Надоело! — шепнул Фредик Валерочке, и они незаметно ускользнули в густой ольховник на берегу, возле парка.

— Нам изменили, — мрачно сказал Фредик.

— Да, — эхом отозвался Валера, — она все время идет с ним, и за руку, а на нас не обращает никакого внимания.

В ольховнике было темно. Под ногами — сыро. В сердцах — обида.

— Давай отомстим напоследок. Все равно скоро всему конец, уезжать, — предложил Фредик.

— Давай, — оживился Валера — Знаешь что, нарвем ей по букету этой желтой калужницы и подарим «со значением».

— Это еще с каким?

— Ну ты же слышал, что сказала Екатерина Павловна: «желтый цвет — измена».

— Давай.

Они выбрались из ольховника, и тут же, у самого края дороги, принялись рвать цветы.

Валера в меланхоличном настроении срывал по одному цветку, складывая их в красивый букет и глубоко вздыхая.

Фредик захватывал цветы пятерней, рвал их с треском и громко сопел. Скоро его ладони сделались желто-зелеными и нос — тоже.

Не замечая «страдальцев», прямо на них шли Митя и Ляля, держась за руки. Ляля, как всегда, что-то болтала, а Митя, улыбаясь, слушал ее.

— Парочка, кулик да гагарочка! — крикнул Фредик.

Ляля и Митя остановились. Валера изящно склонился перед Лялей и поднес ей букет.

— Со значением…

Ляля с нарочитой развязностью приняла цветы и понюхала. Носик ее немедленно пожелтел.

Фредик вылез из ложбины и сунул Ляле в руки целую охапку.

— Вот тебе — воз измены, бери да помни… и уходи, не то — стукну…

Ляля бросила цветы и спряталась за Митю.

— Митя! Валера! Фредик! Ляля! Где вы? Идите сюда, — надрывались в два голоса воспитательница И Марксида.

— Ладно, после поговорим, — угрожающе буркнул Фредик и, проходя мимо Мити, намеренно двинул его плечом. Митя качнулся, но устоял и дороги не уступил.