— Если я промолчу, Фиц страшно на меня обидится.

— Если вы промолчите, брат попросту ничего не узнает.

— Ошибаетесь. Граф Фицхью чрезвычайно умен и необыкновенно проницателен во всем, что не касается его собственной супруги. Рано или поздно ему непременно станет все известно.

— Но разве вы не из тех людей, кто живет сегодняшним днем?

Дэвид недоуменно поднял бровь.

— Надеюсь, данное высказывание не означает, что кто-то считает меня пустым болваном, начисто лишенным способности думать о будущем?

Хелена не потрудилась ответить на вопрос.

— Уже почти утро. Скоро придут слуги, чтобы разжечь камин. Не хочу, чтобы вас застали в моей комнате.

— Если это произойдет, я по крайней мере имею возможность жениться на вас и тем самым спасти репутацию. А мистер Мартин не способен даже на такую малость.

— Беспредметный разговор. Скажите, чего вы хотите за молчание, и немедленно уходите прочь.

Виконт многозначительно улыбнулся.

— Вам отлично известно, чего я хочу.

— О, только не говорите, что все еще мечтаете меня поцеловать! Кажется, я уже не раз недвусмысленно выражала свое отношение к этим жалким потугам.

— Вовсе я не собираюсь вас целовать! Но вот вам придется поцеловать меня.

Целовать Гастингса? Подобной бесцеремонности Хелена не ожидала даже от него.

— Вижу, мисс Фицхью, вы надеялись стоять неподвижно, сравнивая себя с христианскими мучениками, брошенными на арену Колизея на растерзание львам. Но, как вы не устаете повторять, мне свойственны грубые, низменные вкусы. Поэтому вам предстоит исполнить роль льва, ну а мне… мне остается изобразить мученика. Хочется верить, что хищник окажется невероятно голодным и агрессивным.

— Будь я львом, сочла бы вас тухлой рыбешкой, не пригодной в пищу царю зверей — особенно после того, как отведала плоти самой нежной газели во всей саванне. Надеюсь, сможете простить, если поцелуй окажется недостаточно пылким.

— Напрасные надежды. Не собираюсь прощать ни малейшей халатности. Выбирайте: или вы демонстрируете должное рвение, или рано утром я сажусь в поезд и отбываю на юг нашего благословенного острова.

— А вас удовлетворит удачная имитация?

— Вполне. Покажите свое мастерство — и о мистере Мартине никто не узнает.

— Даете слово?

— Нет, это вы дайте слово, что поцелуй превзойдет те, которыми вы только что осчастливили своего давнего друга и коллегу.

— Вы извращенец, Гастингс.

Виконт снова улыбнулся.

— В таком случае вы как раз способны в полной мере оценить мои достоинства, даже если сами об этом не подозреваете. Итак, слушайте: вам предстоит схватить меня за плечи, прижать к стене, засунуть ладони под сюртук…

— Мне сейчас станет плохо.

— Значит, пора действовать. Вперед, я жду нападения.

Хелена поморщилась.

— Фу, до чего же не хочется портить блестящую историю: почти пятнадцать лет я доблестно сопротивлялась вашим мерзким домогательствам!

— Ничто в мире не продолжается вечно, дорогая мисс Фицхью. Не забудьте, что поцелуй должен оказаться страстным, иначе эксперимент придется повторить.

Что ж, оставалось одно: как можно быстрее покончить с тяжким испытанием.

Двумя широкими шагами Хелена преодолела разделяющее их с Гастингсом пространство и схватила виконта за рукава. Но не прижала к стене, как он приказал — специально, чтобы не подчиняться, — а привлекла к себе и впилась в его губы, представив себя акулой с сотней острых как лезвие бритвы зубов.

Или обитательницей преисподней с устами, полными жгучей кислоты и ядовитых испарений, пожирающей душу недруга и с наслаждением поглощающей все совершенные им низкие поступки — в качестве закуски между серьезными грехами.

А может быть, хищным растением под названием «венерина мухоловка», полным сладкого нектара, смертельного для любого насекомого, осмелившегося погрузить хоботок в желанную влагу и отведать угощения. Не пройдет и пары секунд, как глупое создание исчезнет без следа.

Внезапно она уперлась спиной во что-то гладкое и холодное. Только что они стояли посреди комнаты. Откуда же взялась стена? И как случилось, что не она пожирает жертву, а жертва поглощает ее?

Руки Дэвида оказались мускулистыми и сильными, а сам он крепостью напоминал скалу. Ну а губы вместо того, чтобы служить горнилом грязного, жадного вожделения, дарили прохладу и свежесть, как будто он только что напился чистой колодезной воды.

Хелена вырвалась из объятий, отвернулась и провела ладонями по лицу. Дыхание давалось с трудом. Странно, с чего бы это?

— Ах, Господи, — пробормотал Гастингс. — Именно так я это себе и представлял. И не ошибся. Вы меня хотите.

Хелена пропустила замечание мимо ушей.

— А ваше обещание, милорд?

— Об Эндрю Мартине никто не узнает. Можете не волноваться.

— Уходите.

— С радостью. Я уже получил то, ради чего пришел. — Дэвид усмехнулся. — Спокойной ночи, дорогая. Как я и предполагал, долгое ожидание оказалось не напрасным.

Прошло шесть месяцев…

Движение на Флит-стрит застопорилось, и ландо Гастингса застряло в самом центре пробки. Бесконечная вереница ползла ужасающе медленно: дочкина любимая черепаха пришла бы к цели быстрее. Предприимчивые торговцы ловко сновали между экипажами и повозками, предлагая утомленным пленникам имбирное пиво и горячие булочки.

Случись затор на какой-нибудь другой улице, Гастингс немедленно вышел бы из ландо и отправился пешком. Но этот маршрут он выбрал не случайно: именно здесь в одном из домов находилось окно, ничем не отличающееся от двух дюжин других. И все же он неотрывно смотрел именно в это стеклянное пространство, блеск которого сейчас притушили тени надвигающейся грозы.

Если бы виконт сумел оторваться от земли футов на пятнадцать — двадцать и воспарить в воздухе, то непременно увидел бы Хелену Фицхью сидящей спиной к окну в белой блузке, заправленной в темную юбку, с огненными волосами, скромно собранными в пучок. Скорее всего на краю стола стоял бы чайник, еще утром принесенный добросовестной секретаршей, но, в сущности, не особенно нужный.

За полгода может произойти многое — и многое произошло. Гастингс сдержал обещание и ни единым словом не обмолвился об Эндрю Мартине, однако не стал держать в секрете неподобающее леди поведение мисс Фицхью. Рано утром он отправился в Хенли-Парк и сообщил графу и графине, что, воспользовавшись гостеприимством лорда Уэнтуорта, Хелена проводила ночи не там, где должна была бы проводить.

Родственники сразу поняли, о чем идет речь, и немедленно приняли меры. Хелену то ли уговорили, то ли заставили уехать в Америку в сопровождении сестры и невестки — якобы затем, чтобы на месте изучить деятельность колледжа Рэдклиф — женского учебного заведения в составе Гарвардского университета. И не просто изучить, а написать подробную статью на эту животрепещущую тему.

Таинственные события, имевшие место в кампусе Гарвардского университета, закончились одним из самых интригующих скандалов лондонского светского сезона. В гостиных то и дело упоминались имена старшей сестры мисс Фицхью — красавицы Венеции — и герцога Лексингтона. Необходимо отметить, что их пышная, хотя и весьма скоропалительная свадьба превзошла самые смелые ожидания.

Вскоре после этого яркого события граф Фицхью, брат-близнец Хелены, наконец-то осознал, что давно влюблен в свою состоятельную супругу — особу, на которой женился исключительно под давлением чрезвычайно неблагоприятных финансовых обстоятельств.

В жизни самого Гастингса мало что изменилось: разве что возлюбленная виконта проявляла к нему еще большую неприязнь, чем прежде. Их жизненные линии продолжались, время от времени пересекаясь и всякий раз порождая яркую вспышку. Но подобно образам волшебного фонаря, и сюжет драмы, и движения героев оставались иллюзорными, повторяясь в бесконечном замкнутом хороводе. Ничего существенного не происходило. В подобном ключе они общались с детства, и сейчас, много лет спустя, Дэвид чувствовал себя ничуть не ближе сердцу Хелены, чем чайник на столе — привычный и в то же время абсолютно незначительный.