— Не заболела ли она? — с тревогой воскликнула миссис Блайт. — Мне показалось странным, что она не захотела пойти в церковь сегодня утром.

Дверь кухни отворилась, и на пороге появилась Сюзан с таким мертвенно-бледным лицом, что миссис Блайт вскрикнула в испуге:

— Сюзан, что случилось?

— Британская линия обороны прорвана, и немецкие снаряды падают на Париж, — глухо сказала Сюзан.

Стоявшие перед ней три женщины в ужасе переглянулись.

— Это не правда… этого не может быть, — задыхаясь, произнесла Рилла.

— Это было бы… нелепо, — пробормотала Гертруда… и затем рассмеялась ужасным, горьким смехом.

— Сюзан, кто вам это сказал… когда пришли эти новости? — спросила миссис Блайт.

— Полчаса назад был телефонный звонок из Шарлоттауна, — сказала Сюзан. — Эти новости поступили в город вчера, поздно вечером. Звонил доктор Холланд, и он сказал, что, увы, это правда. С той минуты я ничего не делала, миссис докторша, дорогая. Мне очень жаль, что обед не готов. Это впервые я так оплошала. Если вы подождете, я быстренько приготовлю вам что-нибудь поесть. Но боюсь, картофель у меня совсем сгорел.

— Обед! Никто не хочет никакого обеда, Сюзан, — сказала миссис Блайт взволнованно. — О! Это невероятно… это, должно быть, страшный сон.

— Париж потерян… Франция потеряна… война проиграна, — с трудом дыша, бормотала Рилла, чувствуя, что окончательно лишилась всякой надежды и веры.

— О Боже! О Боже! — стонала Гертруда, расхаживая по комнате, заламывая руки. — О… Боже!

Лишь одно слово… и ничего больше… никаких других слов, ничего, кроме этого древнего, как мир, призыва, этого давнего стона муки и жалобы, рвущегося из человеческих душ, разуверившихся во всем человеческом…

— Бог умев? — спросил испуганный голосок с порога гостиной. Там стоял Джимс, румяный после сна, в его больших темных глазах застыл ужас. — Вилла!.. Ох, Вилла, Бог умев?

Мисс Оливер перестала расхаживать по комнате и вскрикивать. Она стояла, растерянно уставившись на Джимса, глаза которого начали наполняться слезами. Рилла подбежала к нему, чтобы поскорее его успокоить, а Сюзан вскочила со стула, на который перед тем безвольно упала.

— Нет, — сказала она оживленно, вдруг снова становясь прежней Сюзан. Нет, Бог жив… и Ллойд Джордж тоже. Мы забыли об этом, миссис докторша, дорогая. Не плачь, маленький Китченер. Как ни плохи дела, они могли быть еще хуже. Хотя британская линия обороны на суше прорвана, британский флот еще не разбит. Давайте помнить об этом. Я возьму себя в руки и приготовлю перекусить, так как нам нужно поддержать наши силы.

Они притворились, что «перекусывают»; но это было лишь притворство. Тот черный день навсегда остался в памяти каждого из обитателей Инглсайда. Гертруда расхаживала по комнате, не в силах усидеть на месте… они все расхаживали, кроме Сюзан, которая достала спицы и серый солдатский носок.

— Миссис докторша, дорогая, я должна вязать, хоть и воскресенье. Никогда прежде мне в голову не приходило работать в воскресенье. Что бы ни говорили другие, я всегда считала, что это нарушение третьей заповеди. Но нарушение это или не нарушение, сегодня я должна вязать, или я сойду с ума.

— Вяжите, Сюзан, если можете, — сказала миссис Блайт. Сама она была не в силах унять волнение. — Я бы тоже вязала, если бы могла… но я не могу… не могу.

— Если бы мы только знали все подробности, — стонала Рилла. — Может быть, нашлось бы что-то, что нас обнадежило бы… если бы мы знали всё.

— Мы знаем, что немцы обстреливают Париж, — сказала мисс Оливер с горечью. — А раз так, они, должно быть, прорвались со всех сторон и стоят на самых подступах к городу. Нет, мы потерпели поражение… давайте смотреть в лицо фактам, как вынуждены были делать это другие народы в прошлом. Другие нации, защищавшие правое дело, отдали своих лучших, храбрейших сыновей… и, несмотря на это, потерпели поражение.

— Я не хочу сдаваться просто так, — воскликнула Рилла, ее бледное лицо вдруг вспыхнуло ярким румянцем. — Я не стану отчаиваться. Даже если Германия завоюет всю Францию, нас она не поработит. Мне стыдно за то, что я вот уже целый час предаюсь отчаянию. Больше вы никогда не увидите меня в таком безвольном состоянии. Я собираюсь сейчас же позвонить в город и выяснить подробности.

Но дозвониться до города было невозможно. Телефонистка на центральной станции не могла справиться с лавиной подобных междугородных звонков, поступавших со всех концов обезумевшей от горя страны. В конце концов Рилла отказалась от своего намерения и тихонько ушла в Долину Радуг. Там, в том тихом уголке, где состоялся ее последний разговор с Уолтером, она опустилась на колени в прошлогоднюю серую траву и прислонилась склоненной головой к обомшелому стволу упавшего дерева. Солнце прорвалось сквозь черные тучи и залило долину бледным золотым сиянием. Бубенчики на Влюбленных Деревьях издавали волшебный, прерывистый звон, покачиваясь на резком мартовском ветру.

— О Боже, дай мне силу, — шептала Рилла. — Только силу… и мужество. — Затем она, словно ребенок, молитвенно сложила руки и сказала, так же просто, как мог бы сказать Джимс: — Пожалуйста, пошли нам завтра новости получше.

Она долго стояла на коленях, а когда пошла назад в Инглсайд, была спокойна и решительна. Доктор уже был дома, усталый, но торжествующий: маленький Дуглас Хейг Марвуд благополучно высадился на берегах времен. Гертруда все еще беспокойно расхаживала по комнате, но миссис Блайт и Сюзан немного оправились от шока, и Сюзан уже планировала новую линию обороны для северных французских портов.

— Я слышал, когда был у Марвудов, что фронт прорван, — сказал доктор, — но эта история насчет того, будто немцы обстреливают Париж, кажется мне неправдоподобной. Даже если им удалось прорваться через наши окопы, они не ближе, чем в пятидесяти милях от Парижа, да и как могли бы они в такой короткий срок подвезти свою артиллерию настолько близко, чтобы снаряды долетали до города? Уверяю вас, девочки, по меньшей мере эта часть сообщения не может соответствовать действительности.

Такая точка зрения позволила им немного ободриться и помогла продержаться до вечера. А в девять часов наконец удалось дозвониться в город, и то, что удалось узнать, помогло продержаться до утра.

— Линия фронта прорвана только в одном месте, возле Сен-Квентина[114], — сказал доктор, повесив телефонную трубку, — и британские войска отступают в боевом порядке. Это не так уж плохо. А что касается снарядов, которые падают на Париж, они долетают с расстояния семидесяти миль… Стреляют какие-то удивительные дальнобойные орудия, которые немцы недавно изобрели и пустили в ход в начале этой операции. Вот и все, что известно на сегодня, и доктор Холланд говорит, это надежные сведения.

— Вчера это известие привело бы нас в ужас, — сказала Гертруда, — но по сравнению с тем, что мы слышали сегодня утром, кажется, что это почти хорошие новости. Но все же, — добавила она, пытаясь улыбнуться, — боюсь, я плохо буду спать в эту ночь.

— Во всяком случае, одному мы можем радоваться, мисс Оливер, дорогая, — сказала Сюзан. — Тому, что кузина София не заходила к нам сегодня. Ее — в довершение всех неприятностей — я просто не вынесла бы.

«Потрепаны, но не разбиты», — гласил заголовок в газете, вышедшей в понедельник, и Сюзан твердила про себя эту фразу, пока занималась своей обычной работой. Прорыв под Сен-Квентином удалось вовремя ликвидировать, но линия обороны союзников неумолимо отодвигалась назад с территорий, завоеванных в 1917 году ценой полумиллиона жизней. В среду заголовок заверил: «Британцы и французы сдерживают немецкие атаки», но отступление продолжалось. Отступают… отступают… и отступают! Где же конец? Неужели фронт снова будет прорван… на этот раз с катастрофическими последствиями?

В субботу заголовок сообщил: «Даже Берлин признает, что германское наступление остановлено», и в первый раз на той ужасной неделе обитатели Инглсайда осмелились перевести дух.