Иисус больше не дышал. Сердце его остановилось.
Рабы, окончив истязание двух первых, подошли к кресту Иисуса. Один из них, поплевав на ладони, сжал покрепче молот, чтобы ударить со всей силой по колену Иисуса, но стражник остановил его:
— Он умер.
— Проверим. Если он мертв, не все ли равно ему?
— Он умер! — уже строже повторил стражник, но оба раба, получившие от более высокого начальства повеление раздробить кости всем трем распятым, продолжали упрямиться.
— Проверить, не притворился ли, не станет лишним.
— Вы правы, — отступил от своего стражник. — Давайте проверим.
И он ткнул Иисуса в бок копьем.
Иисус не вздрогнул. Не трепыхнулся. Как висел бездвижно, гак и продолжал висеть.
— Ну вот, теперь мы убедились, — делая нажим на слове «мы», заключил стражник. — Он — мертв.
На выступившую из раны кровь стражник вроде бы не обратил никакого внимания, а рабам это не бросилось в глаза по их невежеству.
— Ступайте и скажите пославшему вас, что исполнили урок добросовестно. Скажите, что так оценил я, старший охраны распятых. Один мертв, двое других на последнем издыхании, — повелел стражник рабам, но рабы и тут проявили сомнение.
— Но вот те, двое, сколько еще будут скулить? Не ударить ли их еще по разу?
— Не нужно. Пока вы дойдете до крепости, они испустят дух! — твердо, как знаток своего дела, заявил старший из стражников. — Если я приказал вам о чем докладывать, то и докладывайте. Не сердите меня!
Что оставалось делать рабам? Пошли, подневольные.
Медленно угасал день. К Иисусу, умершему на кресте, продолжали подходить женщины, все так же прикасаясь к нему и прося его душу унести с собой все их грехи, затем поспешно уходили в город по своим делам — готовить праздничные трапезы. И только две Марии неприкаянно стояли поодаль, не спуская залитых слезами глаз с Иисуса.
Магдалина терзалась:
«А что, если и в самом деле отдал душу Господу?! Нет! Не может быть! Не может быть!» — и с укоризной поглядывала на солнце, которое так медленно уходит на ночной покой.
Куда солнцу спешить? У него своя скорость движения, и никакой человеческой воле оно не подвластно; но спешили, но торопились Иосиф с Никодимом: до заката оставался еще добрый час, а они уже миновали Древние ворота. За ними — пара рабов с погребальными носилками, на которых завернутыми в хитон лежали погребальные пелены и плащаница. Отстав еще на несколько шагов, шли назначенные пентакостархом погребальщики для казненных вместе с Иисусом. Тоже с носилками еще и с заступами в руках.
Римлянин рассудил разумно, когда к нему пришли Иосиф с Никодимом за разрешением снять тело Иисуса немного раньше принятого времени — заставить ждать их заката солнца он не мог по уговору с Марией Магдалиной, но снять с креста одного, оставив двух других не снятыми, может вызвать кривотолки, поэтому он послал погребальщиков и от себя.
Марию Магдалину и ее подруг как ветром сдуло при приближении Иосифа с Никодимом: их место теперь не здесь, а возле родовой усыпальницы Иосифа Аримафейского. Там нужно приготовить все необходимое для Иисуса, а еще нужно укрыться Марии Магдалине в самой усыпальнице, дабы не обращаться с лишней просьбой к стражникам, которые, тоже по уговору с пентакостархом, назначены охранять вход в усыпальницу до утра. Возьмут, да и заупрямятся легионеры, требуя новой мзды на доступ к телу Иисуса в усыпальнице; но, во-первых, заплачено им довольно, а, во-вторых, они не знают и не должны знать всего задуманного. И чтобы не оказалось никаких препятствий, женщины решили, что подпоят стражников вином с подмешанным в него снотворным. И — все.
Пока женщины подыскали для Магдалины укромный закуток в дальнем углу усыпальницы за каменным гробом, и она, подстелив одежды, предназначенные для Иисуса, легла на них, поставив в изголовье сосуды с бальзамом и настоем трав на оливковом масле, Иосиф с Никодимом уже сняли с креста Иисуса. И хотя они наблюдали за тем, чтобы рабы предельно аккуратно положили крест с распятым Иисусом на землю и сталь же аккуратно вытаскивали клещами гвозди из ладоней и ступней, они в то же время поторапливали своих рабов и даже сами им помогали.
Иосиф с Никодимом боялись: вдруг Иисус прежде времени вздохнет, и сердце его забьется — считай, тогда все пропало. Всему уговору конец, ибо ни за что не пойдут легионеры на явное нарушение приговора. Ни за какие деньги.
Когда руки и ноги освобождены были от гвоздей, один из рабов намерился было окутать труп пеленами, но Иосиф даже повысил на него голос:
— Не делай этого. Вот, накрой плащаницей, положив на носилки. Да поживей! — но, понявши свою оплошность, добавил миролюбиво: — Не в темноте же нести тело к усыпальнице моей. Путь долог.
Так уж и долог. Не успеет солнце скрыться за Гудейскими горами, как они будут у входа в усыпальницу. Но слово хозяина разве обсуждается? Не пеленать, так — не пеленать. Положили аккуратно тело на носилки, прикрыли плащаницей, и похоронная процессия тронулась по южному склону Голгофы вниз.
В голове — Иосиф с Никодимом, за ними — носилки, а замыкающими — легионеры. С мечами на поясах и с копьями и щитами в руках. Строгие, собранные, готовые отбить любую вылазку, какая может вдруг выскочить из кустов.
Да, они явно опасались засады и мысленно упрекали своего командира, что не прислал он подмоги. Хотя бы десяток товарищей.
Успокоились легионеры лишь тогда, когда подошли к усыпальнице, где никого, кроме нескольких рыдающих в голос и причитающих молодых женщин, не было.
«Плакальщицы, — определили легионеры. — По их обычаю».
Рабы отодвинули камень, прикрывавший вход, и внесли в усыпальницу тело Иисуса. С ними вошли Иосиф с Никодимом. Легионеры не последовали за ними, и тогда Иосиф шепнул рабам:
— Подстилайте хитон. А пелены — под голову. Вот так. Теперь — покроем плащаницей. И не поспешим к выходу. Вроде бы пеленаем.
Только минут через пятнадцать они вышли вон из усыпальницы. Солнце уже закатывалось. Начало быстро темнеть. Рабы задвинули камень к выходу, и женщины тут как тут с кувшинами и кубками в руках.
— Помянем кубком вина и добрым словом усопшего…
Легионеры не отказалась, женщины наполнили кубки; и не заметили римляне, что им вино наливалось не из того же сосуда, из которого налили кубки своим мужчинам.
— Вот вам для ночи, — положила мех с вином одна из женщин. — И вас оно взбодрит, и останется для сменяющих вас.
Выпив еще по кубку, израильтяне распрощались со стражниками, предупредив, что окончательное погребение (бальзамирование и более пышное оплакивание) они проведут после Пасхи, для стражников поднесут еще и завтра.
— Нам пора поспешить к праздничному столу, — как бы извинился Иосиф за то, что оставляет стражников одних.
Вдоль стены пошли они к Ефраимовым воротам, ибо дома Иосифа и Никодима находились в Верхнем городе, а ближние ворота туда от Голгофы — Ефраимовы.
Не пройдя, однако, и половины пути, группа разделилась: мужчины свернули в апельсиновую рощу и там укрылись в ее гуще, женщины же, все до одной, направилась на Иоппийскую дорогу, где в четверти часа ходьбы от Яффских ворот были приготовлены для дальней дороги два мула. Рабов, приведших туда мулов, женщинам надлежало отпустить, самим же ждать прихода Магдалины с Иисусом.
Рабы принадлежали Иоанне, поэтому она повелевала им:
— Ступайте к Зимним прудам и дожидайтесь там утра. В город не спешите входить спозаранку. Поняли?
— Да, госпожа.
Закончена вся предварительная работа. Теперь оставалось только ждать. Теперь все зависело от Магдалины. И еще от того, подействует ли снотворное, подмешанное в вино, на легионеров.
Понимала и Магдалина свою ответственность, поэтому не спешила, хотя эта неспешность давалась ей с великим трудом. Она страстно желала прильнуть к телу Иисуса, обцеловать его, прежде чем начать врачевание целебными настоями, но она боялась испортить так хорошо начавшееся спасение Мессии. Спасение любимого. Она чутко прислушивалась к каждому звуку, доносившемуся извне.
