А дальше бетон стал расширяться. "Что за катакомбы?". Тут Док отложил лопату и вышел из сарая на свежий воздух. И тут к нему заглянул сосед по двору, Гриня, мой годок, тоже рыбак. Он-то мне все и рассказывал, пока не клевало. "В чем дело, Виталий Иванович?" — "Да вот смотрите, дядя Гриня…". — "А-а…Так это же вот, наверно, что…".
И Гриня, старожил этого дома, рассказал Доку, что когда-то конец Малой Арнаутской — он сейчас упирается в улицу Белинского, а за ней идет целый район до самой Отрады — выходил на пустырь и в степь. Теперешняя Белинского — это был край Одессы. Дальше пасся рогатый скот, а скот держали немцы. И наш дом (фасадный, остальные, что во дворе, построили позже) наверняка принадлежал богатому немцу, который поил район молоком. Своей воды в Одессе не было, и предприимчивые немцы придумали делать большие амфоры, которые зарывались в землю и в них собирали с крыш дождевую воду. Эту воду пили люди и поили коров. Так Доку, видно, попалась одна из них, а было их по всей Одессе более трехсот…
— Вы читали "Графа Монте-Кристо"? — неожиданно спрашивает дядя Миша. — (Это моя любимая книга, я читаю ее всю жизнь, но только первый том). Помните, как Дантес шел рыть сокровища аббата Фариа? Вот так же шел Док к картофельной яме после разговора с Гриней. Он думал, что сулит ему эта находка, кто знает, может, в амфоре скрывается клад?
И вот: из ямы летит земля, Люда что-то пытается говорить, но потом — умная женщина! — перестает. Она понимает, где ей перевоспитать своего неугомонного мужа, ему уже за 50! Она только время от времени спрашивает: "Зачем мне эта амфора, зачем ему?.." — и слегка хватается за голову.
Амфора открывалась огромная, и Доку понадобились помощники. Раз за разом из нее поднималась на блоке выварка с землей и строительным мусором, рядом с сараем росла гора. Во двор въезжал самосвал и забирал землю. Доку потом предъявили счет за 11 ходок. Что вы хотите? — там был мусор за 120 лет!
Чем больше обнажались целехонькие стены амфоры, тем яснее Док видел ее будущее. Еще и потому, что окончание каждого дня отмечалось в амфоре, где собирались хозяин и трое его работников. Люда забирала руки с головы, наполняла чем надо корзину и спускала ее вниз на веревке.
А что насчет клада, так его в амфоре не оказалось. Ближе к дну она пошла сужаться на пример греческих, вместо земли лопата набирала жидкую грязь — то были, наверно, остатки древних дождей. Док заказал самосвал жидкого бетона, уложил арматуру и выровнял бетон в ровную круглую площадку.
Работники наконец-то вылезли наверх, получили за работу деньги и поздравили хозяина с отличным погребом. Напоследок сказали вот что (внимание!):
— Где ж мы теперь будем собираться по вечерам? Так там было хорошо!
Док ответил:
— Будем, будем! — И он уже точно знал, о чем говорит.
Идею он рассказал друзьям, те не удивились. Кругосветный танкер, пустыни Алжира, каюта на крыше сарая, зонтики на дереве, а сейчас еще и… — это все было в одном ряду. В каком? Вот в каком: молодец, Док! Так и надо жить! Жаль, что мы, как ты, не умеем…
И скоро позвонил с Фонтана один из друзей и сказал, что на шестой станции прибило к берегу длинный кусок толстенного корабельного каната. Может, пригодится?
Высушенный канат был уложен аккуратной спиралью на дно амфоры…
Затем в сарае раздались звуки пилы и молотка — наш хирург сколачивал странные на вид ящики.
Дочь Надя тоже получила задание — купить десяток новых мешков, разрезать на куски чуть ли не целую бухту пенькового троса и вшить эти куски в мешки вот таким манером…
Один из ящиков Док сколачивал внутри амфоры.
Деревянную лестницу, служившую рабочим, Док почему-то заменил веревочным, собственноручно сделанным трапом.
Соседи, сгорая от любопытства, заглядывали к заключенному в амфоре Доку — туда уже был проведен свет, видели сбиваемые ящики и на этот раз легко догадывались, что тот ладит, готовясь к зиме. И поздравляли с великолепным погребом посолидневшегося наконец-то чудака.
Вот только зачем ему веревочный трап вместо надежной деревянной лестницы? К чему перешивает уже готовые мешки дочь? Ну, все это можно отнести за счет остаточного чудачества соседа. Сразу заменит трап, когда разобьет бутыль с помидорами!
Однажды во дворе раздался веселый звон корабельного колокола. Док отложил молоток и поспешил наверх. Вышли и соседи. У дверей сарая стоял один из верных приятелей хирурга и названивал в медную, надраенную до солнечного блеска рынду. Рында гениально завершала задуманное Доком дело.
И когда повсюду в Одессе зажглись, как фонари перед ночью, осенние клены, по-особому осветив улицы города, когда опустели пляжи, а корабли обменивались печальными гудками, Док собрал друзей и приятелей к себе. Храня на лице невозмутимость и торжественность табиба, он повел всех в сарай. Там каждому был вручен новехонький балахон из мешковины с вшитой в него веревочной петлей и нагрудной надписью: "Толстый Олаф", "Робер-счастливчик", "Костлявый Генрих", "Топорник Гарри", "Громила Бонни", "Ангелочек Нит"… Сам Док напялил на себя мешок "Железного Гуго", а жена его, Люда — "Лулу-Обмани Смерть".
Гости покорно натягивали балахоны, проверяли висельные "галстуки" и вслед за "Железным Гуго" с опаской спускались по веревочному трапу в освещенную изнутри амфору. Там, на палубе, устланной толстенным корабельным канатом, стояли рундуки с надписями: "Пиастры", "Доллары", "Фунты стерлингов", "Дублоны"… Посередине расположился восьмиугольный, по числу основных румбов, рундук, на котором был укреплен корабельный компас и лежала какая-то донельзя старая книга с толстыми корками и медными застежками. Заново выбеленные стены амфоры были расписаны сценами стародавних морских сражений. К ним же были прикреплены половины двух темных бочек с медными кранами. Еще стены украшали топовый фонарь, короткая абордажная сабля, адмиральская шпага, кремневые пистолеты, корабельный хронометр, штурвал и черный пиратский флаг с белым черепом и скрещенными костями.
Железный Гуго пробил 12 склянок и торжественно провозгласил:
— Добро пожаловать в погребок "Веселый Роджер!" Надеюсь, мои гости, чья добродетель мне известна, не против того, чтобы быть принятыми в вольное пиратское братство?
Никто не был против — ни Толстый Олаф, ни Костлявый Генрих, ни Малютка Джонни, ни Топорник Гарри, ни даже железная жена Неукротимого Дока.
Тогда Железный Гуго взял в руки тяжелую книгу, отстегнул медные застежки, раскрыл ее и рявкнул:
— Морская пыль и порох! Тысяча чертей и одна ведьма! Сейчас мы все встанем и произнесем клятву верности вольному братству. Повторяйте за мной…
Нешуточная торжественность в голосе Железного Гуго действовала гипнотически — и бетонная амфора гудела как улей от слитных голосов, повторявших за атаманом слова клятвы:
— …не входить в погребок с оружием, особенно с абордажным топором… Быть джентльменом по отношению к присутствующим дамам…
Принеся клятву, сели. Железный Гуго вынул из рундуков латунные и оловянные кружки с крышками и, как полагается, бутылку рома. Все — в амфоре поместилось человек восемь — выпили разгонные граммы спиртного, после чего перешли на эль-пиво, которое цедили из бочек на стене.
Высокая торжественность обстановки не снижалась, в голосе Дока не улавливалось ни смешинки, он был серьезен, как и подобает Железному Гуго, основателю кровожадного пиратского братства.
Потом, правда, новоявленные флибустьеры разошлись и начался вселенский треп, в котором, однако, не забывали восхвалять выдумку Дока и его немалый труд, а еще рассказывалось, как добывалось "все морское", заказанное друзьям главным пиратом: компас, хронометр, рында, старинное оружие. Флаг с черепом прислали, например, из США…
Док, в свою очередь, делился тайным: он еще в детстве был пиратом. Его отец, работник рыбного НИИ, брал сына на все лето на парусник, бороздивший Черное море ради проб грунта, определения мест пастьбы рыбы и много чего другого. В шторм он привязывал Витальку к грот-мачте, чтобы мальчишку не смыло волной… а под осень, оборванного за лето донельзя, вел по улицам Одессы вечером, чтобы никто не видел босого, в лохмотьях пацана. Много ли надо мальчишке, чтобы дополнить образ излохмаченного в абордажных схватках юнги черной повязкой на одном глазу и кривой саблей за поясом…
