— Растет, растет! — и захлопали в ладоши.

Обе мамы подбежали к дочерям.

— Что случилось?

— Смотрите, смотрите! — кричали обе девочки. — Дерево растет! Из нашего зернышка!

Мамы увидели растущее на глазах деревце, хотели всплеснуть руками, начали это движение, но руки остановились на полпути, замерли, а рты раскрылись. В этом положении мамы застыли.

А деревце — ствол, ветки, листья — стало уже величиной с расписной чайник, листья были почти круглые, на конце заостренные, твердые и блестящие, как у тополя.

Деревце перестало расти, и на нем, как по знаку волшебника, появились три ярко-желтых цветка величиной с цветок весенней лесной ветреницы, ну, с три копейки, в каждом цветке было по пять лепестков.

Цветы крепко и ароматно запахли, тут же прилетели три пчелы и сели на них. Повозились, повозились в цветках, выпачкались по локоть в желтой пыльце и одновременно снялись и улетели.

Девочки и мамы следили за этим, пожалуй, так, как если бы перед ними в темноте разгорался костер.

Цветы покрасовались на деревце минуты, наверно, три-четыре, а потом — раз — и стали вянуть. Посыпались наземь один за другим лепестки… И на месте каждого цветка стали вызревать-наливаться сперва зеленые, но на глазах желтеющие плоды. Чем больше они желтели, тем становились прозрачнее, янтарнее…

— Яблоки, яблоки! — закричала Лена. — Я хочу попробовать!

— И я, и я! — потребовала Света.

— Не смейте! — дружно сказали мамы. — А вдруг они ядовитые!

Но тут девочки закапризничали. Изо всех сил тянулись они к янтарным плодам, — ведь они их сами вырастили! — а мамы тянули их в обратную сторону. И, конечно, девочки расплакались. А мамы, чтобы не привлекать ничьего внимания к сцене, позволили девочкам сорвать плоды. Каждая взяла по одному, а третий мамы решили разрезать дома пополам, чтобы попробовать (или хотя бы лизнуть) первыми.

Только "яблоки" были сорваны, как листья на деревце стали вянуть, сохнуть и опадать. Всего лишь за три минуты все они осыпались, пожухли и стали похожи на те, что лежали уже к этому времени на осенней земле. Деревце теперь не остановило бы на себе ни одного взгляда — это был просто высохший кустик. Да и он простоял недолго — вдруг надломился под каким-то малым ветерком и упал.

Вот чего не увидел в этот день любознательный Глобус, а пойди он за студентами дальше десяти шагов, увидел бы, что произошло с зернышками янтарного плода, упавшего на землю.

И мы пока ничего не узнаем о янтарных плодах, которые попали в руки двух маленьких девочек с большими бантами. Мамы увели их домой, все четверо скрылись в одном подъезде. На этом-то мы и окончим очередную странную историю.

Когда в 8 15 утра директор 33-й школы Николай Александрович вошел в вестибюль, он увидел посредине его хоровод из учителей. Круг взявшихся за руки шести женщин и одного мужчины походил бы на нововогодний, если бы он двигался и пел "В лесу родилась елочка…" Но учителя молчали и все время тревожно оглядывались. Проходившим мимо ученикам останавливаться они не разрешали.

— В чем дело? — строгим голосом, как если бы это были школьники, спросил директор. Он был молодой начальник и считал, что если он будет с учителями суров, его будут больше уважать.

— Посмотрите, — показала головой Нина Алексеевна, классный руководитель 7-го "Б", небольшого роста полная женщина, на неровное фиолетовое пятно на полу.

— Откуда здесь чернила? — удивился Николай Александрович.

— Это не чернила, — ответил ему высокий и прямой, как палка, физик, Геннадий Михайлович, по прозвищу Генус. Прозвище дали ему восьмиклассники за то, что он обращался к любому, вызванному к доске, старомодно и многообещающе: "Ну-с, молодой человек…"

— А что?

— Это, Николай Александрович, лучше всего назвать эН-Я — Необъяснимое Явление. — Голос физика был чеканен, как если бы он сообщал на уроке формулу. — В пятне исчезает всё, что туда попадает. Одиннадцать минут назад, — Генус глянул для верности на часы, — в нем пропали два семиклассника.

— Не может быть! — вскричал директор. — Кто?

— Мои, — сказала Нина Алексеевна, — Журавлев и Синицына. — И добавила виновато: — Вчерашние…

Вчера эти двое поймали на озере в лесопарке лягушку и посадили — руководила Синицына, исполнял Журавлев — посадили ее в ящик стола, чтобы насолить Ирине Сергеевне, англичанке. Та прилюдно обвинила их в любви друг к другу (чего еще не было) лишь за то, что Журавлев передал впереди сидящей Синицыной записку, перед этим осторожно тронув ее волосы (красивые, гладкие, как шелк, ниже плеч).

Ирина Сергеевна открыла ящик, лягушка, дожидаясь освободителя возле щели, прыгнула…

Вчера же был разбор в кабинете директора этого "ужасного, дикого и какого-то первобытного" по словам Ирины Сергеевны, случая.

Из металла, звучавшего в голосе Николая Александровича, — слов мы приводить не будем, они известны каждому, — можно было бы отлить танк среднего размера.

В конце разбора обоим злоумышленникам было приказано — зачем тогда разговор в кабинете директора? — без родителей в школу не приходить. Им оставалось только пообещать…

А сегодня они ступили один за другим в фиолетовое пятно на полу вестибюля и исчезли…

Сбежавшиеся на крик свидетелей происшествия-чуда учителя немедленно образовали вокруг пятна ограду-хоровод, чтобы никто больше в него не ступил, и ждали директора для разрешения этого сверхвопроса.

Николай Александрович обмысливал ситуацию. Вдруг он обернулся к физику.

— А вы уверены… — начал было он, но Генус, понимавший всё с полуслова, опередил директора:

— Уверен как в собственном существовании, — отчеканил он. — И моя физика пока что не в силах объяснить этот феномен. А то, что это феномен, докажет эксперимент.

Он вынул из кармана 20-копеечную монету, показал ее зачем-то всем, навесил руку над пятном на полу и обвел хоровод значительным взглядом фокусника. Разжал пальцы.

Все глаза проследили за падением монеты, но учителя услышали не звяк ее о каменный пол, а тоненький короткий свист взлетевшего и в мгновение ока исчезнувшего двугривенного.

— Давайте позвоним! — крикнула одна из учительниц. — Давайте позвоним!

— Куда? — директор остановил на ней холодные глаза. — В милицию? Президенту? В Организацию Объединенных Наций?

— В академию наук!

— Уж лучше я всё возьму на себя, — решительно сказал Николай Александрович и снова строго посмотрел на хоровод. — Какой же я буду директор, если…

С этими словами он поправил галстук, одернул пиджак, кивнул физику, смотрящему на него взглядом испытателя, сделал шаг вперед и ступил на фиолетовое пятно. Раздался не свист, а, скорее, вой, длившийся секунды три, и Николай Александрович тоже исчез.

— Полный улёт! — только и молвил физик, прибегнув почему-то к школьному жаргону. — Фантастика!

Хоровод еще крепче схватился за руки.

Директор 33-й школы, ступив в пятно, почувствовал рывок и такое головокружение, что закрыл глаза. Последняя коротенькая мысль его была: "Наверное, это смерть".

Он через что-то пролетал, кувыркался, в глазах попеременно было то красно, то желто, то сине… Вдруг ноги его обо что-то стукнулись, колени подогнулись, он чуть не упал, выставил вперед руки и открыл глаза. Перед собой он увидел стол, стоящий у стены незнакомого кабинета, и сидящего за ним полного мужчину. Рядом с ним стояла сухопарая женщина с сердитым лицом.

Полный поднял на него глаза.

— Ну так, Коля, — сказал он, — а теперь давай начистоту. Рассказывай всё и не думай отвертеться.

— Что рассказывать? — спросил Николай Александрович и удивился своему голосу, ставшему вдруг тоненьким, не директорским. Да и в самом деле что рассказывать — про фиолетовое пятно в вестибюле его школы и про то, что он только что кувыркался, как первоклашка?

— Я тебе напомню, если у тебя такая короткая память, — неприятным голосом сказала женщина. — Вы с Бубликовым подставили стул со сломанной ножкой Наталье Дмитриевне, она упала и чуть не сломала позвоночник. Кто из вас отломил ножку?