Останки корабля были обнаружены только потому, что кто-то на флаере врезался в один из его огромных искривленных стабилизаторов (на тот момент идеально голографо-закамуфлированных под призывно сверкающе чистое небо) и погиб. Только после этого останки корабля исследовали: те немногие из его систем, что еще находились в рабочем состоянии (но не были запрещены новым режимом, а значит, практически никакие), были сняты, после чего корабль (подъем его корпуса с основными надстройками был бы запредельно дорогим предприятием, разрезание на куски и утилизация – делом тоже недешевым и, возможно, опасным, а полное уничтожение потребовало бы многих гигатонн взрывчатки, против чего население малой планеты-луны в мирное время категорически возражало, даже если речь шла о местах ненаселенных), на всякий случай и на неопределенное время обнесли воздушными предупредительными бакенами.

– Нет, может, это и неплохо, может, позитивно, – сказал им Салуус Кегар и развернул свой маленький флаер над пустыней по направлению к пересеченной местности, где на фоне медленно темнеющего пурпурного неба виднелись траченные временем стабилизаторы упавшего корабля, похожие на складки теней; за его обломками вдруг замерцал огромный сине-зеленый световой занавес – покрыл рябью и волнами все небо, а потом медленно исчез.

– От тебя никто ничего другого и не ждал, – сказала Таинс, играя кнопками на пульте управления переговорным устройством.

В громкоговорителях трещали и шипели атмосферные помехи.

– Может, не стоит лететь так низко? – спросила Айлен, упиравшаяся головой в фонарь кабины, и посмотрела вниз, потом кинула взгляд на молодого человека, делившего с ней заднее сиденье флаера. – Серьезно, Фасс, может, не стоит?

Но Фассин уже говорил:

– Сал никак не смирится с мыслью о том, что его неумолимый позитивизм может порождать у других негативные эмоции. Извини, Лен. Что ты говорила?

– Я говорила…

– Да, – пробормотала Таинс, – подними-ка эту чертову землеройку повыше.

– Я только хочу сказать… – продолжал Салуус, взмахнув рукой и опустив флаер еще ниже, еще ближе к черной земле, мелькавшей внизу.

Таинс цокнула языком и потянулась, чтобы нажать кнопку монитора, после чего раздался отрывистый звук; флаер поднялся на несколько метров и стал ровнее держаться над поверхностью. Сал сверкнул на нее взглядом, но противоаварийного устройства не выключил.

– Я только хочу сказать, – продолжил он, – что мы пока еще в порядке, нас не разорвало, а теперь есть возможность исследовать кое-что, к чему в обычных обстоятельствах нас бы не подпустили. В нужное время, в нужном месте – идеальная возможность. Разве это не позитивно?

– Только при этом ты предлагаешь нам, – произнес Фассин, растягивая слова и подняв глаза к небу, – не обращать внимания на тот злосчастный факт, что некоторые слишком уж исполненные энтузиазма и глубоко неверно понятые запредельцы, судя по всему, пытаются превратить нас всех в радиоактивную пыль?

Казалось, его никто не услышал. Фассин демонстративно зевнул во весь рот (этого тоже никто не заметил) и откинулся к кожаной спинке, вытянув левую руку и положив ее на спинку сиденья Айлен Дест (та по-прежнему прижимала лоб к фонарю и, словно загипнотизированная, глядела, как под флаером проносится маловыразительная песчаная поверхность). Он попытался по крайней мере принять беззаботное и по возможности скучающее выражение. Хотя на самом деле он был в ужасе и чувствовал себя совершенно беспомощным.

Эта пара – Сал и Таинс – были мотором группы. Салуус – пилот, дерзкий, красивый, своевольный, но безусловно талантливый (и, подумал Фассин, чертовски везучий), наследник огромной финансовой империи, ничуть не смущающийся того, что его сказочно богатый папаша – настоящий разбойник. Жадина – так окрестил Фассин Сала в первый год их учебы в колледже, и общие друзья их пользовались этим прозвищем только за глаза, пока Сал обо всем не пронюхал и не принял это имя – лично одобренный ярлык – с воодушевлением. Таинс – второй пилот, штурман и начальник связи, неизменно проницательный и язвительный критик группы (себя Фассин считал проницательным и саркастическим критиком), офицер на обучении Таинс Йарабокин, как ее теперь следовало называть, Воячка (еще одно из выдуманных Фассином прозвищ); она была одной из лучших в колледже, но тем не менее успела пройти половину пути к офицерскому званию в Навархии, посещая на выходных и каникулах заочные курсы в военной школе, а потом получила в колледже неполный диплом и на последнем курсе перешла в Военную академию, где ей зачли первый год, переведя сразу на второй, и уже на таком беспрецедентно раннем этапе ее считали кандидатом в Объединенный флот, непосредственно подчиняющийся Кульмине – главенствующей суперсиле всей галактики. Иными словами, блестящее военное будущее Таинс, казалось, было предопределено в такой же мере, в какой Салу было уготовано беспримерное финансовое процветание.

Оба они к тому же успели побывать за пределами системы – добирались до юлюбисского портала в подвижной точке либрации Сепекте, откуда перемещались в систему Зенерры и Комплекс – сеть червоточин, опутавшую галактику, как темное кружево под крохотными разбросанными огоньками солнц. Отец Салууса взял его в большое путешествие во время долгих прошлогодних каникул, и они исколесили всю срединную часть галактики – посетили все доступные знаменитые места, познакомились с несколькими необычными инопланетными видами, навезли сувениров. Таинс повидала гораздо меньше, но зато (благодаря Навархии, программам своего заведения и разбросанным по галактике учебным объектам) побывала в местах гораздо более удаленных. Из всего курса только им двоим и удалось много попутешествовать, что окружало их таинственно-экзотическим ореолом.

Фассин нередко думал, что если его молодая жизнь трагически оборвется еще до того, как он решит, что с нею делать (поступить в семейную фирму и стать наблюдателем?.. или что-нибудь другое?), то это, скорее всего, случится по вине сей парочки, – может быть, когда они будут соревноваться друг с другом в отваге, стремительности или просто бессмысленной браваде перед своими многострадальными товарищами. Иногда ему удавалось убедить себя, что на самом деле его не очень-то и волнует, умрет он или нет, что он уже достаточно повидал жизнь, познал любовь, ничтожество и глупость людей и мира и был бы почти рад внезапной, молодой и варварски прекрасной смерти, пока тело и разум еще не успели состариться, оставались молодыми, неопытными и все такое (о чем не уставали напоминать родственники постарше).

Но было бы жаль, думал Фассин, если бы в этой катастрофе погибла и Айлен – невыносимо красивая, щемяще-бледная, бесстыдно-белокурая, добившаяся научных успехов без всякого напряжения, поразительно неуверенная в себе и незащищенная Айлен. В особенности если это случится до того, как между ними совершится то, о чем он не уставал ей говорить (и, как это ни прискорбно, искренне веря в свои слова) как об их общей судьбе: установится деловой, но в то же время и тесный физический контакт. Однако в данный момент (голова набок, нос уткнулся в фонарь), похоже, Айлен мучил вопрос совсем другого рода – вырвет ее или нет.

Фассин отвернулся и попытался отвлечься от мыслей о неминуемой смерти и отнюдь не столь неминуемом сексе. Он уставился в звездное пространство, что появлялось из-за ложного горизонта исчезающей темной громады Наскерона, и в быстро темнеющее небо, которое обнажалось за ним. Еще одна вспышка, и на небо словно набросили мерцающую шаль, а звезды потускнели.

Айлен смотрела в противоположном направлении.

– Что это за дым? – воскликнула она, указывая куда-то за полуразрушенную носовую часть упавшего корабля, где ветерок прогибал рваную струю черного дыма.

Таинс глянула в ту сторону, пробормотала что-то себе под нос и снова занялась пультом управления переговорным устройством. Остальные смотрели на дым. Наконец Сал кивнул.

– Вероятно, сбитый недавно предупредительный бакен, – сказал он, впрочем уверенности в его голосе не слышалось.