Тут, надо сказать, я вытаращил глаза от изумления, потому что до сих пор был уверен, что она так до конца и не простила меня за то, как я тогда с ней обращался. Как такое могло нравиться нормальному человеку, было выше моего понимания. Я вспомнил, как, когда она читала у двери, я выходил на задний двор, скатывал шарики из грязи и обстреливал ее из самодельной пращи, пока она не начинала плакать. Потом вспомнил, как однажды поймал угря в Корримьюрском ручье и гонялся за ней с ним, пока она с визгом, едва живая от страха, не спряталась под фартук моей матери. Отец тогда взялся за палку и так всыпал мне, что я вместе со своим угрем забился под буфет на кухне и до вечера боялся нос оттуда высунуть. И об этом она скучала! Ну что ж, ей придется скучать и дальше, потому что у меня скорее отсохли бы руки, чем я сейчас стал бы делать что-то похожее. Но тогда я впервые начал понимать, сколько странного заложено в женщине и что мужчина не должен ломать себе голову, пытаясь понять ее, все, что ему остается, – это наблюдать и стараться запомнить ее причуды.
Через какое-то время роли наши распределились окончательно. Она поняла, что может делать что ей хочется и как ей хочется, я же, что называется, «бегал за ней», как старина Роб бегал за мной, и был всегда готов к услугам. Вы, возможно, сочтете меня глупцом, раз я так повел себя, и, может быть, я им и был, но не забывайте, как мало опыта общения с женщинами у меня было в ту пору и в какой близости нам приходилось жить. Она была из тех девушек, которые встречаются раз на миллион, и нужно было обладать поистине каменным сердцем, чтобы не поддаться ее чарам.
Да вот хотя бы майор Эллиот, мужчина, схоронивший трех жен, участвовавший в двенадцати сражениях, – Эди, эта вчерашняя школьница, могла из него веревки вить, стоило ей лишь слово сказать. Я встретил его, когда он ковылял домой из Вест-инча, после того как впервые увидел ее. Я его с трудом узнал: щеки горят, глаза блестят, грудь колесом, он словно помолодел на десять лет. Здоровой ногой он маршировал, как волынщик на параде, да еще на ходу подкручивал седые усы. Уж не знаю, что такое она ему сказала, но кровь явно бурлила у него в жилах.
– Хотел я тебя дождаться, парень, – сказал он мне, – но теперь уж мне пора домой. Но визит мой не был напрасным, поскольку я имел удовольствие познакомиться с la belle cousine[3]. Очаровательная юная леди!
Он всегда разговаривал как-то по-казенному, да еще любил вставить слово-другое на французском, которого набрался, когда воевал на Пиренейском полуострове. Он бы и дальше говорил о кузине Эди, но я заметил уголок газеты, торчавший у него из кармана, и понял, что он приходил для того, чтобы, как всегда, поделиться новостями, потому что мы в Вест-инче были почти совсем оторваны от мира.
– Что новенького, майор? – спросил я.
Немного смутившись, он вытащил из кармана газету.
– Союзники одержали победу в важной битве, – сказал он. – Думаю, Наполеону после этого долго не продержаться. Саксонцы отбросили его далеко назад и под Лейпцигом задали ему хорошую трепку{31}. Веллингтон перешел Пиренеи, а грэмовцы{32} уже со дня на день будут в Байонне{33}.
Я сорвал с головы шапку.
– Так, значит, скоро войне конец! – вскричал я.
– Да, и пора уж, – вздохнул он. – Столько крови пролито! Но сейчас мне уж, видно, не имеет смысла рассказывать, какие у меня были насчет тебя мысли.
– Это какие же?
– Ну, парень, ты ведь здесь все равно без толку болтаешься. Сейчас, когда колено у меня начало заживать, я уж начал подумывать, не вернуться ли мне снова на службу. И, может, ты бы хотел немного послужить под моим началом?
Мое сердце взволнованно заколотилось.
– Вы еще спрашиваете!
– Да только мне еще придется с полгода подождать, чтоб комиссию пройти, а за это время с Бонапартом уж наверняка покончено будет.
– А тут еще мама, – добавил я. – Она меня точно не отпустит.
– А ты теперь можешь ее и не спрашивать, – бросил он и пошел дальше своей дорогой.
Я уселся на кочку между вересками и задумался, глядя в спину майору. Бывалый солдат в старенькой коричневой куртке, прихрамывая, поднимался по склону холма, на спине его покачивался переброшенный через плечо угол серого пледа. А что меня ждет здесь, в Вест-инче? Со временем я займу место отца, но что я увижу в своей жизни, кроме этих пустошей, этого ручья, этих овец и нашего старого серого дома? Но там, за этим синим морем… Да, вот там настоящая жизнь для мужчины. Даже майор, уже, можно сказать, старый человек, раненый и немощный, и тот собирается вернуться к работе. А я? Полный сил молодой парень, отсиживаюсь тут, на этих холмах! Горячая волна стыда захлестнула меня. Я вскочил, меня вдруг затрясло от желания куда-то бежать, что-то делать, сыграть свою достойную роль в развитии этого мира.
Два дня я думал только об этом, а на третий случилось нечто такое, что сначала наполнило меня решимостью наконец воплотить мысли в дело, а потом развеяло ее, словно облако дыма на ветру.
Днем мы с кузиной Эди и Робом отправились на прогулку и случайно забрели на большой холм, который одним выступом спускался к пляжу. Была поздняя осень, и дюны казались холодными, словно выцветшими, но солнце все еще светило ярко и южный ветер все еще приносил тепло и гонял по бескрайнему синему морю широкие пенистые волны. Я нарвал папоротника, чтобы сделать Эди подстилку. Она улеглась на это нехитрое ложе и закрыла глаза от удовольствия, потому что, похоже, ничто в жизни не доставляло ей столько удовольствия, как тепло и свет. Я сел рядом на пучок травы, а Роб положил мне голову на колени. Так мы и сидели посреди безмятежной природы, словно оторванные от всего мира, но даже тогда нам пришлось столкнуться с тенью этого великого человека, имя которого красными буквами было начертано на карте Европы.
Мимо проплывало судно. Это было старое почерневшее от времени торговое судно, которое, должно быть, держало курс на Лит{34}. Оно медленно шло по ветру, распустив паруса. Неожиданно с северо-восточной стороны показались два уродливых больших похожих на люггеры{35} одномачтовых судна, с квадратными коричневыми парусами. Казалось бы, что может быть прекраснее, чем, лежа на берегу, наблюдать, как мимо проплывают сразу три парусника, но вдруг на одном из люггеров блеснуло пламя и вверх взвилось облачко голубоватого дыма. Потом то же произошло со вторым люггером. В следующую секунду со стороны торгового судна донеслось: бах-бах-бах, и в мгновение ока рай сменился адом. На воде воцарились ненависть, жестокость, кровь.
Мы вскочили, и Эди положила дрожащую руку мне на плечо.
– Они сражаются, Джек! – воскликнула она. – Но почему? Кто они?
Сердце у меня в груди стучало громче пушечных выстрелов. Мне пришлось собраться с силами, чтобы ответить ей.
– Это французские каперы{36}, Эди, – срывающимся от волнения голосом произнес я. – «Шассе-маре»{37}, как они себя называют. А вон то – наше торговое судно, и они наверняка возьмут его. Люди говорят, что эти каперы всегда вооружаются тяжелыми пушками и на каждом корабле у них людей, как селедок в бочке. Что ж он, дурак, в Твид-то не заходит?
Но паруса торгового судна не опустились ни на дюйм, оно продолжало все так же степенно плыть вперед, пока маленькое черное ядро не угодило в один из реев{38} и задний парус, заструившись, не полетел вниз. Потом снова послышалось «бах-бах-бах» его маленьких пушек. Мощные каронады{39} люггеров громыхнули в ответ: «бум! бум!», и в следующий миг они настигли торговое судно. Словно благородный олень, в бока которого вцепились волки, продолжало оно медленно двигаться вперед. Сквозь окутавшее их облако густого дыма почти ничего нельзя было разглядеть, лишь сверху торчал конец мачты торгового судна с развевающимся флагом. Сквозь клубы дыма проблескивали частые вспышки, стоял дьявольский грохот пушек, были слышны даже крики, вопли и стоны. Эти звуки преследовали меня еще много недель. Целый час это адское облако медленно плыло по воде, и все это время мы, замерев от ужаса, продолжали высматривать флаг, больше всего боясь не увидеть его гордого трепетания. Потом неожиданно торговое судно, показавшееся еще более гордым и благородным, ушло вперед, а, когда дым начал рассеиваться, мы увидели, что один из люггеров накренился и, как утка с поломанным крылом, плавает на месте, медленно погружаясь под воду, а второй стоит рядом и спешно собирает к себе на борт его команду.
