– Ха-ха-ха! – хохочет Имелик. – Ты, значит, и врать умеешь. А я думал, ты всегда правду говоришь.
– А что мне было делать, раз она привязалась?
– Ну да, но несколько конфет ты ей все-таки отнеси. На, отнесешь ей.
Голоса удаляются и, наконец, совсем затихают. Арно стоит у дерева, словно пригвожденный. Что? Что сказал Имелик? „Думал, ты и не придешь…“ Значит, они заранее сговорились сегодня встретиться на кладбище! А он, Арно, еще вчера, возращаясь домой, надеялся снова отвоевать Тээле. Нет, нет, теперь она для него окончательно потеряна.
XXI
Странное дело – именно теперь, когда Арно уже не на что больше надеяться, у него отлегло от сердца. Солнечные лучи и старая ива у проселочной дороги кажутся ему еще более близкими друзьями, чем прежде. Только с ними хочется ему говорить и делиться своей печалью.
Он смотрит по сторонам, читает на ближайшем кресте надпись, годы рождения и смерти, высчитывает, сколько лет прожил этот человек, потом, озираясь, направляется к воротам. Он ни за что не хочет попадаться на глаза Имелику и Тээле.
Но, выйдя на шоссе, он с испугом видит, что те тоже уже вышли с кладбища и медленно шагают по направлению к хутору Рая. Значит, для него путь домой закрыт. Лучше всего сейчас пойти в школу и посмотреть, много ли ребят уже вернулось из дому. За это время Имелик и Тээле успеют добраться до хутора, а если на обратном пути Арно и повстречается с Имеликом, – беда невелика, тот ведь будет уже один, без Тээле.
В коридоре школы ему навстречу тянет сырым, спертым воздухом; из приоткрытой двери кладовки пахнет заплесневелой пищей, и Арно делается противно.
Он вспоминает, как они однажды по приказанию кистера мыли кладовку.
В субботу утром несколько ребят постарше поднялись чуть свет, нагрели в кистерской бане полный котел воды, стали носить ее ушатами в кладовку и выливать на пол.
Как раз, когда Арно пришел в школу, самым маленьким школьникам сунули в руки по метле и погнали их в кладовую мыть пол и полки. Это необычное занятие ребятам очень понравилось, и многие из них работали с таким азартом, что забрызгали себя с ног до головы. Результат был тот, что грязь с пола размазали еще и по стенам и полкам.
Арно входит в класс. Тишина. Только в спальне в полном одиночестве – Куслап, он сидит, сгорбившись, на кровати в точно такой же позе, как в то воскресенье, когда Арно швырнул конфеты в лицо Имелику. Странный мальчуган этот Куслап – он, видимо, ежедневно проделывает одни и те же движения и живет лишь для того, чтобы выполнять свои обязанности, а все остальное на свете его не касается. Лишь бы другие ребята оставили его в покое, сам он никого не тронет. Держит он себя тише воды, ниже травы и готов был бы, пожалуй, жить даже где-нибудь в щели, как сверчок, будь это возможно.
Куслап! – окликает его Арно.
Тот поднимает глаза.
– Неужели тебе не скучно?
Куслап смотрит на Арно непонимающим взглядом; он и не знает, что такое скука. Когда ему скучать: дома его погоняли, как скотину, да и тут, в школе, немало приходится работать.
– Вечно ты сидишь здесь один, – снова начинает Арно, – неужели тебе не скучно? Вышел бы во двор погулять, смотри, какая погода. Еще денек-другой и снега совсем не останется. Скоро трава зазеленеет.
Куслап неподвижно глядит перед собой и вдруг начинает быстро моргать глазами. Какая погода… Не все ли ему равно, какая погода. А что снег тает – это ведь естественно, время такое. Лучше даже, чтобы он так быстро не таял, тогда и стадо не выгонят так рано и ему, Куслапу, можно будет дольше побыть в школе.
– О чем ты задумался, Куслап?
– Ни о чем.
– Пойдем во двор.
– Не могу. Имелик велел приготовить ему задачи да еще принести булку из лавки и мясо зажарить. Когда вернется, ужинать будет. Ты не знаешь, есть еще огонь на кухне?
– Когда вернется – ужинать будет… Нет, не знаю, есть ли сейчас огонь или нету. Не знаю, не знаю… Иди посмотри, может, и есть. Неужели ты всегда должен делать то, что Имелик велит?
– Да.
– Ну что ж, делай тогда. Делай… Послушай, Куслап, ты все еще на меня сердишься, что я тебя душил? Сердишься? Скажи, сердишься?
Едва заметная тень удивления скользит по лицу Тиукса: вот еще о чем вспомнил! Или он, может быть, сегодня опять собирается его мучить?
– Нет, Куслап, ты прости меня, я тебя больше никогда не трону; делай что хочешь, показывай или не показывай Имелику задачи – дело твое. Видишь ли, Куслап, если б я вдруг умер, то получилось бы очень нехорошо, что ты на меня еще злишься. А если ты умрешь, мне будет очень грустно, что ты меня не простил. Прощаешь? И не сердишься больше? Скажи наконец, сердишься ты или нет?
Молчание. Почему этот Тали с ним так разговаривает?
– Куслап! Ты что, не понимаешь, о чем я тебя спрашиваю? Ведь я тебе сделал больно, верно? И теперь прошу прощения. Прощаешь?
– Но я должен Имелику задачи показать, – едва слышно отвечает Куслап.
– Показывай, показывай сколько угодно. Об этом-то я сейчас и говорю. Я тебе уже не запрещаю. Но ты на меня не сердись.
– Я пойду лучше посмотрю, есть ли на кухне огонь.
Нет, от него можно было прямо в отчаяние прийти!
– Глупый ты мальчик, Куслап, – воскликнул Арно, пытаясь подавить в себе злость, которую вызывало в нем безразличие Тиукса. – Ну иди смотри и возвращайся, вместе в лавку пойдем.
Куслап сходил на кухню, вернулся в спальню и грустно произнес:
– Нет огня.
Нет огня… Это было сказано с такой печалью, что Арно стало искренне жаль Куслапа. Будь хоть малейшая возможность, Арно и сам помог бы ему поджарить для Имелика мясо.
– Пойдем в лавку, принесем булок. Может, Имелику хватит одних булок, если ты ему скажешь, что не было огня.
– Пойдем.
В лавке Арно застал батрака Марта – тот, набив себе карманы пач ками табака, собирался идти домой.
– А, и ты здесь, – сказал батрак, – что ты покупаешь.
– Булки.
– Ну да, пригодится. День воскресный. А деньги есть?
Только теперь Арно вспомнил, что у него нет ни копейки денег. Батрак засмеялся и протянул ему пятикопеечную монету.
– Может, мало? – спросил он. – Могу и больше дать, да тебе больше не съесть, чем на пятак.
– Булочек на пять копеек! – тоненьким голоском попросил Куслап. У прилавка, рядом с другими покупателями, он казался таким крошечным, что прямо страшно делалось, как бы его не растоптали.
– Я пойду обратно в школу, домой меня не ждите, – сказал Арно Марту. – Может, только к вечеру вернусь… А если не вернусь, значит, я заночевал в школе. Мне нужно остаться. Утром, когда на маслобойню поедешь, привези мои книги.
Так лучше всего. Если сейчас пойти домой, то утром по дороге в школу можно случайно встретиться с Тээле. А он больше не хочет с ней разговаривать. И ждать… у проселочной дороги… нет, теперь он больше никогда не будет ее ждать. Теперь он знает все и будет держаться в стороне, чтобы не мешать им.
К тому же ему необходимо сегодня повидаться с Тыниссоном.
Купив булочек, он отдает их все Куслапу и с радостью замечает, как на лице бледного невзрачного человечка появляется улыбка.
XXII
Тот же день, вечером.
Школьники ложатся спать. Собрались почти все, кроме нескольких человек, которые должны прийти утром, да еще тех, кто вообще не ночует в школе. Кое-кто из ребят еще возится в классной, спеша закончить заданные уроки. Все очень боятся кистера – тот терпеть не может, когда после положенного часа ребята еще не спят и из-за нескольких учеников в классной горит свет.
Спальня освещена тускло. Висячая лампа на потолке – совсем ветхая, и стоит только подкрутить фитиль и сделать огонь побольше, как она сразу начинает коптить.
Некоторые ребята уже разделись и залезли под одеяла, остальные, полураздетые, ходят друг к другу „в гости“, присаживаясь на чужие кровати: обычно это заканчивается тем, что непрошенного гостя угощают подушкой по голове и гонят прочь.
