В другой раз идут они опять на выгон. А визгун-поросенок опять за старое. «Отчего ж ты и сегодня в земле не роешься?» – спрашивает мать. «Не могу, она мерзлая», – отвечает поросенок, опять-таки чтоб его не бранили. Ну, тут старая свинья как рассердится, как прикрикнет на него: «Ох ты, бездельник! У него, видите ли, летом земля мерзлая! И коросты у тебя на рыле нет никакой, и земля совсем не мерзлая. Ты просто лентяй!» Делать нечего – пришлось тут поросенку землю рыть…

Арно улыбается. Но сказка эта, какая бы она там ни была, все-таки слишком коротка. Ему хотелось бы послушать сказку подлиннее.

У бабушки их сколько угодно, но сейчас ей нужно идти в другую комнату чистить картошку, ей уже здесь не сидится.

– Я их тебе уже все порассказала, – говорит она.

– Ну и что с того, расскажи еще раз! – отвечает ей Арно.

– Ох ты, упрямец!

– Ну расскажи, расскажи!

Что же бабушке остается делать, – бери да рассказывай. Вот она и начинает:

– Было их там душ пять или шесть, этих малышей. Сколько же старшему могло быть – ну, лет этак десять или одиннадцать. Жили они в Альтвялья, в хибарке, а отец их только и делал, что каждый день в корчме пьянствовал. Когда приходил домой, страх какой злой бывал на всех. И пришлось бы им голодными сидеть, если б мать не ходила на работу, то к одному хозяину, то к другому, и кое-как ребят кормила, плохо ли, хорошо ли, а кормила.

Ну вот, идет раз мимо Альтвялья мужик, рыбу продает. Мать возьми да и купи у него несколько рыбешек. Пожарила ее, а ребятишки уже окружили мать, не дают ей даже как следует рыбу поджарить, только и слышно: давай сюда скорее! Садятся есть. А тут как раз отец из корчмы пришел, пьяный, как всегда. Увидел он миску с рыбой на столе, размахнулся и – хлоп! – миска так и полетела в угол. Сам ругается на чем свет стоит и кричит: «Так вот что вы тут делаете! Когда меня дома нет, так у вас тут на столе и жареная рыбка, и всякая всячина. А когда я есть прошу, так сразу же: откуда, мол, взять?»

Пригрозил еще матери и опять ушел в корчму. Детишки вылезают из углов, собирают рыбешку и начинают есть, прямо песок на зубах скрипит. Только самый старший, Биллем, не ест. Стоит он в углу у печки, плачет, сжимает кулаки, а есть не ест.

– Почему же он не ел? – спрашивает Арно.

Да не иначе, как разозлился на отца – зачем тот миску с рыбой в угол швырнул. Биллем ведь тоже свои сбереженные гроши матери отдал, чтоб рыбы купить. Гордый был. Так, видно, подумал: «Лучше без всего останусь, а собирать по кусочкам в углу не буду…» Так вот, стоит, значит, он возле печки и плачет. И есть не идет. Хороший был паренек Биллем. В четырнадцать лет уже пошел учиться на кузнеца. Кузнец так про него говорил: «Не было у меня еще такого смекалистого мальчишки, как этот. Не малец, а прямо огонь».

И вот гляди, что получилось. В двадцать лет Биллем уже свою кузницу имеет, работает на себя. Старик кузнец отдал ему и кузницу, и весь инструмент и сказал: «Работай теперь сам, мне уже не под силу, старость подходит. Надо будет – приду помочь». Такой вот был Биллем. Взял он к себе всех своих братьев и сестер, послал в школу учиться. Мать и отец тоже при нем жили… Не знаю, как это все там было, но как-то раз Биллем говорит домашним, что вот исполняется ему двадцать два года и надо бы по-настоящему справить день рождения. Те, правда, удивились – как это так, никогда не справляли, а тут вдруг на тебе, день рождения. Да что поделаешь: Биллем сам хозяин, пусть делает что хочет.

Садятся они всем семейством в день рождения за стол и начинают есть. А Биллем серьезный такой, слова не вымолвит. Перед отцом стоит мисочка с жареной рыбой.

Сидят они, едят. Отец Виллема только собрался взять кусок рыбы из миски – тут Биллем встает, сам бледный как мертвец, и хватает в углу большой кузнечный молот. Ну, все видят, что молот вот-вот ударит по миске с рыбой, уже он близко… но нет! – опускается. Не ударил. Биллем бросает молот в угол и убегает в другую комнату. Понял, значит. Ночью подходит отец к постели Виллема и говорит: «Биллем, прости меня, я теперь знаю, что значит эта миска с рыбой». Помирились они. И тут совсем другая жизнь пошла в семье кузнеца. Биллем раньше всегда ходил хмурый, злой, а как помирился с отцом, сразу повеселел. А отец, говорят, совсем пить бросил, и зажили они счастливо. А мать Виллема сказала: «Ох и тяжелая она была, жизнь наша, а теперь, слава богу, нам хорошо. Теперь нам так, словно мы всю жизнь хорошо жили…»

Бабушка замолчала. Из другой комнаты послышался в это время громкий голос Мари; какой-то мужик, говорила она, свернул с большака и идет к их хутору. Уж она глядела-глядела, а все не может понять, кто это такой.

– Бабушка, а ты мне этого раньше никогда не рассказывала, – говорит Арно задумчиво.

– Да, как будто, – отвечает старушка. – Сейчас только припомнилось. И ведь это все правда – так и в самом деле было.

– Значит, и кузнец такой был?

– Да, был такой в наших краях. В тех местах, где мы с дедушкой раньше жили.

– Я тоже думаю, что это не может быть старая сказка. А скажи, почему он хотел отцовскую миску разбить?

– Да кто его знает. Может, хотел отцу напомнить: гляди, мол, ты тогда швырнул нашу рыбу в угол, а теперь сам попробуй, каково это будет, если я твою миску разобью.

– И все-таки не разбил?

– Не разбил. Простил отца. Не захотел его так обижать.

– Бабушка, а как ты думаешь, если б он разбил миску, что тогда?

– Кто его знает. Неизвестно, бросил бы тогда отец пьянство или нет. Отец увидел, что сын его не такой плохой, каким он сам тогда был, захотелось ему угодить сыну, вот он и бросил пить.

– Удивительно, почему он хотел ударить молотом, мог ведь ударить просто рукой. И как долго он помнил! Другой бы давно уже забыл про эту миску с рыбой. Отчего это получается, бабушка, что некоторые люди так долго помнят зло?

– Да кто как. Один скоро забывает, другой нет. Да и нехорошо это – против другого злобу таить. Но здесь дело другое: Биллем ведь ему не отомстил. Правда, хотел отомстить, но понял, что это нехорошо.

– А есть такие, что сразу хотят мстить. У нас в школе… Он внезапно умолкает, и на его бледном лице выступает легкий румянец.

– Что там у вас в школе? – спрашивает бабушка.

– И у нас есть такие ребята, которые сразу же мстят, – запинаясь отвечает Арно.

В первой комнате открывается дверь, кто-то входит. Арно узнает вошедшего по голосу – это Либле. Сегодня он, по-видимому, опять трезв, говорит более внятно, чем обычно. «Может, его уже уволили», – думает Арно и прислушивается, что скажет Либле. Бабушка уходит туда.

– Ну, как вы тут живете? – начинает Либле. – Как Арно, лучше ему?

– Слава богу, уже лучше, – отвечает мать.

– Ну вот и хорошо, что лучше. А то ведь он тут всех перепугал. Подумать только – так заболел, что чуть на тот свет не отправился, а той здоровенной девчонке хоть бы что – пробарахталась в реке чуть ли не целый час, и ничего ей не делается. Ходит в школу как ни в чем не бывало, вот и сегодня мы с ней оттуда шли.

Арно не нравится, что Либле называет Тээле здоровенной девчонкой, ведь он мог бы просто сказать – раяская Тээле. Арно продолжает прислушиваться.

Со двора в это время появляется Мари с ведром воды и, увидев Либле, говорит:

– А, звонарь, здорово!

– Будем здоровы, мадам, – отзывется Либле.

– Я все по старой памяти называю тебя звонарем, – продолжает затараторить Мари, – а может, ты уже и не звонарь вовсе. Говорят, в прошлое воскресенье кучер в колокол бил. Поди знай, сможет, тебе уже сказали: «Либле, па-ади прочь!» Теперь можешь веревкой хлеб резать, коли хочешь.

– Ты за меня не бойся, – отвечает Либле, – я-то буду резать как захочу – хоть веревкой, хоть пилой, а ты лучше сама смотри, как бы носом в помои не угодить!.. Сопли-то вытри!

Все вокруг хохочут, потом батрак в свою очередь спрашивает Либле: