Вопли Абиша подняли на ноги полусонный дворец Ах-Меш-Кука. Захлебываясь слезами, он повествовал о страшном сражении, разыгравшемся у храма Тунуниха, о доблестной смерти нового наследника тикальского престола. На дворе ему вторили уцелевшие воины. Ужасы прошедшего сражения и число восставших рабов увеличивались с каждой минутой рассказа.
Вскоре весть о печальных событиях облетела весь Тикаль. Большинство знати было уверено, что войско мятежников будущей ночью нападет на столицу, чтобы освободить своих собратьев. Ужас перед всеобщим восстанием рабов охватил своими темными крыльями весь гигантский город. Предпринимались лихорадочные меры к защите: около лагерей рабов, в которых начали вспыхивать волнения, была установлена усиленная охрана, на крупнейших дорогах размещены воинские отряды, но и Ах-Меш-Кук и его приближенные понимали, что все эти меры — горсть воды против лесного пожара. Ведь в каждом дворце находились десятки и сотни домашних рабов. А если они присоединятся к восставшим? Вспоминались старинные рассказы о таких событиях, и у многих волосы на голове шевелились от страха.
А между тем, Хун-Ахау уводил свое войско все дальше от Тикаля. Множество забот терзали его душу. Он ясно понимал, что первая победа еще ничего не значит; только из-за отсутствия в Тикале накона и его войск рабы смогли вырваться из города. Безусловно за ними будет послана погоня. Как им благополучно ускользнуть от нее? Молчаливо шагавший рядом с ним Цуль все время напоминал ему своим видом о его долге — убить Кантуля. Юноша чувствовал, что без этого он никогда не обретет спокойствия. Но бросить сейчас товарищей и возвратиться в Тикаль Хун-Ахау тоже не мог. Мысль о собственной свободе незаметно отступила на задний план. Он должен был прежде всего спасти доверивших ему свою жизнь и свободу людей. Надо было что-то срочно решать!
В ближайшем поселении был устроен привал; силы у всех уже истощились, и требовался отдых. Жители молча и покорно отдали все запасы пищи, которые у них имелись; с угрюмым видом смотрели они на весело суетившихся около разложенных костров рабов. Правитель поселения незаметно сбежал, и все розыски его ничего не дали. Беспокоясь о том, чтобы в Тикале не узнали об их местонахождении, Хун-Ахау разослал нескольких лазутчиков в разные стороны. Цуля, как наиболее опытного и знающего, он попросил сходить по направлению к Тикалю. По мнению юноши, это был самый опасный участок.
— Помни, Цуль, — сказал он ему на прощанье, — наша юная владычица не останется неотмщенной. Я разыщу и убью Кантуля! Но сперва я должен подумать о них. — Он показал рукой на отдыхавших товарищей. — Это мой первый долг!
Старик тяжело вздохнул и, не говоря ни слова, медленно отправился к видневшимся вдали пирамидам великого города.
Хун-Ахау дожевывал остаток сваренных бобов, когда к нему подошел улыбающийся Шбаламке.
— А жирная крыса сбежала во время битвы! — сообщил он об Экоамаке.
— Ну, что же, он свое дело сделал, — отозвался равнодушно молодой предводитель, — все равно я сдержал бы свое слово и отпустил бы его. Нам надо подумать о другом, Шбаламке. Куда мы пойдем теперь?
Шбаламке задумался.
— Мы с тобой — в Ололтун… — нерешительно отвечал он.
— Укан отправится в свой Копан, и каждый куда хочет, — подхватил Хун-Ахау. — А через день-два нас всех переловят поодиночке и возвратят в Тикаль! Кого заставят снова строить пирамиду, кого казнят, а нас с тобой, как зачинщиков, обрекут на пытки… Нет, мы должны держаться вместе! Еще далеко то место, где мы можем спокойно разойтись по родным селениям! Надо собрать совет и решить, в каком направлении нам лучше всего двигаться. Я уверен, что из Тикаля за нами еще вышлют погоню! Собирай начальников отрядов!
Но совет провести не удалось. Едва только все собрались, как прибежал запыхавшийся лазутчик.
— По главной дороге сюда идет войско, — объявил он, — число воинов в нем вдвое больше нашего! Они направляются в Тикаль. Через полчаса будут здесь!
— Это након со своим войском, — сказал Хун-Ахау. Его нерешительность и сомнения сразу исчезли. — Отступать к Тикалю нам нельзя. Хорошо еще, если оттуда не нагрянет на нас погоня. Жаль, что нет сведений от Цуля. Мы должны разбить тех, кто преграждает нам дорогу! Уходить в сторону бесполезно: након сразу же узнает от жителей этого поселении о нас и нагонит. Мы должны напасть на них неожиданно — это наша единственная возможность выиграть битву! Надо спрятаться среди домов так, чтобы враги вошли в селение спокойно, и тогда ударить. Нападать будем по сигналу: Ах-Мис — он самый громкоголосый среди нас — закричит «бей!». Договорились? Давайте размещать наших воинов по засадам!
Хун-Ахау обошел все отряды, показывая, как лучше спрятаться, и объясняя всем план нападения. Селение было небольшим, и все войско разместить за домами оказалось делом нелегким. К счастью, неподалеку находилась небольшая лощина, и молодой предводитель решил воспользоваться ею. В нее он увел сдвоенные отряды Укана и Шбаламке.
— Как только вражеское войско втянется в селение, — говорил он, — мы набросимся на него. Завяжется схватка. Вот тогда-то выступите вы и ударите в тыл противнику. Поэтому будьте терпеливы и дайте всем пройти. Только внезапное нападение сзади может вызвать у них панику. Затаитесь и будьте терпеливы! Укан, прошу тебя, присмотри за Шбаламке! Он очень горяч и несдержан.
— Еще неизвестно, кто будет за кем присматривать! — пробурчал недовольно Шбаламке. — Ожидать врага — привычная вещь для воина!
Хун-Ахау обнял своих друзей и расстался с ними.
Время теперь тянулось невыносимо долго. Солнце, приближавшееся к зениту, невыносимо жгло. Рабы под непривычными им тяжелыми деревянными шлемами и хлопковыми панцирями обливались потом. Хун-Ахау тяжело дышал; сердце усиленно колотилось в груди. «Мы должны победить! — думал он. — Поражение для нас хуже смерти. Но все ли понимают это? Может быть, кто-нибудь уже втайне сожалеет о том, что он поднялся против владык?»
Он обвел глазами сидевших с ним в засаде рабов. Их лица словно застыли в ожидании схватки, но на них была написана такая решимость и мужественность, что юноша устыдился своих тайных сомнений.
На дороге, со стороны Тикаля, показался человек. Он брел медленно и задумчиво. Молодые глаза Хун-Ахау быстро распознали в нем Цуля. Войдя в селение, старик остановился, удивленный тишиной, и начал недоуменно озираться. Из-за ближайшего дома его негромко окликнули и сообщили, где находится Хун-Ахау. Через минуту он уже стоял перед юношей.
— Все благополучно, почтеннейший након! — сообщил Цуль. При людях он награждал теперь своего бывшего ученика самыми пышными титулами. — Я прошел очень далеко, но никаких следов погони нет! Со стороны Тикаля все спокойно. А кого ждете вы?
Когда Хун-Ахау в двух словах объяснил положение, на морщинистом лице старого раба появилась первая за эти дни улыбка.
— Я знал, что моя находка пригодится, — торжествующе сказал Цуль, — на, возьми и пожуй!
Юноша в недоумении смотрел на протянутую руку старика с пучком какой-то травы.
— Пожуй, пожуй, — убеждал тот, — ничто так не подкрепляет силы перед боем, как это растение! Как хорошо, что я сейчас наткнулся на него!
Хун-Ахау нерешительно положил в рот несколько стебельков и принялся жевать. Кислый, с острым запахом сок растения приятно освежал рот. Через несколько минут юноша действительно почувствовал бодрость и небывалый прилив сил. Голова его оставалась ясной. Цуль хлопотал уже рядом, раздавая чудесную траву другим воинам. Теперь Хун-Ахау мучало только одно: куда же пропали два остальных его разведчика? Неужели они попались в руки врага?
Вдалеке заклубилась пыль: подходило вражеское войско. Усталые, разморенные солнцем воины шли вразброд и громко пели:
Эйа! Что самое прекрасное у меня?
Нефритовое ожерелье на моей шее!
Эйа! Что самое прекрасное на всем свете?
Тикаль, око мира,
Самый прекрасный город на всем свете!