Уже никто из присутствующих не скрывал своего недовольства правителем, вспоминались старые обиды и унижения. Кто-то привел слова царевича Кантуля: «Мой отец слишком мягок! Когда я стану владыкой Тикаля, то знатные гордецы почувствуют всю мощь моей руки. Один воин, сражавшийся за меня, будет значить больше, чем десяток этих надменных мешков с жиром!»
Но Ах-Меш-Кук собрал альмехенов — знатнейших людей столицы — не только для того, чтобы они выразили свое негодование по поводу поступков повелителя и его сына. Притворно сдержанной речью в начале он сумел разжечь в них те чувства, о которых давно догадывался. Теперь можно было приступить к более важному, являвшемуся его затаенной целью.
— Итак, почтенные владыки, вы все согласны, что царевич Кантуль не может быть правителем Тикаля? — спросил он громко, чтобы привлечь внимание.
— Да! Да! Он нам не нужен! Он не будет! — раздалось дружно со всех сторон.
— Тогда не лучше ли нам подумать, кто будет правителем Тикаля, когда наш трижды почтенный владыка отойдет в иной мир? — задал Ах-Меш-Кук новый вопрос.
Слова хозяина подействовали на собравшихся как струя холодной воды. Оживление сразу погасло. Все замолчали и начали подозрительно поглядывать друг на друга. Каждый из присутствующих в глубине души считал, что наиболее достойным и подходящим является именно он. Но в то же время все сознавали, что так думает о себе и любой находящийся здесь. Следовательно, надо назвать другого, чтобы он назвал тебя.
Напряженное молчание продолжалось несколько минут; затем высокий старик, самый горячий и нетерпеливый, не выдержал и произнес:
— Лучше всего было бы вернуться к обычаям старины. Но раз это невозможно, я предлагаю владыку Ах-Цикина. Его мудрость и рассудительность известны нам всем!
Ах-Цикин, человек с лисьей мордочкой, помедлил мгновение, но, видя по физиономиям окружающих, что предложение старика никто не поддержит, встал, поклонился и сказал:
— Велика честь, оказанная мне, и я никогда не забуду этой минуты! Но разве могу я помышлять о подобном, когда здесь, рядом со мной сидит владыка Ах-Печ. Вот кто по праву знатности, по силе ума и совершенству души должен стать владыкой Тикаля!
Ах-Цикин отвесил снова поклон и скромно уселся на свое место. Ах-Печ покраснел от удовольствия и еще больше надулся. По лицу старика пошли пестрые пятна: хитрый койот Ах-Цикин и не подумал в ответ назвать его, а переметнулся к Ах-Печу.
Наступившую вновь тишину прорезал мощный голос накона. Он спросил:
— Владыки, кто первый созвал вас сюда, чтобы задуматься над будущим? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Ах-Меш-Кук! Кто поставил перед вами вопрос: может ли царевич Кантуль наследовать отцу? Владыка Ах-Меш-Кук! Кто же самый предусмотрительный и мудрый из нас? Ах-Меш-Кук! И только он должен стать правителем Тикаля!
Ах-Печ, стараясь ослабить впечатление от слов накона, так как многие кивали утвердительно головами во время его речи, поспешно выкрикнул:
— А я, Ах-Печ, великий владыка, предлагаю тебя, након!
— Меня? — Након презрительно рассмеялся. — Если бы я хотел этого, Ах-Печ, я не стал бы ждать твоего разрешения! Но я не хочу!
— Ах-Печ должен стать главой Высшего совета, — вмешался внимательно наблюдавший за всем Ах-Меш-Кук. — Только когда он займет этот пост, Тикаль пойдет дорогой славы и величия. Кто бы ни стал правителем города, без владыки Ах-Печа он будет бессилен. Вукуб-Акбаль, — он повернулся к старику, — светильник древней мудрости среди нас. Кто же больше его достоин сана Великого блюстителя? Разве может кто-нибудь лучше Ах-Цикина следить за исполнением обрядов и торжественных церемоний? Только он должен стать Главным хранителем балдахина…
Физиономии собравшихся постепенно прояснились. Да, Ах-Меш-Кук действительно мудр! Если нельзя стать правителем, то должен все-таки каждый получить что-то от будущих изменений. Ах-Меш-Кук и это предусмотрел, и то, что он обещал, нравилось всем. Можно ли было ждать этого от Ах-Печа? И мысленно каждый отвечал: «Нет!»
— Что же касается меня, — скромно закончил Ах-Меш-Кук, — то я сознаю все свои недостатки. Благодарю тебя за высокую честь, након, но не мне быть правителем Тикаля! Пусть владыки назовут любое другое имя, и я с радостью скажу: «Достоин!»
Все собравшиеся хором стали убеждать Ах-Меш-Кука не отвергать предложенной чести и доказывали ему, что именно он должен стать правителем. Лишь один Ах-Печ сидел молча. Заметив это, Ах-Меш-Кук поспешно сказал:
— Владыки, ваша воля для меня священна! Но прежде чем сказать «да», прошу вас утвердить еще одно. Пусть наследником трона — ахау-ах-камха — считается Ах-Печ. Мои сыновья слишком еще малы, чтобы кто-нибудь из них был достоин носить такое высокое звание. Если что-либо со мной случится (а слабость моего здоровья известна всем), — он и только он должен стать правителем нашего великого города!
— Правильно! — первым закричал просиявший Ах-Печ.
Остальные присоединились к его возгласу.
— А теперь, почтенные владыки, — произнес, любезно улыбаясь, хозяин дворца, — прошу вас к столу!
Глава девятая
ДВОРЦОВЫЕ БУДНИ
Мы пришли туда,
В глубину леса, где
Никто не увидит,
Что мы собираемся сделать.
«Песни из Цитбальче»
Прошло уже несколько дней с того вечера, как Хун-Ахау стал жить при дворце правителя Тикаля, но до сих пор он еще не мог освоиться с новым поворотом в своей судьбе. Все происшедшее с ним за это время казалось ему странным, загадочным и чудесным.
Приведший его надсмотрщик передал юношу старому молчаливому рабу, стоявшему перед пятиэтажной громадой дворца, который в этот вечерний час выглядел совершенно безлюдным. Тот, взяв Хун-Ахау за руку, вошел в узкую галерею, расположенную в нижнем этаже. Вечерняя заря уже погасла, в здании было темно, и юноша с трудом пробирался среди каких-то тюков, следуя за своим проводником. Они шли довольно долго. В маленькой комнатке, слабо освещенной медленно горевшей смолистой лучиной, раб остановился, вытащил из стоявшего рядом сундука сверток, протянул его юноше.
— Переодевайся! Быстро!
Хун-Ахау сбросил с себя свои лохмотья, с удовольствием надел набедренную повязку, набросил на плечи широкий белый плащ. Все было новое, чистое, хотя и невысокого качества. Раб подхватил сброшенное им старье и ушел, не сказав больше ни слова.
Хуи-Ахау стоял неподвижно. Тихо потрескивала горевшая лучина; откуда-то издалека доносились чуть слышные голоса. Он вдруг вспомнил о брате своей матери, замурованном в склепе для охраны души покойного правителя Ололтуна, и ему стало не по себе. Может быть, его избрали для такой же цели?
В дверном проеме появилась девушка. Секунду она молча смотрела на Хун-Ахау, затем схватила его за руку и прошептала:
— Идем!
Юноша машинально повиновался и только потом подумал, что он должен был подождать раба. Но его провожатая стремительно шла вперед, и ему оставалось лишь следовать за ней.
Они проходили через множество комнат, галерей, то темных, то освещенных, спускались и поднимались по каким-то лестницам. Девушка шла быстро, легко и бесшумно, Хун-Ахау старался подражать ей, но безуспешно. Наконец они вышли на большую террасу, над которой приветливо сияли крупные весенние звезды. Легкий вечерний ветерок подхватил полы плаща юноши, начал играть с ними. По шелесту деревьев, доносившемуся снизу, Хун-Ахау понял, что терраса находится на втором или третьем этаже. На нее выходило несколько дверей. Девушка подошла к одной из них, откинула занавес, опустилась на колени:
