– Четыре дня, – поправил Диль.
– Извини. Пробыв в застенках целых четыре дня, Дильмар Ванрел был внезапно освобожден… Очевидно, он счел, что исключительно благодаря собственному мужеству: не признался и его благородно отпустили. Он тогда и не подозревал, что благородство королевским семьям свойственно только в книжках. Причем плохих. Куда ты пропал на последующие два дня? Отлеживался где-то?
– Ну… почти. Я просто напился на радостях.
– И что было дальше?
– Я не хочу об этом говорить, господин Франк.
Франк несколько минут рассматривал его с ног до головы, и Диль будто вместе с ним видел невысокого стареющего акробата, его слипшиеся русые волосы, утомленное лицо, линялое и ветхое штопаное трико с пятнами пота.
– А придется.
– Оставьте его!
Лири вылетела из своего угла, встала перед Дилем в смешно воинственной позе, словно могла его защитить хотя бы от этого разговора. Не могла. Не просто так состоялся этот разговор. И продолжать действительно придется, потому что за последние восемнадцать лет Дильмар Ванрел изменился, растерял свой идеализм и уверился в том, что сильные и богатые непременно оказываются правы. Диль заставил себя поднять руки, положить их на хрупкие плечи девочки и сжать пальцы.
– А с тобой, Лирия Канди, мы побеседуем чуть позже, – очень доброжелательно улыбнулся Франк. Слишком доброжелательно. Плечи Лири напряглись, и Диль просто ее обнял. Словно мог защитить. Оба они здесь были совершенно беспомощны.
– Потом я отмучался с похмельем и пошел на площадь, где стоял наш цирк. Проходя мимо лобного места, я увидел Аури. На виселице. Потом мне сказали, что он явился в тюремную канцелярию и заявил, что именно он пытался проникнуть в комнаты принцессы, а я по глупости согласился ему помочь, отвлечь внимание на себя.
Говорить было совсем нетрудно. Только он сам чувствовал, что жизнь уходит из голоса. Было больно. Было по-прежнему больно, хотя прошло почти двадцать лет.
– В цирке мне этого не простили, братья по ремеслу перестали со мной разговаривать. В общем… в общем, с тех пор я хожу по деревням и небольшим городам, где люди почти лишены развлечений и даже стареющий акробат им в радость.
– Почему Аури так поступил? – мягко спросил Франк. Действительно мягко.
– Он любил меня. Нет, вы не поняли. Просто любил. Он не приставал ко мне… только однажды попробовал, понял, что я не из таких, попросил прощения и больше никогда… но я знал, что он меня любит. Он заботился обо мне. Всегда заботился. Он просил передать мне его слова: «Живи, малыш, и постарайся быть счастливым». Мне передали. И повторили: «Постарайся быть счастливым. Вспоминай Аури в петле и будь счастливым».
– Ага. А ты любил его?
– Да. Как друга, брата, отца. И в благодарность я убил его своей глупостью и самонадеянностью.
Франк посмотрел на своего друга, и тот одобрительно кивнул.
– Сядь, Дильмар. И отпусти свою красотку. Впрочем, уж ее красоткой не назовешь. Особенно сейчас.
Диль не послушался. Лири мелко дрожала и прижималась к нему. Франк засмеялся.
– Хочешь защитить честь еще одной принцессы?
Лири замерла.
– Принцесса Лирия Кандийская, единственная дочь короля Кандела, восемнадцати лет от роду. Сбежала из отчего дома, когда папенька вознамерился поступить по-королевски: выдать ее замуж в обмен на добрые отношения с соседом. Сосед, тоже, естественно, король, был более чем вдвое старше и на прекрасного принца никак не тянул. Некрасив, да еще, по слухам, груб. Искусство не ценил, ко двору не поэтов приглашал, а только менестрелей, циркачей да танцовщиц. Не утонченный, понимаете ли, жених. А главное, принцесса Лири тоже страдала идиотическим идеализмом, была напичкана романтическими бреднями и мечтала выйти замуж по большой любви. А папенька возражений слушать не стал и назначил день свадьбы. Вот доченька и сделала папе подарочек: сбежала из дворца и четырнадцать месяцев прошлялась вдали от отчего края. Что интересно, умудрилась сохранить девственность. Даер утверждает, а он не ошибается.
Лири уткнулась в грудь Дилю и заревела совершенно плебейски.
– Разве ее нельзя понять? – спросил Диль.
– Что ты о ней знал?
– Вот это и знал… думал, правда, что она дочь купца…
– Однако она принцесса. У которой, в отличие от предыдущей, есть свои понятия о чести, но совершенно отсутствуют мозги и совесть.
Лири стремительно развернулась, вырвалась из объятий Диля и выкрикнула:
– Продавать детей – преступление! Он меня именно что продать хотел, а моим желанием даже не поинтересовался! И принцессы имеют право на свободу выбора.
Диль осторожно взял ее за руку. Надо же, принцесса. Две принцессы на одного акробата – это, как говорят картежники, перебор.
– Что скажешь, Дильмар?
– Что она права. Что…
Франк перебил:
– А как ты оцениваешь ее поступок?
– Как смелость. Она вряд ли знала, что значит быть бродягой, однако не вернулась. Даже если бы отец не простил ее, все равно… ну не убил бы, в тюрьму не отправил. И даже Сестрам не отдал бы, потому что дочь единственная…
– Ага. Ты не весь идеализм растерял, как ни странно. Мне вот интересно, почему ты не интересуешься моим правом задавать вопросы?
Диль опустил глаза. Отвечать не хотелось. Совсем не хотелось. Но он заставил себя.
– Мне кажется, у вас есть единственное право, действующее в этом мире. Право силы.
Франк поднял бровь так высоко, что она встала почти вертикально.
– Силы? С чего ты взял? Может, я обычный приказчик или школьный учитель.
– Если вы школьный учитель, то я первый министр, – улыбнулся Диль. – Я видел достаточно много школьных учителей и приказчиков, но похожих на вас среди них не было.
– Давай уйдем, Диль, – предложила Лири. – Вот просто уйдем – и все. Кто бы они ни были, они не имеют права нас задерживать. Мы ни перед каким законом не виноваты.
– А если нас послал твой папенька, принцесса Лири?
– Ни черта! – выпалила Лири. – Он бы нашел кого поумнее.
Тут засмеялся второй, и от его смеха Дилю стало окончательно не по себе.
– И чем же тебя, принцесса, не устраивает ум Франка?
– А тем, что он тут представление устроил. Кого отец не любил никогда, так паяцев! Идем, Диль!
– Я не думаю, что нам позволят уйти, – деликатно никак ее не называя, вздохнул Диль. Он вообще не думал, что кто-то мог послать эту парочку. Научиться отличать тех, кого посылают, от тех, кто посылает, довольно легко. Те, кто позволяет себе так разговаривать с принцессой, просто не могут быть ни у кого на посылках. А те, кто помнит давнюю историю об акробате, осмелившемся приблизиться к принцессе, наверняка сами посылали многих, чтоб узнать все детали.
– Сядь, принцесса, – холодно сказал Франк, – и заткнись. И ты, Дильмар, садись. Тебя уже ноги не держат. Поешь, выпей вина… или ты с тех самых пор вина не пьешь?
Диль осторожно подтолкнул Лири к столу. Кто бы она ни была.
– Ну знаешь! – возмутилась она. – Нельзя же так! Ты даже не пытаешься сопротивляться, когда на тебя давят. Ничего они не сделают, если мы уйдем.
Она развернулась и решительно зашагала к двери. А ведь принцесса. Такой осанки у купеческой дочки взяться неоткуда, и негде ей научиться так смотреть, так держать голову… и быть настолько наивной.
На полдороге Лири замерла в странной позе: приподняв одну ногу для шага.
– Слушаться старших иногда бывает полезно, – фыркнул Франк, пересаживаясь с подоконника на стул. – Или вернись сама, или будет некрасиво. Очень некрасиво. Лужу, например, напустишь или того больше. Неэстетично. И как-то не по-королевски, верно, твое высочество? Отпусти ее, Даер, она не полная идиотка, вернется и к столу сядет.
Диль перевел взгляд на Даера. Тот равнодушно рассматривал свои ногти.
– Может, ближе к делу, Франк? Я понимаю, что тебе скучно, ну а мне скучно возиться со взбалмошной девчонкой. Дильмар, ты и правда садись и поешь. Сколько дней ты не ел мяса?
Диль даже не попытался вспомнить. Мясо он вообще ел редко, только если в дороге удавалось подбить камнем кролика или птицу. Лири все еще стояла в нелепой позе, но вдруг что-то отпустило ее, и она потеряла равновесие и едва не упала, но упрямо сделала еще шаг к двери. Даер осуждающе покачал головой, и девушку потащило к столу, подошвы сбитых башмаков скребли по каменному узорному полу. Она не сдавалась, размахивала руками, вертелась, но ее словно тащил невидимка, обхватив за талию.
