– Не может быть, – не поверил Диль. – Я слышал много страшилок о стражниках…
– А причем тут стражники? – поморщился Илем. – Не надо верить в страшилки. Стражники бы, может, тоже ее трахнули, но тихонько, аккуратно, один, от силы двое. Это не стражники. Я, как ты заметил, человек не самый приятный и вообще конфликтный. Всегда такой был. Друзей отродясь не имел, а врагов хватало. В общем, хватило у меня ума… Нет, я лучше по порядку, не возражаешь? Я очень неплохо устроился после храма. Прижился. Днище меня опекал до самой своей смерти, научил многому, в наставники отличного специалиста дал, и я его превзошел кое в чем. Потом, когда он умер, причем своей смертью, на его место пришел другой. В общем, мне было все равно, я уже достиг определенного положения, правила всегда соблюдал, в общак отстегивал даже больше положенного, так что по той части ко мне претензий ни у кого не было. Когда новый Днище меня вызвал, я ничего не заподозрил. Подумал, что есть заказ. А все оказалось проще. Я на свою беду хорошенький, как девушка, переоденусь – никто парня и не заподозрит. Так что захотелось старому козлу отведать моей юной задницы. Я ему для начала объяснил, что не по этой части, что желающих найдется и без меня, причем и покрасивее, только ему пофигу было. Он меня хотел. А я вот не хотел. Здоров он был – ну чисто орк. Заломал бы меня как пить дать. Оружие у тех, кто приходит к Днищу, отбирают всегда, обыскивают тщательно, так что у меня ничегошеньки в карманах не было, кроме нескольких ардигов. Но ты ж понимаешь, что оружием может быть любой предмет, если руки умелые… Я убил его чайной ложечкой. Вогнал в глаз. Он даже не крикнул.
Пришлось мне крепко подумать. Никто б меня живым не выпустил. Убить Днище – преступление пострашнее покушения на королевскую семью. Я открыл окно и заорал, что требую суда. Тут уж никто меня не рискнул тронуть. У Днища врагов всегда больше, чем друзей, так что нашлись желающие поучаствовать в расследовании. Мне повезло: Днище успел меня основательно полапать, и задница в синяках, и шея в засосах, и рубаха в клочья, и штаны на честном слове держатся… А Днище и вовсе без штанов и в полной боеготовности. Суд меня оправдал вчистую, только вот врагов у меня стало больше ровно на количество сторонников покойника. Сам понимаешь, с приходом нового сторонники старого многое потеряли. Я счел за благо уехать в другой город, где и познакомился с Силли. Так что на ее месте должен был быть я. А я благополучно сбежал.
Диль не нашел ничего лучше, чем спросить:
– Ты ее любил?
Илем покачал головой.
– Нет. Я на это неспособен. Нравилась, понятно, но ничего серьезного. Она была из наших. Не шлюха, хотя ты понимаешь, чем девчонки платят за защиту, кров, еду… да за все. Больше-то нечем. Мы года полтора вместе прожили. Так что как Аури умер вместо тебя, так Силли – вместо меня. И вот что я думаю, Диль. Похоже, мы тут все такие. Ты на Кая посмотри. Много ты вообще видел эльфов? Я – только однажды, и то это было какое-то посольство или еще чего официального, ходили мы с Силли поглазеть. Кстати, женщины у них не такие красотки, как мужчины.
Диль исподтишка посмотрел на него. Голос у Илема был легкомысленный, и вид вроде бы тоже, только Диль знал, что ему так же больно, как больно Дилю.
– Ты думаешь, все? – спросил он.
– Покойнички – точно, – хихикнул вор. – Говорю же: Франк отвечает на правильно сформулированные конкретные вопросы. Насчет Ори я завтра узнаю.
– А Лири? – улыбнулся Диль. – Она не то что совершить что-то непоправимое, она и пожить-то не успела, девочка совсем.
Илем резко сел. Вино выплеснулось на рубашку, но он не обратил внимания, а Диль не долго мог отвести взгляда от красного пятна, так напоминающего кровь.
– Силли было семнадцать, – без выражения сказал Илем. – Но дело не в этом. Твой милый ангел успел кое-что… совершить. Сбежать из-под венца.
– Ну и что? Я бы сказал, поступок хоть и необдуманный, но смелый.
– Думаешь, это смелость? Это глупость. Безответственность. Потому что, в отличие от тебя, ее с младенчества готовили к тому, что свободы выбора у нее нет никакой, что единственной ее целью должно быть не личное счастье, а благополучие государства, что ей придется выходить замуж по выбору отца, и, уверяю тебя, выбор был далеко не самым плохим. Даже наоборот.
– Это неправильно. Отец должен думать о будущем дочери.
– А король должен думать о будущем королевства, – отрезал Илем. – И принцесса тоже должна. Вот ты – не должен. И мы с Франком тоже не должны. А особы королевской крови – обязаны.
– Но…
– Король Райгун, – словно не слыша Диля, продолжил Илем, – прибыл за два дня до церемонии и обнаружил, что невеста дала деру. Он был великодушен: дал еще два дня на ее поиски и только потом вернулся домой. Он был оскорблен. А короли имеют дурную привычку смывать оскорбление кровью. Чужой кровью. Вернувшись к себе, он немедленно объявил войну Канди. В результате погибло двадцать тысяч человек. На самом деле больше, но кто считает жертвы с точностью до сотен. Не только воины, но и старухи, и дети… Ты догадываешься, Диль, что происходит с городом или деревней, когда туда врывается вражеская армия? Сколько было изнасиловано и убито женщин, как ты думаешь? Эти жертвы вообще никто никогда не считает. Вроде как даже плюс: после войн рождается очень много ублюдков, восполняя потери. А совершенно кабальный мирный договор – это вообще мелочи. Канди фактически стала протекторатом Райгуна, что, впрочем, тоже не страшно. Оба принца содержатся во дворце Райгуна. Как почетные гости – заложники, если по-простому. И король Канди ведет себя паинькой. Что, принцесса, каково иметь на своей совести двадцать тысяч жертв?
Диль резко обернулся. В дверях стояла Лири с распахнутыми глазами, приоткрытым ртом и совершенно белым лицом. Она прижала руки к груди, судорожно вздохнула и упала в обморок. Илем хохотнул, и в этот момент Диль чуть не впервые в жизни ощутил сильнейшее желание ударить человека. Он, конечно, сдержался, были дела и поважнее. Он перенес Лири на свою кровать, осторожно похлопал по щекам и начал растирать руки.
– Очухается, – безжалостно бросил Илем. – О кандийской войне, наверное, только ты не слыхал, святая твоя душа.
– Она тоже, – сухо ответил Диль, не поворачиваясь.
– А что это меняет? Ты тоже не знал, что Аури вешают в то время, когда ты тошнишься над ведром.
– А ты? – резко спросил Диль и тут же о своей резкости пожалел.
– А я догадывался, – безжизненно сказал Илем. – Нет, я не предполагал, что с ней поступят именно так, потому что думал, что засаду устроила стража… Успокоил себя тем, что ей в самом страшном случае руку отрубят, а я о ней позабочусь, нуждаться не будет. И что это меняет? Ее смерть на мне. Смерть Аури – на тебе. А на нашей крошке – двадцать тысяч человек и унижение ее семьи.
– Кто ей сказал?
Голос Франка был усталый.
– Впрочем, зачем я спрашиваю… Диль и не знал. Тянули тебя за язык?
– А я не ей сказал, а ему. Вольно было принцесске подслушивать.
– Она мне нужна вменяемой, – объяснил Франк. – И что теперь, постоянно следить, чтоб она в петлю не полезла?
– Не полезет, – хмыкнул вор. – Не переживай. Она скорее осознает значимость момента и со всей старательностью кинется исполнять свое предназначение. Я о миссии, если ты вдруг не догадался. А ты на этом сыграешь. Можно еще Кая привлечь со всей этой его белибердой насчет чести, долга и ответственности.
Франк долго на него смотрел, но так ничего и не сказал, отодвинул Диля и взял на руки Лири.
– Ладно, ее я возьму на себя. Только попрошу: Диль, впредь старайся держать ее в поле зрения. Она импульсивная девочка, мало ли чего натворит.
– Вы знали? – не выдержал Диль.
– Об этом знал всякий слепой и глухой, – сухо ответил Франк, – все, кроме бродячего акробата, завернувшегося в кокон собственных воспоминаний и решительно не желающий знать, что в мире есть кое-что кроме.
Диль дернулся, как от удара, но смолчал. Не из почтительности. Франк был прав. Когда он унес Лири к себе, заглянул Ори:
