Около Валовщины местность высокая, ровные поля видно далеко: белеет на севере Ладожское, лиловеют кругом леса. Тянутся вдоль опушки группы людей – строится узкоколейка. А с другой стороны дороги – стрельбище: учатся стрелки, группкой стоят командиры…

Приближаясь к передовой, снова слышишь пулеметные очереди. И пока я записывал в палатке рассказы лейтенанта Пресса, шквалами наваливались гулы воздушных бомбежек, грохот слышался где-то неподалеку, и высоко над нами пролетали немецкие самолеты. Бойцы-разведчики готовы были схватить автоматы, составленные в козлы, возле моего шалаша. И еще весь день сегодня звучали артиллерийские выстрелы.

Здесь мы, в случае обстрела, не защищены ничем: болото, укрытий никаких нет, а деревца лесочка – чуть повыше человеческого роста. Но об этом не думаешь: солнышко яркое, я здесь сразу почувствовал себя при деле, на душе стало светло и приятно.

14 мая

Лесок – мелкоросье березняка на болоте, неподалеку от развалин деревеньки Каменка. Шалашикипалатки первой и второй рот разведотряда. Шалаш командира второго взвода, так же как и все, сделан из дощатых подпор, березовых ветвей и плащ-палаток. Тепло – греет маленькая печурка. Светло – треугольничек стекла возле двери, над столом. Нары на трех человек. Но нынче я ночевал четвертым, вместе с лейтенантом Прессом, политруком Запашным и их вестовым – рослым сибиряком Бакшиевым. Было тесно, спал плохо.

Пресс – еврей, зовут его Наум Елкунович, родился он в местечке Коростышево Киевской области в семнадцатом году, совсем недавно вступил в партию. Образование у него среднее, до службы в армии был техником-электриком. В армию попал в тридцать девятом году, в финской войне был бойцом в стрелковом полку на Ухтинском направлении; позже участвовал в освобождении Прибалтики. Начав Отечественную войну связистом, сразу перешел в разведотряд, потому что «мне лучше нравится в разведке».

По общим отзывам он – храбрый разведчик. За время войны в немецкий тыл ходил больше сорока раз. Он вспыльчивый, маленький человечек, со стриженной под машинку головой, с каре-зелеными глазами, с чуть заметным еврейским акцентом. В профиль больше, пожалуй, похож на грузина, чем на еврея. Разговаривает быстро, энергично; хлопотлив, верток, решителен…

Политрук Запашный – добродушный верзила. Он типичный украинец. Весь день сегодня он «мучается», пиша характеристики для награждения, ответы на письма, что присланы вместе с подарками из Сибири, и письма родным награждаемых разведчиков о том, что ими, разведчиками, гордится отряд. И чтобы Запашный не мучился, я составил ему образцы некоторых таких писем.

Вестовой Бакшиев – по профессии агроном, был председателем колхоза где-то неподалеку от станции Тайга. В его биографии есть всякое. В прошлом, был случай, он десять суток отслужил у Колчака, но бежал от него после пощечины поручика и долго скрывался в лесах. Он, сорокатрехлетний мужчина, с корявым лицом, неграмотен, но толков. Пресс держится с ним по-братски, вот сидит, обняв его плечи. Но вестовой не становится от этого развязнее – дисциплинирован, сосредоточен, услужлив.

С этими тремя людьми я буду жить несколько суток, с ними делить хлеб, их заботы и думы…

Здесь, между березками, маленькие, в полметра и в метр высотой, елочки. Почва сыра, и когда ступаешь по ней – хлюпает. И я сижу у печки, написав и отправив с оказией корреспонденции в ЛенТАСС и в «Ленинский путь»…

– … У меня характер такой, – рассказывает о себе лейтенант Пресс, – я люблю острые ощущения. У меня было много историй в детстве. Год, например, в тюрьме, за карманную кражу – в Житомирской тюрьме и в Мариупольской исправительно-трудовой колонии. Это было в тридцать шестом году… До того я вел «блатную» жизнь, гулял на Крещатике в Киеве, меня знали во всех углах – и на Соломинке, и в Батыевке – на Батыевской горе. Ну, просто драчун был, драться любил! Кроме того, я был боксером, выступал на динамовских соревнованиях по боксу, – это уже когда на военную службу пошел, входил в сборную Калининского военного гарнизона… А когда служил в Эстонии и Латвии, в Тридцать четвертом полку связи, было много неприятностей, потому что любил выпить: восемнадцать внеочередных нарядов, тридцать с лишним суток ареста за девять месяцев, один товарищеский суд и два раза хотели отдать в трибунал. Был исключен из комсомола.

Командир роты разведчиков Н. Пресс (слева)

и командир отряда капитан Г. Ибрагимов

8-я армия. Май 1942 года.

А когда началась война, я переключился на совершенно иную сторону и начал жить по-новому. В тридцать четвертом полку шумят обо мне – не верили, что я человеком стану! Начальство сначала препятствовало моей работе в разведке – не доверяли. Но начальник разведотдела армии полковник Горшков и ею помощник майор Телегин поручились, сказав, что из меня выйдет человек. И потом сами же мною тыкали им в глаза. Представили меня к присвоению звания младшего лейтенанта и к правительственной награде (я получил медаль «За боевые заслуги», – приказ Ленфронта от третьего февраля сорок второго года) и рекомендовали в партию… Но прежде, чем это произошло, я уже хорошо в боевых операциях испытан был!

Наум Пресс, сидя на пеньке, поворачивает ко мне узкое свое лицо. У него очень выразительный, узкий рот, ровные хорошие зубы, прямой нос. Черные полукружия бровей как бы углубляют дерзкое и насмешливое выражение его зеленовато-карих глаз. Худощавый, нервный, непоседливый, он, рассказывая о себе, внимательно поглядывает на бойцов своей первой роты, каждый из которых возле шалашей в лесочке занимается своим делом. И, то и дело осматриваясь – так, как это делают летчики в полете, – он как-то между прочим оценивает все, что происходит вокруг него, все видит, все замечает, во всем отдает себе отчет.

Он не только опытный разведчик, но и хороший снайпер:

– У меня всего на счету сто тринадцать уничтоженных лично и один пленный! Если б я был истребителем, вернее, если б моя задача была истреблять фашистов, то, имея такое преимущество, как бесшумную винтовку, и еще, что я их вижу, а они меня нет, – я мог бы истреблять их сотнями, из леса бить, и бить, и бить… Но…

Сам себя перебивая, Наум Пресс рассказывает мне историю за историей из своего боевого опыта. А последняя из этих «историй» завершилась позавчера.

В ночь на 12 мая, за полтора суток до моего приезда сюда, лейтенант Наум Пресс и политрук Иван Запашный со своей группой вышли из немецкого тыла, совершив четырехсуточный рейд вдоль немецких дорог, протянувшихся между деревнями Карбусель и Турышкино и между Малуксой и Пушечной горой. В составе группы были старшие сержанты

Иосиф Воронцов и Владимир Желнин, сержант Алексеи Семенков, Иван Зиновьев, рядовые бойцы Михаил Денисов, Николай Муравьев, Константин Голубев, Семен Обухшвец и Николай Мосолов. Вся группа, вместе с Прессом, состояла из одиннадцати человек.

– Пятого мая, – рассказывает Пресс, – я выехал па передний край Первой отдельной горнострелковой бригады для подготовки к переходу в тыл противника. Со мной были мои помощники Воронцов, сержант Иван Зиновьев и красноармеец Семен Обухшвец. Подготовку вели двое суток.

В этом году обстановка на переднем крае немцев значительно изменилась. Было время – линию фронта переходили где угодно. Теперь – оборона у противника густая, пройти трудно. Поэтому лазейку для перехода я решил искать в болоте Малуксинский мох. Зимой снеговая наша дорога и линия обороны проходили по западному берегу этого болота, теперь мы отошли за его восточный край. Прежде чем выбрать место для перехода, я долго наблюдал на болоте за насыщенностью артиллерийско-минометного огня немцев, за пулеметно-ружейным огнем, за ракетами, прислушивался к шумам. Установил, что справа и слева от меня опасности гораздо больше, а посередине, передо мной – затишье. Поэтому и выбрал для моей цели самую середину глубокого болота – это место немцы, видимо, считали непроходимым.