– А куда ты денешься супротив самолета? – степенно говорит дед. – Гляди не гляди – если уж суждено умирать от немецкой бомбы, то и умрешь!

– Тебе приказывают, ты выполняй, а не учи меня!

– Я твои приказания всегда выполняю! Только от бога никуды не денешься: что на роду у кого написано, тому и быть!

– Когда бомбили, чего же ты спрятался под лавку? Стоял бы на палубе, говорил бы: «На то божья воля, это бог нас наказывает за грехи!»

– Истинно! – хитрит дед. – Грешны мы. Бог через немцев посылает нам огонь и смерть с неба!

– А у тебя есть грехи?

– Грешен!

– Воровал?

– Нет.

– Убивал?

– Нет.

– А чего же ты делал?

– В молодости я имел законную жену да еще держал наложницу.

– Еще чего было?

– Еще имел четырех полюбовниц.

– А ты каялся?

– Каялся: грешон!

– Перед кем же ты каялся?

– Перед всеми. И перед тобой сейчас каюсь!

– Вот те на! Я тебе поп, что ли?

– Ты старшой, ты капитан, вроде попа, а перед старшими мы должны каяться. Мне хоть шестьдесят четыре, да пред тобой я ж не по годам числю. А тебе сколько?

Зенитчики у своего блиндажа на Марсовом поле.

Он ведет беседу, сидя на лавке, широко расставив ноги и держась руками за сиденье, старается сохранить равновесие, – качка все усиливается.

Капитан видит быстро надвигающиеся гряду облаков. Ветер крепчает.

– Иван! – командует капитан в машину помощнику механика. – Останови динамку, чтоб зря не расходовать пар. Держать пар на марке. Сейчас шторм будет, постараемся проскочить скорей! Все понятно – мрачнеет капитан и ворчливо рассуждает о том, что диспетчер в порту, конечно, получил сообщение о приближающемся циклоне, но, скрыв прогноз, отправил пароход в рейс. – Они так поступают часто, держат прогнозы в тайне: авось, сойдет. Они постарались забыть о приказе! А в приказе сказано: не имеет права выпускать канальные пароходы при штормах, превышающих пять баллов… А им что? Выпускают даже при семибалльном! Им нужно рапортовать: «План перевозок выполнен». Они рассчитывают: «Вышел бы в рейс, а там пойди разберись – пять или семь баллов, – как-нибудь дотянется!»

… Со свистом, поднимая водяную пыль, налетает шквал. В нем не меньше девяти баллов. Крупная зыбь обрушивается на палубу «Батурина».

Ветер давит стеной, все с той же силой. В такой ветер даже огромные морские транспорты не выпускают в открытое море. «Батурин теряет ход. Вместе с баржами его несет на юг, – а на южном берегу немцы. Взбираясь на мощную волну, он затем проваливается в бездну. 120-килограммовый якорь сорвался с места, катается по палубе вместе с 30-ведерной бочкой с водой. Затем срывается наполненный продуктами ларь. Они ударяются то в один борт, то в другой. Ларь разбивается в щепки. Борта трещат. Волны, захлестывая палубу, врываются в машинное отделение. Оттуда кричат:

– Вода прибывает быстро! Водогон не успевает откачивать!

Несколько раз «Батурин» ложится набок так, что уровень воды в озере доходит до уровня палубы, и вода большими потоками хлещет в трюмы. Немецкий берег близится. Надо повернуть пароход против волн, придержаться до рассвета, утром, может быть, пришлют помощь!

Бархударов круто взял руль влево. При повороте крупные волны обрушились па борт, смыли запасный буксир, он намотался на винт. Машина стала. Потеряв ход, «Батурин» повернулся кормой по ветру. Качка уменьшилась, но дрейф увеличился. Можно не сомневаться: утром баржи и пароход окажется в руках немцев…

Выход остается один: здесь, на восьмиметровой глубине, поставить баржи на якоря, а самому… если избавиться от намотавшегося на винт буксирного троса – добираться до нашего берега и просить выслать помощь для спасения барж. Ясно и то, что якоря при штормовой зыби не станут держать баржи, но, цепляясь за грунт и волочась по нему, они резко замедлят их дрейф.

Прежде всего выбирают буксир с баржи. Ставят обе баржи на якоря. Затем, обрушив запасный, намотавшийся на винт буксирный трос, пробуют дать ход. Винт с длинным, свесившимся под водой тросом начинает вращаться. Пароход медленно разворачивается и так же медленно продолжает пробиваться сквозь волны…

Через четыре с половиной часа пройдя то расстояние, на которое в тихую погоду потребовалось бы не больше сорока минут, «Батурин» добирается до ближайшего порта – Лаврова. Отсюда Бархударов связывается по телефону с диспетчером:

– Скрывая от капитанов прогнозы погоды, вы ставите их под угрозу гибели. Немедленно дайте два больших парохода для спасения барж!

Проходит еще час. Два парохода – «No 7» с капитаном Климашиным и «Арзамас» с капитаном Никифоровым – выходят в озеро. Их машины каждая на тридцать сил мощнее машины «Батурина», и сами пароходы чуть побольше, а зыбь к этому времени уменьшилась…

На борту ошвартованного у пирса «Батурина» теперь можно отдыхать. Кок Дуся – сорокапятилетняя, тощая, высокая женщина – в машинном отделении варит на примусе суп. Она неряшлива и грязна. Дед Шнидеров подлащивается к ней, пытается ее обнять… Она огрызается, отталкивает его.

– Ну куда тебе, дед? – укоризненно говорит Бархударов.

– А я… чтоб от качки она не упала! – хладнокровно ответствует дед.

– Какая тут тебе качка, у пирса?

– Ну вообще…

– А если «вообще», то кому ты, дед, нужен? Чего добиться мечтаешь?

– Это, капитан, верно! – еще спокойней соглашается дед. – Глазами так бы и съел, да тело немощно!

Однако всем не до шуток. Нетерпеливое ожидание ушедших в опасный рейс пароходов действует на общее настроение. Что там происходит?

Суп едят молча. Дуся уходит, заваливается спать. Остальные курят махорку, вспоминают разные случаи. Остаток дня проходит нервно и напряженно. Наступает такая же тревожная ночь, и никому не спится.

Глубокой ночью дежурные катера выходят встречать возвращающийся караван. Один из катеров при свете дальнего фонаря высаживает каких-то раненых. Их укладывают на вагонетку, увозят в госпиталь. Измученный трудным рейсом матрос с «Арзамаса» заходит на борт «Батурина», рассказывает…

После недолгих розысков, на южной стороне озера капитаны заметили обе баржи. Они находились в четырех милях от немецкого берега, их продолжало сносить на юг. Не зная лоции этих мест, опасаясь напороться на камни, ожидая обстрела со стороны немцев, пароходы начали осторожно приближаться к баржам. Два немецких самолета показались над озером, снизились над баржами, но, встретив пулеметный огонь, полетели к болтавшемуся невдалеке нашему тендеру– его в этот день также снесло к немецкому берегу.

Четырежды пикировали немцы на тендер, осыпая его пушечными снарядами и пулеметным огнем. На пятом заходе, описав круг над тендером и убедившись, что все краснофлотцы на нем перебиты, самолеты улетели на юг – очевидно, с донесением о результатах своей разведки.

Пароходы «Арзамас» и «No 7», не теряя времени, подошли к баржам, с трудом, рискуя разбить себя и баржи на пляшущих волнах, приняли каждый по буксиру и повели баржи за собой. По пути один из них захватил с собою и тендер: оказалось, что краснофлотцы перехитрили немецких летчиков, притворившись мертвыми. Только один из семи краснофлотцев получил шесть ранений, остальные были невредимы. Они объяснили, что у них испортился мотор.

Ошеломленные дерзостью маленьких невооруженных пароходиков, немцы открыли с берега огонь прямой наводкой, но опоздали: караван успел отойти уже достаточно далеко. Он шел весь вечер и вот поздно ночью благополучно прибыл к нашему берегу.

… Пока матрос, жадно глотая горячий чай и грея руки на чайнике, рассказывает, караван, чуть видимый в темноте по огням, медленно тянется мимо: ему следовать в порт назначения – Кареджи. Матрос торопливо прощается – ему на катер, который доставит его обратно на «Арзамас»… Сейчас и «Батурину» следовать в рейс по назначению диспетчера.