Со спины Димку было не узнать. Он стоял у стереотрубы в затёртом и засаленном бушлате и последними словами распекал по рации кого-то из подчинённых. Если б не знакомые интонации и голос — точно не узнать!

Наконец он стянул вольногорку, снял наушники, вернув шапку обратно на балду и, отложив тангенту, повернулся.

— Ба! Вот это да! Вот это встреча!

— Здорово, Дим! — крепко обнялся с ним Масканин.

— Ну и морда у тебя! — выдохнул Арефьев, разжав объятья. — Давно умывался?

— А ты себя-то видел? Носярой окоп рыл? Даже зубы в земле…

— Тьфу, зараза!.. — Арефьев отхарнул и сплюнул. — Пришлось и землицы пожрать…

— Командир! — обратился Прошников. — Подпоручик Латышев вызывает…

— Мда, поговорили… — скривился Масканин и, после дружеского хлопка по плечу, повернулся к связисту. — Давай гарниуру.

Надевая наушники, Масканин отметил, что и Арефьева к рации вызвали.

— Крысобой-4! Слушаю!

— Здесь Латышев! Группа резерва только что отбила атаку на Засницштрасе! Противник атаковал силами до роты при поддержке двух 'Скорпионов' и двух 'Претор-II'. Напоролся на артиллерийскую засаду зенитчиков. Техника уничтожена, остатки пехоты отошли. Наши потери: шесть убито, восемь ранено, все лёгкие. Одна ЗУшка потеряна. Фельдфебеля Троячного убило. Я поставил на шестой взвод сержанта Громова. В плен взято двадцать шесть человек, Чергинец лично захватил колонеля со штабными аксельбантами. Пленного полковника под охраной двух егерей выслал на старый КП. Там сейчас Жаров с огневой группой.

— Ну молодец! Обрадовал! Держи эту Засницштрасе под присмотром, не исключено, что велгонцы попрут снова.

— Есть держать!

— Как там Карнаки?

— Прапорщик совсем плох. Похоже, к вечеру помрёт.

— Ясно… Конец связи.

Надо на Пашку представление за колонеля накарябать, подумал Масканин о Чергинце. И не только о нём. За этот день представлений надо бы написать ой как много. Егеря заслужили!

— Дед вызывал, — сообщил Арефьев. — Поздравлял. Пятый бат сейчас на Фельбертпроспект вышел, взят в плен командир бригады 'Оракс' бригадный генерал Коблофф. Третий бат тут рядом велгонцев жмёт. 51-я дивизия в центр прорвалась, гарнизон надвое разрезан, генерал-майора Вогта вместе со штабом на ноль помножили. Они сдаваться отказались. Так что мы, считай, Тарну взяли. Теперь велгонцы не долго геройствовать будут. Думаю, к ночи последние очаги сопротивления подавим.

— Хорошо бы… Фанатиков ещё дня два выкуривать.

— Да ладно. Это уже сапёров и огнемётчиков забота. Ты это… Как насчёт ста грамм за взятие Тарны?

— Не, ну его нафиг! Да и не жрамши я…

— Ну и гад ты, Макс… Всегда так с тобой!

— Ну вот… — улыбнулся Масканин. — Опять я коварно планы разрушил.

Арефьев в ответ хохотнул.

____________________

* 'соседи' — имеется в виду соседнее взаимодействующее подразделение.

Вечер того же дня.

Тарна была окончательно взята под вечер. В городе ещё звучали выстрелы, но подавление не сложивших оружие остатков гарнизона — это всего лишь вопрос времени.

Стремительно начинало темнеть. По застуженным улицам ветер гнал хлопья снега и гарь.

Здание городской тюрьмы имело пентагональную форму, совершенно не свойственную хаконской архитектуре. Тюрьму построили лет пять назад, до войны новая хаконская власть немало позаимствовала из велгонских веяний. Тюрьма почти не пострадала при штурме, битые окна, вырванные куски стен и рухнувшая местами крыша — не в счёт. 'Серые' защищали тюрьму до последнего вздоха. В плен их не брали, да они и не сдавались. Как солдатам, полевым частям 'серых' можно отдать должное. И если бы не их зверства, не приходилось бы им добивать своих раненых из-за угрозы попасть в плен. Баррикады вокруг тюрьмы завалены их трупами и остатками тел. А трупы тех, кто полёг в здании, егеря выбрасывали на улицу прямо из окон.

У парадного входа приходил в себя егерь. Его скрутило в три погибели, он блевал желчью на посечённые пулями ступени.

— Впечатлительный, — прошептал Чергинец, глядя на него и жадно затягиваясь крепкой сигаретой.

— Он привыкнет, — сказал Масканин. — А ты, Паша, будь здесь. Сейчас машины подъедут.

— С радостью, — Чергинец сплюнул накопившуюся горечь. — Второй раз меня туда не затащить.

Масканин направился к парадному входу, обошёл блюющего егеря и шагнул за порог пентагона. Разбитая взрывчаткой на куски стальная дверь валялась посреди передней*, тюрьма оказалась крепким орешком, штурмовать её пришлось с помощью артиллерии и сапёров с огнемётчиками.

Прапорщика Зимнева трясло. Он стоял бел как мел, это было заметно даже в сумраке.

— Ну что, Вадим, показывай дорогу.

Зимнев кивнул и повёл коридорами. Когда за очередным поворотом вышли к сорванной с петель двери, он резко встал, словно на стену наткнулся.

— Там два нижних этажа… Макс, я туда второй раз не пойду.

— Тогда марш на улицу. Охолонись, воздухом подыши.

Лестничный пролёт не был освещён, взрыв, снёсший дверь, разбил все лампы. Широкая бетонная лестница уходила вниз. Масканин перешагнул через труп 'серого' и ступил во тьму.

Зато в коридорах свет горел. Лампочки в плафонах, облачённых в металлические решётки, не пострадали, до подвальных этажей бой не дошёл. По коридорам слонялись несколько егерей. Большинство дверей открыто на распашку, воздух спёрт и наполнен смрадом немытых тел и фекалий.

— Живые есть? — спросил поручик.

— Так точно… — ответил егерь из взвода Зимнева. — Хотя по виду не всегда их разберёшь.

Коридоры, камеры, камеры, камеры… Масканин рыскал по ним максимально отрешившись от увиденного. Глаза просто фиксировали всё вокруг. Набитые битком замученными узниками камеры. Много хаконцев, причём гражданских. Но попадались и узники в рванье, бывшем некогда русской военной формой. Часть камер завалена трупами. Заколотые штыками, застреленные или забитые прикладами. Нескольким счастливчикам, если их можно так назвать, в этих камерах повезло, пули их только ранили, когда их расстреливали очередями. Егеря таких вытаскивали за двери и оказывали первую помощь. До нескольких камер у 'серых' видать руки не дошли, там заключённые лежали вповалку, и живые и мёртвые. Живые почти не шевелились, только стонали еле слышно, после пыток их силы были на исходе.

— А тут кто? — спросил Масканин, спустившись на минус второй этаж.

— Бабы тута, — ответил один из егерей.

— Живые?

— Одна. Её кровью забрызгало, когда их из пистолета прямо в камере расстреливали. Мёртвой притворилась.

Масканин шаркнул ногой, сметая валявшиеся у двери 9-мм пистолетные гильзы от велгонской 'Берты'. Много гильз, обоймы на четыре или на пять. Он заглянул в смотровое окошечко, входить внутрь не хотелось. Женских тел в камере было много, их отстреливали как в тире.

— Сколько же их тут…

— Больше сорока, — сказал егерь.

— Кто эти женщины, известно?

— Выжившая сказала, что все местные. Горожанки. Всех пытали и насиловали.

— За что? — спросил второй егерь. — Их-то за что?

— Она не знает. Сказала, что будто бы разведдиверсионную группу ХВБ в городе накрыли. 'Серые' начали облавы устраивать.

— Командир, там мертвецкая, — показал рукой второй егерь. — Вся трупами забита.

— Пошли.

Длинный коридор. Камеры и трупы, камеры и чудом оставшиеся в живых. В мертвецкой, не смотря на холод, Масканина прошиб пот. Покойники были сложены штабелями. Десять тел вдоль, сверху десять тел поперёк, потом опять десять тел вдоль. И так пять рядов. Таких штабелей было около десятка, были штабеля и поменьше в высоту. Тела обезображены. В других комнатах мертвецы просто валялись как попало — на полу и на железных тележках.

— Ёп!!! Живая! — показал егерь на каталку в дальнем углу за перевёрнутым топчаном. — Шевельнулась…

Масканин подошёл. Сердце его ёкнуло, откуда-то рядом донёсся утробный рык. Через мгновенье он понял, что рычал он сам.