Шлюп опустился на площадку почти беззвучно, стремительной тенью скользнув из-за облаков, не выдавая себя габаритными огнями. Еронцева на борту не было, шлюпом управлял автопилот, поэтому когда раскрылись створы рампы и на бетонные плиты приглашающе опустился трап, по рядам присутствующих пронеслись перешёптывания. В открывшемся проёме ведь никого не было.

Вызывая у Верховного, а с ним и у некоторых других собравшихся недовольство столь явной демонстрацией недоверия, первыми к трапу, по сигналу директора ГБ, выдвинулись архаровцы. Скрывая усмешку, Краснов помог им обследовать шлюп. Наконец, один из них рапортовал Марцевичу, что явной угрозы не замечено и с Ольшанским во главе к трапу потянулся ручеёк экскурсантов.

Хельга ни с того, ни с сего вообразила себя стюардессой и вызвалась помочь всем поудобней устроиться в антиперегрузочных креслах, сопровождая процесс комментариями и пожеланиями приятного полёта. И вот спустя четверть часа, когда улеглась вызванная полученными впечатлениями суматоха, орбитальный челнок плавно оторвался от земли. Иллюминаторов в шлюпе не было, их заменяли стереоэкраны наружных камер. Весь полёт экскурсанты провели не отрываясь от них, особенно при выходе в верхний слой мезосферы. Потом, в экзосфере, когда их родная планета предстала во всей красе, модулированный бортовым вычислителем голос сообщил, что полёт подходит к завершению. Шлюп вышел на курс скорректированной глиссады и вскоре его поглотил один из внешних ангаров 'Реликта'.

Еронцев встретил гостей как радушный хозяин. Поприветствовал, изрёк по памяти заранее подготовленную коротенькую речь, о чём его накануне попросил Краснов для придания атмосферы торжественности, и повёл делегацию по просторам корабля. Первым делом капитан показал отсеки с жилыми каютами, сопровождая демонстрацию комментариями и отвечая попутно на вопросы. После отсеков настала очередь центральной рубки управления. Там делегация 'застряла' надолго. Лекция капитана всецело завладела вниманием гостей. А рассказывал он, не вдаваясь в технические подробности, о стоящих перед ним задачах, о назначении представленного на всеобщее обозрение оборудования, о принципах звёздной навигации, о собранных и обработанных данных о Темискире и её луне, о начатых им исследованиях пустошей.

Однако в рубке в этот момент находились не все. Краснов поздно заметил отсутствие Хельги и Мелёхина. Тут и гадать не надо — застряли в жилом отсеке. Зная натуру Хельги, Пётр Викторович мог себе представить, как ей не терпелось показать любовнику свою каюту, обустроенную в соответствии со всеми её вкусами и запросами. А заодно и шмотками похвастаться, каких на Темискире нет и не могло быть. Да уж, Хельга осталась верна себе: на 'Реликт' первые лица государства со свитой пожаловали, а ей хоть бы что, лишь бы в постели покувыркаться.

Лекция и в правду затянулась, чему Хельга была только рада. Зная способности Еронцева приковывать внимание, особенно если на него вдохновение снизойдёт, она могла смело рассчитывать часа на полтора свободы. А может и на больше.

Конечно, Мелёхину тоже хотелось бы поприсутствовать там. Но если уж выбирать между жаждой к неизведанному и Хельгой, он с лёгкостью выбрал её общество. А неизведанное… Что ж, подождёт неизведанное, даст Бог, наверстается ещё.

Обнажённая, уставшая и довольная, она разливала по бокалам сладкое шампанское, размышляя, почему всё приятное так быстротечно. Вот и полтора часа почти на исходе. Ну отчего человеческая психика так устроена, что всё плохое субъективно воспринимается бесконечно долгим, а мгновения радости так и остаются мгновеньями? Это казалось ей верхом несправедливости. Лучше бы наоборот или хотя бы когда так, а когда и этак.

Подхватив бокалы в каждую руку, она возвращалась к постели, идя намеренно не спеша, чтобы Мелёхин подольше повосхищался её фигурой. Приятно ведь когда на тебя так смотрят.

— Вторая бутылка, — сообщила она. — Я, кажется, окосела слегка. Или не слегка. А ты, Андрюш, как стёклышко.

Мелёхин улыбнулся, беря протянутый бокал.

— Имею выработанную годами стойкость. Слушай, Хелька, а нас не хватятся?

— Не хватятся! — отрезала она с наигранной злостью. — Снова за своё? Просила же, не называй меня так. Я Хельга.

— Угу, — кивнул он, делая глоток. — А твои тебя Кометой называют. Позывной?

— Да, — она провела ладонью по его лицу, а когда он улыбнулся, не сдержалась и прыснула. — Знаешь, я поняла, кого ты мне напоминаешь…

— Ну и кого же?

— Чокнутого механика.

— Вот те здрасьте… — он нахмурился. — Не понял логики…

— Погоди дуться. Есть в необъятной галактике одна чокнутая планета, где живут сектанты-механики. Вообще-то это не религиозная секта, да и не секта как таковая… Просто живут они ото всех других миров обособленно. Чокнутыми их называют за пристрастия ко всяким имплантациям.

— Ты бы мне словечко это объяснила что ли…

— Вживляют себе разные механические штуковины, чтобы таким образом усовершенствовать своё тело или продлить ресурсы органов, конечностей и чего там еще в человеке есть.

— Ну-у… — протянул он отхлёбывая. — Про усовершенствования ничего не скажу, а продлить ресурс печени — штука полезная.

— Видел бы ты их! Дрянь всякая на мордах, на теле, в теле, некоторые извращенцы и на людей-то не похожи. А продлить телесные ресурсы можно и иными способами. Есть на то биотехнологии.

— Ну-ну, — буркнул Мелёхин. — И чем же это, интересно, я на этих чудиков похож?

— Да не то чтоб похож… Просто ты зубоскалишься, вот и навеяло…

— Опять здасьте… Ну и Хелька! Теперь я ещё и зубоскалюсь…

— Ещё раз назовёшь меня так и… — она не договорила, поверженная его стальной улыбкой. Не получалось у неё злиться, хоть ты лопни.

И вдруг ей в голову стукнула одна мыслишка. Мелёхин ведь на гитаре играет и поёт в придачу. В каюте как раз и инструмент имеется, куда ж без него?

— Слушай, сыграй мне, а?

— На чём? — удивился Мелёхин. — Кроме гитары ничему не обучен.

Но по её реакции он понял, что гитара таки имеется и отвертеться не получится.

— Ладно, тащи… Ща явлю талант.

Хельга поставила бокал на поднос у кровати и поднялась со всей возможной грацией. Ведь когда он её так беззастенчиво разглядывает, словно истома по телу разливается. Вот опять, кажется, заводиться начала.

— И откуда у тебя гитара? — поинтересовался Мелёхин, когда она вернулась. — Я себе воображал, что у вас там что-нибудь посовершеннее придумали… Ну а сама-то играть умеешь?

— Обижаешь. Имею классическое воспитание. Музицирую, пою, танцую. Могу, конечно, и на синтезаторе мелодий налопать, но живая музыка куда приятней. И ценится на порядок выше.

— Та-ак-с… что у нас тут… — Мелёхин принял гитару и по-хозяйски её осмотрел, а потом и перебрал несколько аккордов. — Шестиструнка. Плохо. Я на семиструнке привык… Ладно, что спеть-то?

— А что хочешь.

Он кивнул. И вот полилась грустная мелодия. И сложная, и удивительно простая одновременно. Хельге она понравилась, было в ней что-то такое берущее за душу, красивое и печальное. Потом Мелёхин начал другую мелодию, тоже печальную, запев с грустью:

Закат горит и ветер гонит дым.

После атаки тупо и устало,

Я глажу друга и прощаюсь с ним.

Мой друг, мой конь, вот и тебя не стало.

Теперь со мной остались трое:

Подруга сабля, чарка и злодейка горе…

Внезапно он оборвал игру и застыл.

— Не могу дальше… Прости.

Хельга коснулась его пальцев, зажавших гриф.

— Такое чувство… — попытался объяснить он, — что я не имею права на всё это… — он обвёл рукой вокруг. — Я здесь с тобой и мне хорошо… И не обязательно здесь даже. И там в Светлоярке… А ребята кто в земле, кто на передовой. А я как предатель… Дерьмово, одним словом.

— Ну что ты, Андрюш… — Хельга обняла его, не обратив внимание, что дека больно упёрлась в грудь. — Ты не предатель. Ты совсем не предатель, у тебя теперь война на другом фронте… Скажи, а конь про которого ты начал петь…