— Сколько человек живет на вашей планете? — спросил Раскин.

— Около девяти тысяч. Но все вместе они там никогда не бывают: война. Поэтому и сельское хозяйство, и промышленность — в зачаточном состоянии. Городов нет. — Томас потер руки. — Но я верю, что, когда война закончится, все изменится, Раскин. Наши расцвет и богатство — неизбежны. А пока можно жить на лоне природы, как в заповеднике.

— На ней тепло?

— Как и на Земле: где-то жарко, а где-то льды.

Раскин задумчиво повертел пальцем пиалу.

— И мы сейчас на пути к этой… Земле Обетованной?

Стрелочник захихикал:

— Мы движемся из созвездия Голубя к созвездию Геркулеса.

Раскин кивнул. Это была старая поговорка или, вернее, отговорка астрогаторов. Все равно, что на вопрос «когда?» получить ответ: «После дождичка в четверг».

— Теперь твоя очередь рассказывать, — Томас пожевал губами. — Ты узнал об окружающем тебя космосе много нового, изменил ли представление о своем месте в трехмерном мире? — спросил он полушутливо.

— Забвение, Хамелеон, Александрия, Бастион, Хамунаптра, — принялся загибать пальцы Раскин. — Я прошел их все! Почти сорок лет работы в Большом Космосе. Миллионы квадратных километров или, если угодно, — миль; они открыты, исследованы, укрощены — все для того, чтобы потомки Адама и Евы имели пространство для размножения. Ну, за исключением пустынь Забвения, конечно. Командир, теперь подумай сам и скажи: какое мое место в мире? Свободно ли оно или кем-то занято? Имею ли право выбора или я — такой же инструмент, как дозиметр или, черт возьми, саперная лопатка? Человек ли я? Или же нелюдь, органический робот? И в меня, словно в комбайн, заливают топливо и выводят из ангара, как только на полях появляются сорняки? — Раскин поскреб лысину. — Мне хочется верить, что всю свою жизнь я посвятил созиданию. Превращал или, скорее, перерабатывал дикие, враждебные миры в территории, готовые принять цивилизацию людей… Да простят меня разумные формы жизни, которые на этих планетах теперь наверняка не зародятся! Я использовал свои модификации только по назначению, я не интриговал, не отступал, не жаловался. Не сомневался. Я купился на слова Шнайдера, потому что мне показалось — он говорит дело, и что? Под одним слоем луковичной шелухи скрывается другой. Еще более едкий. Я ничего не могу поделать: война вызывает у меня физиологическое отвращение, я ненавижу оружие. Извините ребята, я… — он запнулся.

Имел ли он право говорить, что существо, которое ловит себе подобного на «мушку», а затем спускает курок, закусывая губу от азарта, — в его понимании, — не заслуживает ничего, кроме как, в лучшем случае, — жалости. А может — и презрения. Имел ли он право говорить это глядящим на него людям? Кто он такой, чтобы судить? Все это уже было. И «зомбаки» были, только назывались они по-разному: то «коммунисты», то «фашисты», то «империалисты», то «демократы». И всегда лилась кровь.

Всех не пересудишь. В головах людей всегда присутствовали гифы грибниц. Страшных человеческих, кровавых грибниц. И, быть может, жить под властью инопланетного создания — сегодня наиболее гуманный вариант для рожденных под Солнцем и Луной? Панацея от внутренних распрей: идеологических, религиозных, расовых…

Стрелочник разочарованно вздохнул:

— Абзац! Этому человеку больше не наливать.

— Так ты ведь убрал уже, — вяло парировал Раскин.

Томас насупил брови.

— Значит, так, Раскин. «Небиро» идет к нашей планете. Останешься — поздравляю: ты — Лендлорд. Если пожелаешь сойти — сходи. На векторе находится, поправь, Пауль, если ошибаюсь, — Звезда Каптейна. Высадим тебя в ее системе.

Раскин возмутился:

— Вот это выбор! В системе Каптейна нет человеческих колоний!

— Есть одна, — возразил Стрелочник, — на астероиде под куполом обитают трое… То есть обитали… какое-то время назад. А сейчас — не знаю.

— Высадим тебя на этой планете, — продолжил Томас, — историю, как там очутился, выдумаешь сам.

Раскин сгреб щетинистый подбородок в ладонь. С чего, собственно, все начиналось? Программа добровольной миграции гарантировала ему счет с симпатичной суммой и иглу в тундре на границе с ледником, то есть — почти у экватора. Планета Бастион, система Эпсилон Индейца… Деньги в тундре он сможет тратить лишь на еду, выпивку и лекарства. Со временем ему могло понадобиться много лекарств: предрекали, что когда-нибудь организм начнет отторгать все приобретенное и имплантированное; все, что казалось уже привычным и едва ли не природным. Ведь никто не ожидал, что штурмовой колонизатор с коэффициентом изменений «восемь с половиной» переживет «срок эксплуатации».

— Вы еще не сказали, зачем я вам понадобился мутант с форсированным метаболизмом.

Томас сморщил щеточку усов. Он улыбался и молчал.

— И как, кстати, называется эта Земля Обетованная? — вновь задал вопрос Раскин. И вновь не получил ответа.

В тот же день им пришлось пережить несколько тревожных часов. Стрелочник повел «Небиро» на «дозарядку» к какой-то известной лишь Лендлордам блуждающей планете. На ней «сине-черные» держали законсервированную базу со всем необходимым для космической «войнушки». Готовили этот схрон, как заподозрил Раскин, на тот случай, если активные боевые действия переметнутся из пресловутого Сектора Веги в пространство Солнечной Федерации.

Корабль, который выглядел как малотоннажный транспорт, а на самом деле в бою мог дать фору торпедному эсминцу, гнался на головокружительной скорости вслед за проворно убегающим «из созвездия Голубя к созвездию Геркулеса» царством вечной ночи. В кильватере блуждающей планеты тянулся плотный «хвост», состоящий из пыли и астероидом всевозможных форм и «калибров». «Небиро» ежеминутно, и даже чаще, совершал маневры, огибая бесформенные глыбы. В отсеках раздавались вздохи и приглушенная ругань — экипаж корабля и лихая «сине-черная» команда Томаса не покидали ложементов и противоперегрузочных капсул. Сквозь гравитронику «Небиро» на людей то и дело обрушивались удары весом от двух до трех «же». Даже сквозь смотровую «щель» можно было увидеть, как что-то черное, не знакомое с солнечным светом, проносится мимо борта, на долю секунды перекрывая собой звезды.

Перед этим Томас и Стрелочник решили, что Раскина не стоит селить в общей казарме, — она и в самом деле находилась в переоборудованной карго-секции. Освободили для него узкую, словно стенной шкаф, каюту. Раскин попросил выдать ему бейдж эксперта, но Лендлорды шутки не оценили.

Позднее, когда время маневров оказалось позади, с Раскиным по интеркому связалась Вероника и сообщила, что Томасу неожиданно стало плохо. Видимо, алкоголь вступил в конфронтацию с таблетками — ими пичкал раненого командира зубной техник Таги. Когда «Небиро» сел на площадку среди торосов из замерзших газов и по коридорам разнесся сигнал «отбой тревоги», Раскин первым делом попытался навестить Томаса в лазарете. Однако Таги преградил ему дорогу и в своей манере — скупой на слова — сообщил, что командира подключили «к аппарату», пока его лучше не трогать — так будет безопасней. Причем для собственного здоровья.

…Вскоре Раскин сделал еще одно открытие. «Небиро» совершал межзвездные прыжки без гиперпространственного модуля. Как в корпус скромного транспортника вместился комплекс перемещения и при этом осталось жилое пространство плюс — место для орудий? Но, с другой стороны, смогли же кухуракуту на Забвении за считаные часы построить стационарный портал. Пусть даже одноразовый.

Обладая подобными технологиями, молодое государство Лендлордов, — если ему будет суждено пережить осаду Сектора Веги, — сможет на равных вести переговоры с аппаратом «старшей сестры» — Солнечной Федерации…

Большую часть времени на пути в Сектор Веги Раскин проводил в кают-компании вместе с Вероникой. Элдридж была, что называется, «капитан без корабля» и чувствовала себя не в своей тарелке. В рубку «Небиро» Стрелочник ее не приглашал, вообще Раскин заметил, что в рядах «сине-черных» царит патриархальный строй и Вероника была единственной «женщиной-коммандос» на борту грозного транспорта. Находиться в общей казарме она желания не испытывала и могла там вовсе не появляться, у нее, как и у Раскина, была своя каюта в жилой секции.