Вернувшись в одну фазу с Забвением, Раскин осознал, что по его лицу текут слезы. Он рыдал. То ли потому, что перегруженная нервная система требовала немедленной разрядки, то ли потому, что лица его бывших товарищей — и живые, и мертвые — привиделись уж очень реальными. Как говорится: чего греха таить? Он испугался до смерти. Но в Большом Космосе какая только чертовщина ни случалась, и страх — не то чувство, которого стоило здесь стыдиться. Так считал и сам Раскин, и большинство его коллег. К счастью (или к несчастью), рация не работала, и у него была возможность дать себе волю.

Но и это прошло тоже.

Он поднялся на ноги. Сквозь запотевшее забрало с опаской оглядел обступающие его склоны. Нет, он был один. Никаких мертвецов. По крайней мере — ходячих. Посмотрел на звезды. Ликуют ли сейчас на «Ретивом» и «Микадо»? Ведь наверняка уже все знают, что он выдержал «смещение».

А, черт с ними! Пусть хоть бьются об заклад: сколько он еще продержится. Но все же, чувствуя себя идиотом, он поднял руку и помахал космосу. Смотрите, мол, этот каменный шарик с дыркой его не сломал!

Раскин сделал несколько шагов. Баллоны с кислородом становились все легче и легче. Запотевшее забрало шлема постепенно очищалось.

И все-таки Забвение его надуло, как мальчишку. Фальшивое было видение, понял он с облегчением. Элдридж не расстался с жизнью на этой планете. Совершенно точно: американца, полумертвого Раскина и еще одного парня, дай бог памяти, Леньку Почечуя (или это было его прозвище, а не фамилия?) забрало «перо»: большой десантный челнок. Так что дух Элдриджа не мог бродить среди каменных волн.

Или мог?

А вдруг его тоже заставили вернуться сюда, как сегодня — Раскина?

Ха! А вдруг после смерти они все попадают на Забвение и на этой планете, сожги ее солнце, находится их персональный ад? Тот неудачный эксперимент в прошлом, он стал своего рода проклятием, которое предопределило место их кончины, а также то, где они будут находиться после нее. И чем заниматься.

И, да-да, когда придет время, он опять окажется здесь. В своем старом скафандре. Без шлема.

Шестой доукомплектует собой группу.

Раскин помотал головой. Обычно он не был склонен к фантазиям подобного толка. Но сейчас они выпрыгивали одна за другой, словно чертики из табакерки. Неужели он все время носил эту гадость в подсознании?

Гнать прочь эти мыслишки! Гнать! Если, конечно, он не собирается свихнуться на том же месте и провести остаток своей жизни — примерно полчаса, — пуская слюни и наслаждаясь прыжками в условиях пониженной гравитации.

Потянулся губами к никелированному мундштуку. Втянул в себя добрую четверть галлона питательного пойла. Аминокислотный сироп, по консистенции — как кисель, прокатился по сухой, словно пустыня Гоби, глотке и беспокойному тоннелю пищевода, снимая боль, утоляя жажду, убирая тошноту.

Когда температура тела снова стала нормальной, он неожиданно понял, что внутри скафандра очень жарко. Вот тебе раз! Очевидно, этот термос — палка о двух концах. С одной стороны, он не пропускает холод Забвения, но с другой — не отдает наружу побочное тепло, что было образовано форсированным метаболизмом.

Похоже, что, кроме возможности умереть от удушья, когда закончится дыхательная смесь, у Раскина вырисовалась перспектива свариться в скорлупе своего скафандра.

На кончике носа повисла теплая капля. Захотелось смахнуть ее; промокнуть лицо салфеткой или же носовым платком. Но Раскин смог лишь тряхнуть головой. Это не принесло облегчения. С лысины сорвался десяток капель пота, и они покатили вниз, оставляя на его лице, шее и затылке щекотные дорожки.

Тем не менее ушелец быстро приходил в себя. Мозг мобилизовался и заново сложил кусочки случившегося. Сначала «смещение»; затем он никак не мог «разогнаться», потом еще и галлюцинации (галлюцинации?)…

Картинка получилась настолько неожиданной, что Раскин впал в тридцатисекундный ступор.

Что самое страшное на Забвении? Естественно, «волна». С тех самых пор, когда Шнайдер сообщил, что работать придется на этой планете, Раскин внутренне готовил себя к встрече с аномалией. Мысленно моделировал ситуацию, проходил по всем этапам метаморфозы и возвращения в обычное состояние. Он настолько «затянул» внутреннюю пружину, что, когда пришло время запустить механизм модификации, мгновенно достиг фазы «волны», не поняв этого. И продолжил разгонять себя все больше и сильнее, пока окружающий мир в его восприятии не превратился в «замедленное кино».

Раскин приободрился: чтобы противостоять «смещению», оказывается, ему нужно было не так уж и много сил. И он пока не мог объяснить почему.

Но едва ли потому что, амплитуда «волн смещения» уменьшилась. Скорее всего, со времени своего первого посещения Забвения он смог овладеть сверхнавыком куда лучше, чем это предполагалось в инструкции по использованию мутации.

Возможно, все зависело от индивидуальных особенностей организма. Вот, например, Элдридж. Тот пережил две «волны», и хоть бы хны. Тащил на себе до шаттла и Раскина, и Почечуя.

Наконец Раскин заставил себя прекратить рефлексию и заняться тем, ради чего прибыл.

Опять взобрался на гребень. Опять осмотрел долину. Насколько промахнулась Скарлетт? У него нет ни GPS, ни даже простой карты. Кто подскажет, где он: в ста метрах или в ста километрах от цели? Сколько еще ему придется рыскать?

В ответ на его мысли из звездного неба, украшенного пламенем комет, к земле устремился тонкий рубиновый луч. Лазер! Раскин понял, что ему указывают на нагромождение глыб на северо-востоке, всего в километре от того места, где находится он. Ай да лазерная указка полковника Шнайдера! Отыскала его даже на чужой планете.

— Аллилуйя, братья! — хрипло воскликнул ушелец.

Дальше пошло веселее.

Прыгнуть. Приземлиться. Не теряя инерции, сделать два-три скользящих шага к вершине следующего гребня. Снова прыгнуть…

Черт, как жарко…

Нет! Не стоит на этой планете поминать нечистого, ненароком может объявиться…

И не терять бдительности: ежесекундно вслушиваться в ход хронодатчика. И в самом деле — этот тикающий монстр оказался полезной штукой.

«Скаут» Раскин увидел, лишь остановившись на краю нависающего над кораблем склона. Шумно перевел дыхание. Он достиг цели: в ложбине перед ним лежала, чуть накренившись на левый борт, металлическая конструкция. Такая же безжизненная, как и вся эта планета.

Больше не осветят обтекаемые борта навигационные огни, не оживет пламя в слепых раструбах дюз. Не разведчик, а памятник самому себе.

Раскин решительно шагнул вниз. Съехал по склону на ногах, как по ледяной горке, и остановился в клубах пыли.

Корабль дальней разведки по сравнению с человеком казался титаном. Но Раскин знал, что «скаут» принадлежит к малотоннажному типу космических средств — практически на грани допустимости к межзвездным прыжкам. Его корпус покрывал слой темно-серого, на первый взгляд — мягкого вещества. Видимо, именно он обеспечивал свойства стелс, а также отвечал за мимикрию — сейчас «скаут» был одного цвета с окружающими его скалами, и если бы не ненавязчивый блеск, то Раскин перемахнул бы через него, приняв за часть естественного рельефа.

Форма «скаута» была далека до аэродинамического совершенства, тем не менее подобные корабли уверенно справлялись с атмосферными полетами. Еще на борту «Микадо», когда Шнайдер показывал место аварийной посадки, Раскин уловил сходство этого корабля с китом. Теперь он мог подтвердить, что первая ассоциация оказалась точной. Перед ним была округлая машина с поднимающимся вверх «горбом» — командной рубкой. Вместо плавников — две пары двигателей, посаженные на пилоны. Те пилоны, которые были установлены ближе к носу корабля, выдавались в два раза дальше кормовых.

Возле носа чернел провал открытого шлюза. Вниз спускалась лента трапа. Вдоль трапа змеился кабель в черной изоляции. Кабель достигал цилиндра мобильного реактора, однако к нему подключен не был. Здесь же валялась тележка транспортера. Рядом с ней — присыпанный пылью скафандр.