Раскину повезло: он успел укрыться за ближайшей клинообразной колонной. Пули отбарабанили дробь по металлу, но не смогли достать ушельца в его убежище.
«Сине-черные» попытались рассредоточиться по залу. Раскин видел, как Томас, держа неумолкающий автомат одной рукой, помчался к открытой двери портала. Ушелец подумал, что вот так бесславно полнолицый командир собрался оставить своих бойцов, но нет — через секунду тот вынырнул из кабины обратно, уже с новым рожком в извергающем пламя оружии.
Обе стороны дрались с одинаковым ожесточением. Речь не шла о том, что кто-то продемонстрирует спою силу и заставит противника поднять руки. Было ясно, что и те, и другие собираются биться до последней капли крови, до последнего патрона.
Один из «компьютерщиков» вел огонь с пола. Второй, вероятно, был убит — он упал прямо в работающий голографический монитор. Со своей позиции Раскин видел лишь торчащие из полупрозрачной карты рифленые подошвы ботинок. Павло оказался за той же колонной, что и ушелец. Его черные, практически лишенные белков глаза азартно сверкали. «Сине-черный», шипя и матерясь по-русски, сунул дымящиеся пистолеты в кобуры. Сорвал с пояса узкий цилиндр. Взмахнул рукой…
Раскин предусмотрительно открыл рот: барабанные перепонки остались целы.
Взрыв гранаты разметал воинственных заложников. Тем из них, кто смог остаться на ногах, в спину ударило подоспевшее подкрепление «сине-черных».
…Через минуту Павло, бормоча себе под нос, принялся деловито добивать раненых врагов.
Раскин осторожно покинул укрытие. На убитых он старался не смотреть. Нет, он не был неженкой и не зеленел от вида крови: каких только зрелищ ему не доводилось лицезреть в прошлом. Однако по своему опыту знал: чем меньше с подобным имеешь дело, тем крепче спится и слаще естся. Кишки, они только тогда хороши, когда находятся внутри человека и выполняют свои функции. И плохие, и хорошие люди должны умирать в постелях в окружении родственников или в крайнем случае — докторов. А не черт-те где, на бетонном полу, в мотках собственного ливера.
Командир Томас говорил с какой-то молодой женщиной. Ее светлые волосы стягивала серо-зеленая лента, среди локонов, словно варварское украшение, сверкали рубиновые бусинки капель чужой крови. Она, нахмурившись, слушала командира. Тонкие пальцы барабанили по деревянному прикладу автомата. Раскин непроизвольно попятился. Он догадался, что речь идет о его особе.
— Павло! — крикнул Томас, после того как под сводами зала прогремел очередной выстрел. — Успокойся на минуту! Дай поговорить!
— Так они ж шевелятся! — Павло наступил на голову вяло перебирающего ногами бойца в камуфляже. — Томас! Может, прикажешь им первую помощь оказать? — и он дважды нажал на спусковой крючок.
Командир выкатил глаза:
— Я тебе сказал: остынь! Отвлекаешь же, мать твою так! Не спрячешь пушки — тебе помощь оказывать придется, молокосос!
Раскин сплюнул и отвернулся. Даже боязнь за собственную жизнь не смогла затмить собой отвращение, которое он испытал к этому парню, что так увлеченно переводил из мира «этого» в мир «иной» застрявших на полпути.
Отвернулся и встретился глазами со светловолосой женщиной.
Секунду-другую она изучала Раскина. Затем перевела взгляд на командира Томаса. Отрицательно покачала головой, добавив к этому короткую фразу. Лоб Томаса прорезали глубокие морщины. Командир вздохнул и подал едва заметный знак бровями. Раскин тут же почувствовал, что в область левой почки ему уперлось еще теплое дуло автомата. Пришлось поднять руки.
— Так, — полное лицо Томаса покрылось розовыми пятнами. Командир приблизился к Раскину. Смерил его взглядом, будто увидел впервые. — Кто ты такой и почему решил, что сможешь водить нас за нос?
Раскин медленно опустил руки. Его взяли в кольцо. Слева и справа — каменные лица. Нервные пальцы полируют спусковые крючки. Особняком стоял Павло и чуть ли не с любовью глядел на Раскина. На его лице можно было разглядеть надежду заняться чем-то более интересным, чем раздачей «на орехи» уже не сопротивляющимся противникам. В шаге за спиной Томаса покачивалась на каблуках светловолосая женщина. Ее плечи были опущены, а глаза смотрели в пол. Руки то и дело поправляли ремень перекинутого через плечо автомата.
— Меня зовут Федор Семенович Раскин, командир, — глухо проговорил ушелец. — Водить за нос я вас не собирался, не мальчик уже. Вас я не знаю и в гости сюда не рвался. Как я здесь оказался, до сих пор ума не приложу…
Томас хмыкнул. Хохотнул Павло и принялся играть с пистолетами, словно заправский ковбой.
— Ты гляди, Федор! — проговорил он, не прекращая вращать «стволы». — Земляк! Пристрелить его, пан командир?
Командир не ответил. Женщина бросила в сторону Павла раздраженный взгляд. Пальцы, лежащие на цевье автомата, побелели.
— Я штурмовой колонизатор категории А0 с коэффициентом изменений «восемь с половиной», — с нажимом проговорил Раскин. — Я выполнял задание на Забвении…
— На Забвении! — вновь перебил его Павло. — Старик, ты, наверное, не знаешь, что на этой планете люди долго не живут!
— Павло! Тявкнешь еще раз — добавлю в твоей голове еще одну дырку! — не оборачиваясь, бросил Томас.
Очевидно, последняя фраза всерьез зацепила парня. Он побледнел от злобы и одним движением вогнал пистолеты в кобуры. Демонстративно застыл, полузакрыв глаза и скрестив на груди руки.
— Продолжай! — рыкнул Томас в сторону Раскина.
— Слушай, командир! — Раскин сжал кулаки. — Ты, наверное, не знаешь, чего стоят полчаса на Забвении! Я едва дышу. Ты меня или сразу расстреляй, или же дай что-нибудь выпить и съесть, позволь отдохнуть. А потом допрашивай, сколько влезет! И еще раз повторяю: я знать вас не знаю и знать, уж извините, не желаю!
— А что, пропасть на Забвении тебе было бы предпочтительней? — продолжал напирать Томас.
— Предпочтительней! — честно ответил Раскин. — Там я по крайней мере знал, за что отдаю богу душу.
— Ты работал на Шнайдера? — спросила женщина. У нее был усталый, надтреснутый голос. Когда рядом рвутся гранаты и не умолкают выстрелы, попробуй, сохрани девственную чистоту связок.
— Да, — коротко ответил Раскин.
— Ты знаком с Гордоном Элдриджем? — вновь последовал вопрос.
— Да.
— Почему не его привлекли к выполнению миссии на Забвении?
Раскин развел руками. Пристально поглядел на женщину. А она была ничего: не высокая, не низкая. Худоватая, но не до изнеможения. Кожа светлая, даже скорее бледная. Нос прямой, скулы высокие, покрытые свежими ссадинами. Губы средние. Темные и растрескавшиеся. В углу рта — голубая гематома. Глаза миндалевидной формы, холодные, светлые, неопределенного цвета.
Да, ему приходилось видеть такие же серо-желто-голубые глаза. И это их выражение вроде: «меня все достало, но тебя я все равно переплюну» казалось знакомым.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы два помножить на два.
— Почему-почему? — буркнул Раскин. Сделал полшага вперед — очень уж назойливо давили под ребра дула автоматов. Констатировал: — Ты — Вероника Элдридж.
Женщина кивнула.
— Как я сразу не догадался… — Раскин криво улыбнулся. — Я должен был понять это еще на «десантнике», когда Шнайдер впервые назвал твое имя. Вероника. Ты не очень-то похожа на отца, но это, наверное, и к лучшему…
Ай да Элдридж! Парень, оказывается, был еще тем пройдохой, царствие ему небесное! Когда же он успел обзавестись ребенком? В школьном возрасте?
Раскину, например, начали перекраивать хромосомы, когда на лице еще и первые прыщи не появились. Соответственно, к своим восемнадцати годам он мог плодить лишь цирковых уродцев.
А что американец? Едва ли колонизатора со столь значительным коэффициентом изменений, как у него, готовили с более позднего возраста…
Раскин округлил глаза, приходя в изумление от очередной догадки.
Быть может, Элдридж просто взял и рискнул? Рискнул, со свойственной ему беспечностью орегонского ездока на родео. Отважился. И вместе со своей женщиной (была ли она женой, любовницей или просто случайной встречной — кто теперь узнает?) им удалось сорвать джек-пот: ребенок родился не только здоровым, но и не обделенным искрой божьей. Ведь Вероника, если верить Шнайдеру, командовала кораблем дальней разведки. Соответственно, обладала самым полным набором необходимых качеств для работы в Большом Космосе.
