— Давно стоите? — спросил я молоденького комвзвода в ладно сидевшей на его фигуре шинели, носившей явные признаки индпошива.
— За тридцать два часа прошли двенадцать километров! — пожаловался он, потирая красные уши. — И до границы-то все еще не дошли!
«Наше счастье, что у финнов нет авиации!» — с тревогой подумалось мне. — «Всего пара аэропланов, и тут такое может начаться…»
Но аэропланы у финнов все же были…
Сначала над нашими головами низко прошли две тройки серебристых двухмоторных самолетов. И, хотя на их голубых снизу плоскостях были ясно видны красные звезды, все, что могло стрелять, немедленно открыло заполошный, никем не управляемый огонь. Стреляли танкисты из пулеметов, установленных на башнях громадных танков, азартно лупили вверх красноармейцы из винтовок с примкнутыми штыками… Даже мой собеседник выхватил из новенькой желтой кобуры наган и начал оглушительно палить.
— Стой, ты что делаешь? — ухватил я его за руку.
— Да все стреляют…, — смущенно пожал он плечами.
— Дурр-рак! А если все головой об ствол биться начнут? — устыдил его я.
Командир в ответ только покраснел, неловко засовывая в кобуру разряженное понапрасну оружие.
К счастью, беспорядочный огонь с земли, по видимому, никак не повредил нашим самолетам. Спустя полчаса они все в том же количестве, две тройки, возвращались обратно… И, когда они, ясно видимые на фоне ярко-голубого неба, уже проплыли над нашими головами, их догнал маленький тупоносый моноплан с неубирающимися шасси, закрытыми похожими на лапти обтекателями (Фоккер D-XXI из LLve26, суб-лейтенант Яарко Какко. Прим переводчика) с белым знаком «сувасти»[38] в синем круге. Похожий на треск рвущейся материи, послышался звук его пулеметов. И на наших глазах один из красных бомбардировщиков охватило ярко-алое пламя. Оставляя за собой смоляно-черный хвост дыма, самолет рухнул в ближайший лес. А финский (а чей же ещё?) истребитель погнался за другими нашими машинами…
Ринувшиеся в сторону глухого взрыва красноармейцы привели чудом уцелевшего пилота, в изорванном об сосновые ветки меховом летном комбинезоне.
— Что же вы не стреляли? — с горечью спросил его я.
— Чем стрелять-то? — отплевываясь кровью из разорванного рта, отвечал он. — У нас стрелка нет! А у штурмана и радиста нет патронов…
— Почему? — яростно возмутился я.
— Не выдали! А зачем? Говорят, они вам все равно не понадобятся. У финнов-то авиации совсем не осталось! Наши сталинские соколы все финские аэродромы заранее разгромили! (Все шесть советских «СБ» из 41-го СБАП в этом бою над Лаппиинратта были сбиты, один за другим. Пилот истребителя, вернувшийся на свой тайный аэродром, заранее оборудованный на льду лесного озера Анна-ярви, был страшно удивлен, отчего не стреляли русские воздушные стрелки? Теперь эта загадка прояснена. Прим. Переводчика).
— Да кто говорит-то? — зловещим шёпотом спросил один из бойцов.
— К-к-команди-и-иры… — со стоном отвечал искалеченный пилот.
…Когда мы с разведчиками подъехали к перекрестку, где в куче машин, людей, лошадей, повозок, как шмель в патоке, застряла наша пушка, я увидел как под сосной о чем-то сердито спорят Лацис и Вершинин.
— Ничего, Арвид Янович, продолжайте! У меня от старшего офицера секретов быть не может!
— Товарищ подполковник, я Вас второй и последний раз спрашиваю: как это так вышло? Вы сутки не пробыли на фронте, а уже послали на хуй двух старших командиров?
— Докладываю. Прибыв на КНП Н-ской стрелковой дивизии (по мнению нашего консультанта, это 123-я СД 50-го стрелкового корпуса. прим. переводчика) обнаружил таковой в сауне лесозаготовительного поселка номер три, где товарищи командиры вместе с вольнонаемными работницами медико-санитарной части, все, натурально, голые, что-то радостно отмечали. Отказавшись от предложенной мне водки, потребовал поставить мне боевую задачу. После чего был послан на хуй толстомордым товарищем, как впоследствии оказалось, самим комдивом, которому я и помешал было что-то праздновать. Вытащив из предбанника наиболее вменяемого военнослужащего, оказавшегося начальником штаба, я вновь потребовал поставить мне боевую задачу уже от него.
Начальник штаба махнул рукой и предложил мне открыть беспокоющий огонь по сопредельной территории. Боевого распоряжения в письменном виде, карты обстановки, а ровно начертания переднего края не получил, за отсутствием у дивизии такового.
После чего я предложил начальнику штаба просто закопать выданные мне снаряды, купленные на деньги, вынутые изо рта советских рабочих и крестьян, в снег. Мотивировав это тем, что толк будет ровно такой же, а износ ствола моего орудия меньше. После чего начальник штаба спросил, от чего я не хочу заработать себе орден, сделав, пока есть возможность, хоть один выстрел по финнам, пока они окончательно не разбежались, и настоятельно порекомендовал мне заниматься с личным составом строевой подготовкой, в свете предстоящего через десять суток парада Красной армии в Хельсинки.
После чего я послал на хуй указанного начальника штаба и направился искать начальника артиллерии дивизии.
Обнаружив его в фургоне с секретаршей военного прокурора, вытащил оного на свет божий и потребовал поставить мне боевую задачу. Начальник артиллерии, застегнув портки, потребовал у меня карту, и, поставив карандашом точку у перекрестка лесных, отмеченных тонким пунктиром лесовозных дорог на финской территории, приказал открыть по указанной цели беспокоющий огонь. На моё предложение указать мне эту цель путем наведения на неё оптического прибора[39] ответил отказом. Также отказался связать меня с воздухоплавательным подразделением для корректировки моего огня, за неимением такового. После чего он тоже был послан мной на хуй, потому что свою пушку я не на помойке нашел, чтобы из неё по воробьям стрелять.
Учитывая, что моя батарея указанной дивизии явно не нужна, принял решение перебазироваться к границе, чтобы иметь возможность достигать огнем переправы на реке Тельпаннийокки.
Доклад закончил. — Вершинин, во время доклада державший руку у виска, резко опустил её вниз, будто рубанув врага…
Лацис печально улыбнулся:
— Хорошо, что Вы в своих скитаниях хотя бы товарища Мерецкова с товарищем Мехлисом не встретили… Ну, обстановка мне понятна! А вот скажите, что Вы у себя в подразделении старорежимное слово «господин» частенько употребляете?
— Это я от волнения… Не хочется, очень не подгатить! — пожал плечами Вершинин.
— Ну ничего! Я вам цель отыскал., — успокоил его Лацис — Вышел тут на связь один наш товарищ с той стороны, доложил, что белофинны по железной дороге резервы подбрасывают! Вот мы их и накроем!
… Пока командир огневого взвода Саня вновь на прежнем же месте развертывал орудие (сделать это было тем труднее, что за прошедшие часы новые бойцы расчета полностью успели забыть, что им нынешним утром рассказывали. Если бы не Петрович, уж и не знаю, как бы мы обошлись! Золото, а не старик!) я уточнил координаты позиции своим любимым методом засечек (как прямым, так и обратным). Получилось не то, чтобы очень, но весьма близко к первоначальным координатам, которые я просто поленился стереть с металлического листа. Вот, и лень для чего-нибудь сгодилась!
В то короткое время, что я с буссолью вокруг огневой шероёбился, наш радист, Вася Кирдяшкин, очень серьезный молодой человек с «поплавком» техника, в прошлой жизни директор почты в селе Пурдошки Мордовской АССР, развернул свою коротковолновую станцию РБ и вошел в радиосеть дивизии… Не услышав там ничего путного, он последовательно поднимался к сетям корпуса, армии… пока на волне штаба Фронта не поймал «Метео-средний»!
Это было очень кстати. Направление и скорость ветра, температура воздуха на разных высотах, давление — без этих данных рассчитать поправки было просто немыслимо.
Некоторые штатские, вот, думают, что попутный ветер ускоряет движение снаряда… Какая наивность. Самый мощный ураган мчит над землей со скоростью пятьдесят метров в секунду, а самый медленный мортирный снаряд — за эту же секунду пролетит сто пятьдесят. Дело не в скорости…Просто уменьшилось сопротивление воздуха… Да тут много всяких факторов! Ну вот, например, если мы придадим 76-миллиметровой дивизионной пушке угол возвышения 20 градусов, то в «нормальных» условиях, на которые рассчитаны её «Таблицы стрельбы», то есть при температуре воздуха в +15° и давлении 750 миллиметров ртутного столба, при отсутствии ветра, снаряды пролетят в среднем 10 000 метров; но если мы произведем выстрелы из того же орудия при том же угле возвышения и теми же зарядами и снарядами в холодный зимний день, при 25 градусах мороза, то снаряды пролетят в среднем лишь около 9000 метров — на целый километр меньше, чем летом. А у нас снаряды поднимаются куда как выше! В стратосферу почти.
