– Ну так что? – Чан не скрывал раздражения.

– Неужели вы ехали сюда лишь за тем, чтобы выяснить, о чем я больше сожалею? – безо всяких эмоций спросила Ханна.

– Не пытайтесь убедить меня в ваших теплых отношениях с Лэном. Он был змеей, и теплые отношения у него только с собственной шкурой, которую он сбрасывал раз в год, да и то чтобы доказать, что он это может. – Чан взглянул на Коко:

– Оставь нас.

Таитянка ответила ему долгим взглядом, затем нарочито медленно двинулась прочь, давая понять, что никто, даже один из самых богатых людей Австралии, не смеет ей приказывать.

– Нет, Коко, – остановила ее Ханна, которой не хотелось оставаться с Чаном наедине. – Мы как раз собирались выпить чаю. Вы могли бы составить нам компанию.

– Мы должны поговорить тет-а-тет.

– У меня ни от кого нет секретов.

– Дело касается семейного бизнеса Чанов.

Заявление удивило Ханну, она поняла, что тот не шутит, не ищет предлог, чтобы остаться с ней наедине.

– Хорошо. Коко, не могла бы ты позвонить и узнать, скоро ли фирма «Смит и сыновья» доставит строительные материалы?

– Они требуют денег.

– Они их получат. – Ханна постаралась говорить уверенно, однако и сама почувствовала фальшь этих слов. «Черная троица» похищена. Лэн умер, и теперь никто не одолжил бы ей денег. А если бы такой человек нашелся, то вмешалось бы австралийское правительство. Но против семьи Чанов австралийцы не пойдут. Во всяком случае, пока. Все претендовали на партнерство с ними.

Чан машинально протянул руку Ханне, намереваясь проводить ее к дому, и угасшее раздражение вспыхнуло с новой силой, ибо она уже легко и грациозно шла от него прочь.

Увидев выражение его лица, Коко засмеялась.

– Ты думал, будет легко? – по-французски спросила таитянка.

– Позвони Смиту, – тоже по-французски ответил Чан. – Я завладею «Жемчужной бухтой» даже раньше, чем придет счет.

– Австралийцам это не понравится.

– А не пойти ли им на три буквы.

– М-м, звучит славно. – Коко потянулась, выгибая спину. Она знала, что полностью овладела вниманием Яня, и с улыбкой погладила его по голой груди.

– Не собираешься послать нас туда же сегодня вечером?

– Нет. Шла бы сама.

– Значит, как обычно? – засмеялась Коко.

– Вряд ли. У меня телефонные переговоры со Штатами. Мы кончим не раньше полуночи.

– Ты кончишь через две минуты после того, как мое лицо окажется у тебя между ног.

– Хочешь пари?

Коко ощутила приятную слабость. Ничто так не действовало на нее, как сексуальный вызов. Состязаться с мужчинами не составляло труда: им хватало одного взгляда на ее задницу.

– Когда тебе позвонят?'

– В десять.

– Буду пять минут одиннадцатого. Что я получу, если выиграю пари?

– Черную жемчужину.

– А если проиграю?

– Только удовольствие.

Ветер относил дразнящий смех Коко к дому, и Ханна улыбнулась. Иногда ей хотелось быть похожей на самоуверенную таитянку, которая довольна жизнью, своим умом, телом и сексом.

Но это невозможно. Она воспитана миссионерами, а Коко росла в иной среде, наполовину французской, наполовину полинезийской, где чувственность не считалась грехом. Несомненно, родители Ханны назвали бы Коко похотливой сучкой, но сама Ханна так не считала. Таитянка просто реальная женщина из плоти и крови, она ела, когда голодна, спала, когда уставала, и занималась сексом, когда хотела того, кто хотел ее. А если Коко любила подразнить кого угодно… Ну… в Западной Австралии было не так уж много святых.

Ханна даже не взглянула на машину Чана. Лучше пройти по невыносимой жаре полкилометра, чем оказаться а замкнутом пространстве.

После смерти Лэна она начала страдать клаустрофобией. Запертая в эллинге. Ждущая. Обманутая. Даже обжигающее яркое солнце казалось приятным. Оно противоположность смерти.

Рядом затормозил «мерседес», обдав ее густым облаком пыли.

– Садитесь, дорогая, – сказал Чан, высунувшись в окно. – Я очень люблю смотреть, как вы покачиваете своей красивой задницей при ходьбе, но меня ждут дела в Бруме.

Ханна отошла к обочине и спокойно спросила:

– Дорогая? Красивая задница? Вы сказали, что разговор пойдет о семейном бизнесе.

– Перестаньте. Вы теперь не замужем, поэтому нечего вести себя как монахиня. Удовольствия и бизнес – лучшие вещи в мире. Скоро вы сами убедитесь, я об этом позабочусь. '

– Бизнес, Янь. Только бизнес.

Выругавшись по-китайски, Чан распахнул дверцу.

– Прошу, сестра Макгэрри.

– Я намочу ваше кожаное сиденье.

– На вас слишком мало одежды, так что не волнуйтесь.

Смерив его долгим оценивающим взглядом, Ханна села в машину и захлопнула дверцу.

– Не делайте такой вид, – отрывисто произнес Чан. – Я не собираюсь бросаться на вас, если вы боитесь именно этого.

– Вы женаты.

– Моя супруга живет в Куала-Лумпуре.

– Да хоть на Юпитере, какая разница. Мне не нужен женатый любовник. Ничего личного, Янь, я такая и вряд ли изменюсь. Я ценю вашу дружбу, но этого недостаточно. Давайте сменим тему.

– Чертова монахиня, – пробормотал Чан.

– Да.

Оба молчали, пока машина не оказалась в тени веранды. Буря не слишком повредила дом, оставив после себя только порванную сетку, задранный угол крыши да поломанные ветром растения. Но все это мелочи по сравнению со смертью.

– Кто вставил стекла? – спросил Чан.

– У Кристиана зять стекольщик. А Кристиан повесил сетку. Веранда тогда превратилась в развалины.

Чану не нравилась мысль о сексуальном, практичном молодом австралийце, околачивающемся возле «Жемчужной бухты», хотя тот жил с великолепной блондинкой, при виде которой мужчины начинали пускать слюни.

– Почему не сообщили мне? Я бы прислал рабочих.

– Благодарю, но Кристиан был рядом.

– Полагаю, крышу починил тоже он?

– Нет, Том. Он покончил с нырянием и теперь просто незаменим в роли помощника.

Чан представил согбенного японца, карабкающегося по-лестнице на крышу.

– Накамори стар для такой работы.

– Ему всего шестьдесят. – Ханна собралась напомнить Чану про его собственные пятьдесят три года, но промолчала. Лэну было сорок пять. Слишком молод, чтобы умереть.

– Шестьдесят. Бывший ныряльщик. Он уже стар. – Янь посмотрел на часы. – У меня есть десять минут. Максимум пятнадцать.

– Чаю? Пива? Воды?

– Спасибо, ничего.

Ханна ополоснула свое подводное снаряжение, положила в корзину, указала Чану на плетеные кресла, а сама устроилась в гамаке. Новая противомоскитная сетка, защищающая веранду, блестела на солнце, отчего весь мир казался сказочным, нереальным.

– Итак, что за семейный бизнес, Янь?

– Мы готовы оплатить долги «Жемчужной бухты».

– Почему? Особая причина?

– Самая обычная.

– Какая?

– Бизнес.

– Понятно. И что мне это даст?

– Партнера, который может восстановить «Жемчужную бухту»,

– Партнера, – задумчиво повторила Ханна. Если Чан знал, что у нее уже был партнер, то ничем этого не выдал. Может, он и убил Лэна?

– То есть я отдаю вам пятьдесят процентов «Жемчужной бухты», а вы оплачиваете все долги, так?

– Семьдесят пять процентов.

– Мы должны отдать вам семьдесят пять процентов?

– Кто «мы»? Лэн мертв. Остались только вы, сестра Макгэрри.

– Я обдумаю предложение вашей семьи.

– Но думайте не слишком долго.

– Разве я ограничена во времени?

– Матерь Божья, вы не можете быть столь наивной! – Чан вскочил в места.

На некоторое время повисло молчание.

– Мне кажется, могу, – наконец сказала Ханна. – Теперь объясните.

– Вы правда считаете, что Лэна убил шторм?

Она напряглась. Захотелось вскочить, закричать, броситься прочь. Но это было бы чересчур глупо.

– Сколько у Лэна друзей? – Чан показал один палец. – Но мне не хватит пальцев на четырех руках, чтобы сосчитать его врагов. И дело тут не в его очаровательном характере, а в жемчуге и особых гибридах. Он приложил слишком много крупных игроков.