Но все проходит, и этот поток словес иссяк.

Джейми стал говорить более медленно и внятно, а потом вдруг замолчал.

А ведь, по сути, он только представился. Лена чувствовала, что ему только дай повод, только открой тему…

«Если так же, как тот, в доме из черепов, начнет тень на плетень наводить и мистику свою напускать, глазик высосу!» — зло постановила про себя усталая Лена.

Она молча, подчеркнуто сдержанно наклонила голову в ответ на поклон.

Но хозяин магазина и не думал «наводить тень на плетень» и «напускать мистику», а наоборот решил немедленно перейти к делу.

На этот раз поток слов был по существу.

Ах, как же он неуклюж и несметлив, самокритично заметил человек–глобус, делаясь похожим на глубоководную рыбу. Разводя руками, как плавниками, он метнулся снова за стойку.

Ах, как же он не предложил усталой путнице подкрепиться и утолить жажду?

Лена ничего не имела против.

Девушка другой эпохи и другого воспитания давно пришла бы в ужас от перспектив необратимо испортить фигуру со здешними–то угощениями, но Лена ни о чем таком не думала, а просто ела, если хотелось есть. Если же было вкусно, то ела много.

Джейми Гунн уже погромыхивал приборами на том участке прилавка, возле которого стояли столики и стульчики.

Там обнаружилось множество всяких кухонных принадлежностей и продуктов в серебристых емкостях. Что–то вроде вмонтированной в прилавок спиртовки с рассекателем пламени и подставочками для разогрева, какой–то мудреный механизм, напоминавший одновременно самогонный аппарат, автомат для приготовления кофе и миксер.

Загремели кубики льда во вращающейся емкости, что–то зафыркало, зашипело. Джейми Гунн комментировал свои действия.

Вот это он готовит напиток, весьма утоляющий даже самую мучительную жажду и весьма бодрящий. Напиток сей именуется «алода» или что–то вроде того, поди разбери, и требует употребить его немедленно, быстро, но неторопливо.

Лена продегустировала: прохладно, тягуче, ароматно. Нетривиальный какой–то молочный коктейль. Или даже сливочный… Нет, постойте! Бананово–сливочный? Бананово–кокосово–сливочный? Не разобрать, но вкусно…

Лена озадачилась вопросом оплаты. Пока ее потчевали в хозяйском доме — она принимала это как должное. В Москве тоже ведь норовят непременно накормить гостя от пуза. Традиции гостеприимства.

А здесь вроде как кафе? Местный общепит круглосуточный?

Натрескаешься так, рублей на пять, под шумок, а потом как рассчитываться?

Или, может, у них тут коммунизм уже построен? Деньги упразднены. Как там полагается при коммунизме? Дескать: работай, сколько не лень, и хомячь, сколько влезет!

А может, у них тут капитализм, и нужны какие–нибудь фунты долларов? А денег нет — ступай в тюрьму или на «Остров Дураков», а?

Однако «алода» — все же не без алкоголя, кажись, коктейль — пробудил в ней аппетит и самоуверенность.

В наших людях градус русского авось растет пропорционально градусу, принятому вовнутрь!

Лена решила, что в крайнем случае «включит дурочку», сделает вид, что приняла угощение как подарок, и все. И будь что будет.

А достойный господин Джейми Гунн, орудуя ножиком и лоточками–сковородочками, подогревал две тонких лепешки, нарезал какие–то овощи тончайшей соломкой, пластовал прозрачными слоями белую рыбку со слезой и тонким ароматом, да еще что–то круглое и с хвостиком (не то голова сыра в причудливой упаковке, не то огромная редиска), посыпал и сбрызгивал.

В довершение безобразия жизнерадостный Джейми лихим жестом бармена–фокусника достал из–под прилавка небольшое полено. Но Буратино вырезать из него и не подумал. Он ободрал с полешка кору, а потом специальным резаком снял несколько длинных сахарных рассыпчатых стружек. Этими стружками он украсил большой чудный бутерброд с рыбой и салатом на теплой лепешке.

— Виндайя! — объявил он, торжественно подавая бутерброд на серебряном блюде.

«Виндайя» (произносить восторженно и самозабвенно, с визгом до «ля» третьей октавы) — так блюдо называлось.

Лену все устраивало, кроме стружки. Полено было как–то совершенно неуместно.

Приняв все с благодарностью, она осторожно взяла завиточек стружки и попробовала, глядя на хозяина магазина: не исказится ли ужасом его лицо при виде ее дикой невоспитанности…

Но он улыбался и ждал похвалы своему кулинарному шедевру.

Лена прикусила стружку, распробовала, удивилась: стружка по вкусу напоминала лесной орех с оливковым маслом, и еще неуловимо, отголоском и послевкусием — обыкновенную кочерыжку.

—. А бобры кой–чего понимают в жизни! — оценила Лена и вцепилась в бутерброд, поскольку, как уже было сказано, все, кроме полена, выглядело съедобным.

Наблюдая азарт, с которым Лена приступила к еде, достойный господин Джейми Ксантон Гунн приступил к сооружению второго бутерброда, для которого предусмотрительно согрел лепешку заранее.

Лена с набитым ртом (а кушанье было на редкость вкусным и буквально таяло во рту) пыталась отмахнуться, помотать головой в знак протеста (ну исключительно из сомнительной вежливости и ложной скромности), другими не вполне эстетичными способами показать, что не голодна, а перекусывает, только чтобы не обидеть.

Но крутобокий хозяин магазинчика был искушен в вопросах угощения и сделал вид, что не распознал эти знаки.

— Чему нас учит Традиция? — осведомился он, с улыбкой подавая вторую порцию. — А вот чему! Когда лавина тронулась, ее не интересует частное мнение отдельного камня.

Лена перевела дух между двумя лепешками, освежившись чашкой калиновки.

— А вы разве не закрываетесь на ночь? — поинтересовалась она.

— Ангел судьбы всегда оставляет все двери открытыми для всех и каждого. Человек решает, кого и что пускать в свой дом, — философически пропел шарообразный тенор.

— Золотые слова! — сказала Лена и впилась зубками во второй бутерброд с рыбой, салатом и «поленом».

— Золотые слова, золотые рыбки, под жидким небом морей, — улыбался счастливый обладатель веселых усов, — песня радости…

Проглотив тщательно прожеванный последний кусок и приняв из рук радушного хозяина новый бокал «алоды», Лена сделалась весела и болтлива.

Она зачем–то, поначалу сбивчиво, а потом все более ровно, рассказала, как гостила в доме господина… Она не стала упоминать имени Остина из соображений конспирации… Как ходила к странному лесному человеку, живущему в хозяйском парке у озера, упомянула прогулку под дождем, визит в зловещий храм из черепов и закончила тем, что нигде ей не было еще так легко и весело, как здесь, среди этих зеркал, рыб и чудищ.

Лицо хозяина магазина делалось все более сосредоточенным. Что–то заинтересовало его в этом рассказе. И он спросил о последних действиях Лены: начиная с похода к друиду — сама ли она принимала решения, не направлял ли кто–то ее на этом пути?

Лена задумалась ненадолго.

Уж как–то очень со значением он спросил ее об этом.

Странно, правда?

Ну нет, ответила она, кто же ей может приказать? Все решения в этой жизни она принимает сама.

Ее охватила гордость от осознания этого факта. Она задрала подбородок, торжественно подняла бокал с восхитительным напитком и торжественно выпила большой глоток за самостоятельность.

Чтобы усилить произведенное впечатление, Лена заметила, что некоторые ее действия были отмечены не только самостоятельностью решений, но и более того, были совершены либо наперекор, либо тайком! Вот!

От мамы с папой ушла, хлопнув дверью сама, невзирая и вопреки, из замка свалила погулять сама — потихоньку.

Ей сделалось печально при воспоминании о маме с папой и несколько неловко перед доброй Огустиной, но это не могло омрачить ее позитивного настроя.

Тем более что она намерена вернуться. Сначала вернуться в замок, а потом… А потом совсем вернуться.

Это трудно объяснить, что значит «совсем», но пусть мистер поверит ей на слово, она это сделает.

Милейший Джейми Ксантон Гунн живейшим образом заверил ее, что как раз ему все понятно. Что тут непонятного? Все ясно. Все в согласии с Традицией и не противоречит пророчествам о Деве Озера.