— Не продолжай, Виллоу, — тихо перебил ее Калеб. — Я не хочу, чтобы ты снова называла себя шлюхой… Я знаю, что ты ненавидишь меня. Знаю, что не должен был соблазнять тебя, но я не могу изменить то, что произошло. Все, что я могу, — это жить с тобой и стараться больше не причинять тебе боли.

— Долг, — подытожила Виллоу.

— Да причем здесь долг, — застонал Калеб. — Я люблю тебя!

Виллоу почувствовала одну-единственную каплю на своей щеке и вздрогнула. Она считала, что более не способна на слезы. Но когда она подняла руку, чтобы стереть свидетельство своего отчаяния, она поняла, что ее щеку обожгла совсем не ее слеза.

Нерешительно, боясь в это поверить, дрожащей рукой Виллоу дотронулась до щеки Калеба. И эти горячие слезы внезапно открыли ей истину. Чувство долга способно подвигнуть человека на месть за сестру с риском для собственной жизни. Чувство долга способно заставить его рисковать жизнью ради спасения захваченной бандитами женщины. Чувство долга способно вынудить его вступить в брак с соблазненной девушкой. Но чувство долга не может выжать слезу из такого твердокаменного человека, как Калеб Блэк.

Потрясенная открытием, Виллоу прислонилась щекой к лицу Калеба, повернулась и поцеловала его, ощутив горьковатый вкус своих и его слез. Два шепота, два счастливых голоса слились в один. Это были голоса мужчины и женщины, которых соединило необоримое чувство. А имя ему — любовь.

С горных вершин стекал прохладный, бодрящий ветер, кружил опавшие желтые листья осин. Измаил поднял голову и повел ноздрями, учуяв знакомый запах мужчины и женщины, которые появились вместе на лугу Позади них, у лесной опушки, виднелся бревенчатый дом, возле которого стояла срубленная из золотистых бревен конюшня. Стеклянные окна, приобретенные в Денвере, — свадебный подарок Вулфа — поблескивали на солнце.

Некоторое время Измаил наблюдал за Калебом и Виллоу, затем опустил голову, фыркнул и захрустел ароматной осенней травой. Рядом паслись четыре кобылы арабской породы, их бока округлились от приплода, который они собирались принести весной. Неподалеку щипали траву длинноногие, поджарые монтановские кобылы. У них тоже намечался приплод на исходе зимы. В южной части луга паслись упитанные коровы, которым были явно по вкусу и шли на пользу сочные травы Колорадо. Тут и там на лугу возвышались стога сена, распространяя вокруг густой, дурманящий аромат скошенных трав.

Калеб перенес Виллоу через ручей, который пробегал мимо их дома. Обняв его за шею, Виллоу с улыбкой смотрела в глаза любимому. На левой руке у нее поблескивало золотое кольцо. Оно было сделано из самородка, который Рено нашел в затерянной среди каменистых скал высокогорной долине.

— А на следующий год, — продолжал мечтать Калеб, коснувшись ртом губ жены, — все пастбище будет огорожено. Ну а сейчас Измаилу придется бдительно охранять своих кобыл.

— Он поработал на славу, — заметила Виллоу.

Калеб хмыкнул.

— Не спорю. Хотя мои монтановские кобылы побольше и повыше тех, к которым он привык, это не убавило ему прыти.

Виллоу хотела было остаться серьезной, но, увидев лукавые искорки в глазах мужа, тихонько рассмеялась и поцеловала его в подбородок.

— A y тебя убавится прыти, когда я стану большой?

Лицо Калеба стало серьезным.

— А ты собираешься стать большой?

— Думаю, что весной я буду такой же, как все эти кобылы.

— Ты уверена? — спросил он, стараясь скрыть тревогу, которая вселялась в него всякий раз при мысли о ребенке — ведь его сестра умерла родами.

— Я сильная, — шепнула Виллоу, — не беспокойся, любовь моя.

Радость и одновременно тревога были в глазах Калеба, когда он смотрел на женщину, ставшую для него центром-и смыслом жизни.

— Я буду с тобой, — сказал он.

* * *

И он был.

Их первенец родился, когда с высокогорья хлынули многоголосые, шумные ручьи. Как и все его братья и сестры, родившиеся после него, он вырос высоким, сильным, смелым и прямодушным, а воспитали его таким и дикая, первозданная красота страны, где он жил, и светлая любовь Калеба и Виллоу, которая всегда была перед его глазами.