— Не хотите виски?
— Простите? — удивленно заморгала глазами Виллоу
— Виски. Хорошо снимает боль.
— Я буду иметь это в виду, — сухо сказала Виллоу. Несмотря на ноющую боль во всем теле и саднящую кожу между бедер, Виллоу чувствовала себя бодро. — Пока я буду подкрепляться чаем из ивовой коры.
— Как знаете.
Снова зарокотал гром, тучи сомкнулись и закрыли солнце. Дождь обрушился на землю в тот момент, когда Калеб тронул поводья и Трей возглавил движение. Дьюс добросовестно вел за собой четырех арабских лошадей. Измаил первое время фыркал и недовольно взбрыкивал, но в конце концов смирился с тем, что некий мерин, а не он прокладывает путь сквозь заслон дождя.
Если бы не водянистый мерцающий свет предвечерья, можно было бы сказать, что повторилось все то, что было прошлой ночью. Рысь, галоп, шаг, снова галоп — и так без конца. Виллоу даже не заметила, когда серый день перешел в черную ночь. По команде Калеба она жевала холодное мясо и лепешки, пила кофе, слезала с лошади и шла пешком, чтобы дать отдых Дав и размять затекшие члены, а затем снова садилась в седло, чтобы продолжить мучения.
Шли часы. Виллоу ничего не чувствовала, кроме смертельной усталости и мучительной боли во всем теле. Казалось, хуже быть уже не может, но тут задул свирепый, холодный ветер, и Виллоу стала колотить дрожь. Ветер широким потоком стекал с далеких вершин, которые скрывала ночь и ненастье.
Согнувшись над лукой седла и опустив голову, Виллоу пыталась как-то спастись от ледяного ветра. Она не сразу поняла, что произошло: из-за внезапной остановки лошади Виллоу едва не перелетела через голову Дав.
— Калеб, — хрипло спросила она, — что, уже рассвет?
— До рассвета еще далеко, но хватит этих дуростей! — последовал не очень любезный ответ.
Что имел в виду Калеб, Виллоу не поняла и ничего не сказала.
Калеб выбрал место для бивака в овраге, куда не проникал ветер. В одном месте скала образовывала нечто вроде навеса, под которым можно было укрыться от дождя. У поваленного ствола тополя под навесом запылал костер, и от влажной земли пошел пар. Тепло размягчило Виллоу, она зачарованно смотрела на пляшущие языки пламени.
— Поднимите руки, — скомандовал Калеб.
Виллоу повиновалась и почувствовала, как с нее снимают тяжелое пончо. Это ее удивило, потому что она не помнила, когда и как оказалась в нем. Но она удивилась еще больше, когда поняла, что Калеб расстегивает пуговицы ее дорожного костюма. Она попыталась оттолкнуть его руки, но это было все равно, что пытаться остановить низвергающийся с гор ветер.
— Что в-вы, по в-вашему мнению, д-делаете? — спросила Виллоу, стуча от холода зубами.
— Пытаюсь уберечь вас от воспаления легких, — мрачно ответил Калеб, срывая с нее платье и не обращая внимания на крючки, застежки и пуговицы — Пончо может спасти от холода, но не тогда, когда оно надето на мокрую одежду. Кстати, ваша одежда такая толстая, что высохнет теперь не скоро.
Виллоу посмотрела на освещенное костром лицо мужчины, который сдирал с нее платье так же бесстрастно, как счищал кору с бревна. Оно было мокрым и казалось черным из-за щетины. Такими же черными были пропитавшиеся влагой рубашка и жилет.
— Но в-вы тоже з-замерзли, — не без труда произнесла Виллоу.
Калеб лишь криво улыбнулся на ее реплику. Он достал из-за пояса нож и сделал то, что собирался сделать, впервые увидев Виллоу в этом громоздком, тяжеловесном наряде. Сталь полоснула по ткани и откромсала низ бесполезных юбок. Когда нож звякнул о металл, Калеб задержался, чтобы проверить содержимое потайного кожаного кармана, пришитого изнутри.
Двухзарядный пистолет выглядел игрушечным в его большой руке. Калеб прикинул его вес, убедился в том, что он заряжен и положил пистолет на бревно рядом с Виллоу. Затем снова стал орудовать своим длинным ножом, демонстрируя мастерство, которое при других обстоятельствах могло вызвать лишь восхищение. Но сейчас обоим было не до того: Виллоу была занята тем, что пыталась справиться с ознобом, а Калеб изо всех сил старался не замечать ее прозрачных панталон.
Однако лишь слепой или святой мог не обратить внимания на стройные линии ее ног или на соблазнительно просвечивающий пышный треугольник между бедер. Тонкий батист лифчика Виллоу был и того прозрачней, и взору открывалась девичья грудь с розовыми сосками, съежившимися от холода. Калебу стоило огромных сил воспротивиться искушению сбросить с себя мокрую одежду и разогреть Виллоу так, как это может сделать мужчина. Он сжал зубы и поспешил завернуть Виллоу в одно из своих самых мягких и теплых одеял.
— Побудьте здесь, пока я займусь лошадьми, — безапелляционно сказал он.
Виллоу нисколько не собиралась возражать. Огонь костра почти обжигал ей лицо, но еще сильнее горела замерзшая кожа на руках и ногах. Кажется, Виллоу никогда не чувствовала себя до такой степени продрогшей, даже тогда, когда зимой во время войны пряталась в погребе от солдат. Она сидела так близко к костру, что от ее волос шел пар, и была искренне благодарна этому немилосердному жару.
Когда Калеб, привязав и расседлав лошадей, вернулся к костру, Виллоу уже не дрожала. Пончо она передвинула поближе к огню, и от него тоже поднимался пар. Она позаботилась также о том, чтобы разложить на бревне и просушить шарф. Сушились также и остатки ее дорожного платья.
Калеб бросил на Виллоу быстрый взгляд, положил у ног охапку дров и сказал:
— Они сырые, поэтому надо подбрасывать по одной ветке.
Он стал шарить в сумках в поисках сковородки и еды, стараясь не замечать шелковистую кожу обнаженной руки, когда Виллоу потянулась за хворостом. Когда при этом одеяло соскользнуло, он попытался не замечать изящества ее шеи и плеча. Когда же одеяло соскользнуло еще ниже, Калеб постарался не замечать ни поднимающейся при дыхании груди, ни прозрачности кружев, так тонко оттеняющих женственность форм.
Пламя, лизавшее своими языками и пожиравшее дрова, было не горячее его мыслей. Он стал быстро резать огромным ножом мясо, размышляя, как ему побыстрее достать подходящую одежду для Виллоу.
Виллоу зачарованно наблюдала, с какой сноровкой он разрезает на равные ломтики мясо.
— Вы очень ловко обращаетесь с ножом.
Калеб не без иронии ответил.
— Мне об этом многие говорили. Видно, так оно и есть.
Виллоу неуверенно улыбнулась.
— Займитесь чем-нибудь, — не глядя на нее, распорядился он. — Проверьте, не вскипела ли вода.
Его холодный тон напомнил Виллоу недавно сказанные им слова о том, что он не нанимался в прислугу. Подоткнув одеяло, она наклонилась над костром. Прядь ее сверкающих золотом волос едва не коснулась пламени. Прежде чем она что-то сообразила, Калеб схватил ее за руку и оттащил от костра.
— Вы что, не могли придумать ничего лучшего? Кто наклоняется над костром с распущенными волосами? — укоряющим тоном произнес он. — Милая леди, да с вами хлопот больше, чем с лисой в курятнике.
— Я не леди, мои волосы слишком мокрые, чтобы загореться, и вообще мне надоело слушать, как вы унижаете меня! — выпалила Виллоу.
Калеб увидел ярость в карих глазах и дрожащие от гнева нежные губы. Да она вся дрожала с головы до ног, ее приводило в бешенство презрение Калеба, которое он явно не намерен был скрывать
— Вы просто устали, — сказал Калеб, отпуская ее руку. — Что касается остального, то знайте: мокрые волосы прекрасно горят, а я перестану укорять вас за беспомощность, когда вы станете полезной
Он резко поднялся и направился к вьючным седлам. Через минуту он вернулся с темно-синей шерстяной рубашкой кавалерийского покроя, которую можно было застегивать на обе стороны. Большинство рубашек такого рода, насколько знала Виллоу, были украшены блестящими медными пуговицами. Пуговицы на рубашке Калеба были роговыми, темными, они тускло блестели при свете костра.
Виллоу подумала, что Калеб не носит ярких и марких вещей Седло, упряжь, одежда, шпоры, даже пояс для оружия — все было призвано исполнять свои функции и не имело никаких украшений, которые так радуют глаз некоторых мужчин. Вряд ли это объяснялось отсутствием денег. Все его вещи были добротными и не заношенными. Скорее всего, его целью было не привлекать внимания во время путешествий по этой дикой стране.
