— Выходит, Кис был прав, — вздохнул я. — Он мне однажды сказал, что эти двое не смогут заботиться о Крохе…

— Ну-у… — Бэмби пожал плечами. — Они вообще-то хотели… просто Марат вляпался в одну неприятную историю… Странно, что именно Марат, а не Андрейка… Вот ему и пришлось выбирать — армия или тюрьма… или чего похуже… А Андрей за ним пошел. Ты же знаешь, они всегда были не разлей вода.

— Да…

Стало как-то неуютно и горько. Я смотрел в белое озеро в своем стакане и вспоминал Киса. Мы могли бы стать друзьями. Если бы он выжил… Если бы…

— Ты мог спасти его, Ной, — сказал Кроха без укора или обиды. Просто так сказал, констатируя факт.

— Не мог, — возразил я, не пытаясь оправдаться. — От судьбы не уйти, я уже говорил… Кису судьбой была смерть, и он все равно умер бы — в ту ночь или двумя ночами позже, но все равно бы умер.

— Нет, мог, — упрямо повторил Кроха. — Может, ты и прав, может, судьбу не изменить, и что на роду написано, то и будет. Рано или поздно. Может, ты прав, но у Киса была бы еще одна ночь. Или две… или больше… Но разве нельзя не попытаться?.. Ты понимаешь, о чем я говорю, Ной?

Я понимал. Я был молодым, совсем молодым еще богом, и тоже думал тогда, что один день — это лучше, чем ни одного. Я пытался бороться — не за жизнь и смерть, у меня не было такой необходимости. Я боролся за то, что любил, за черные сумасшедшие глаза, за огонь в пещере с золотистыми сводами, за счастье, такое, каким я понимал его тогда. Я выиграл один день и проиграл целую битву. Я больше никогда не любил так, быть может, оттого, что мне некого было так любить. И потом я еще часто спорил с судьбой, я ведь говорил уже, что был молод… Однажды я признал, что судьба сильнее любого бога. Распределение сил произведено, и не мне пытаться изменить сущее.

— Мне жаль Киса, малыш, поверь.

— Я верю.

— Ты серьезен не по годам, малыш.

— Помнится, ты был таким же, когда мы встретились. Это недостаток?

— Не знаю. Волчата взрослеют рано, так что меня этим не удивишь. Но я предпочел бы видеть перед собой ребенка…

— Я родился таким. Так же, как ты — родился волком.

— Я никогда не спрашивал тебя о твоем прошлом, малыш… Расскажи мне сейчас, если хочешь.

Он пожал плечами.

— Нечего рассказывать, Ной. Своего отца я никогда не видел. Мама говорила, что он был необыкновенным человеком. Может быть и так. А может, и нет. Может, мама просто не хотела, чтобы я думал о нем плохо. Она очень меня любила. После ее гибели Кис забрал меня к себе. Он знал, что я умею читать чужие мысли. И еще я вижу… как бы это объяснить… сущность вещей и людей. От этого у меня постоянно болит голова. Кис пытался помочь. Он нашел какой-то наркотик, который усыплял боль. Когда Кис умер, мне пришлось научиться обходиться без него.

В голосе Крохи звучала горечь, которой я не понял.

— Когда мы встретились в первый раз, я сразу увидел в тебе оборотня, — говорил между тем Кроха. — Оборотня и бога. Это было такое странное сочетание, что я чуть не усомнился в себе. Но ты защитил меня. И привел домой. Я решил, что это — знак. Что ты мне… нам… поможешь. Ты же бог! Я не знал… ну, что ты не знаешь, кто ты такой на самом деле. Я просил Киса за тебя. Я не сказал ему, кто ты, потому что думал, что он все равно не поверит. Кто бы в это поверил?.. Я попросил Киса, и он позвал тебя к нам жить. Да только все зря. Ты пришел, а Кис все равно умер…

— Он догадался сам, — сказал я. — Может быть, не обо всем, но о чем-то догадался точно.

Кроха кивнул, глотнул вина и снова кивнул.

— Наверное… А Бэмби вот не догадался. Правда, почему-то поверил мне на слово. Почему, а?

Бэмби улыбнулся краешком губ.

— Поверил, и все. Впрочем, ты ведь упомянул только об оборотнях, а это было вполне понятно.

— Извини… Но у меня язык не поворачивался выговорить остальное…

Я хмыкнул, открыл новый пакет молока. И мы говорили, говорили… мы молчали… смеялись…

А потом, когда ребята разошлись по комнатам, предпочтя мое общество уютной подушке, я отпустил на волю свой разум. Я закрыл глаза и постарался среди бесконечного множества чужих воспоминаний о мирах, где когда-то обитали волки, найти путь к тому единственному, что был их настоящей родиной.

…И не было ничего важнее этого чувства невероятного покоя и счастья, захватившего меня — путника, вернувшегося домой. Я ступал по мягкой изумрудной траве, вдыхал запахи Леса и плакал, и смеялся, не понимая, когда же кончается моя радость и начинается боль. Я чувствовал, как где-то умирала и рождалась жизнь, и каждый раз мне казалось, что я каким-то образом причастен к этому. Я видел, как наступающий рассвет медленно стирал с неправдоподобно высокого неба капли звезд. Я был здесь хозяином. И мне нравилось ощущать ласково-осторожные прикосновения этого мира к моей душе…

Я нашел его, мир, в котором небо ночью цвета спелой вишни, а луна похожа на сыр. Где воздух пьян, а Лес дарит ни с чем несравнимую жажду жизни. Мир, который был их домом когда-то. Мир, который должен принять их вновь. Должен. Они слишком долго шли домой.

Уж лучше бы я искал его сотни лет.

Хотя… в каком-то смысле так и было.

— Я звал тебя, потому что мне казалось, что ты где-то рядом, но ты не пришла.

— Я не могла. Это твой сон, твой дом, но не мой. Он не принял меня. Ты же знаешь…

— Да, теперь знаю.

Я очнулся на диване. Дико болела голова. Открыл глаза и испугался.

— Испугался?

— Пришло время решений.

Память вклинилась обжигающей вспышкой между первым и вторым ударами, и это оказалось еще одной потерей в моей и без того невеселой жизни. Человек упал на пол, заливая линолеум кровью, а я смотрел на него и думал о превратностях судьбы. Потом я закрыл дверь, схватил мужчину подмышки и перетащил на диван…

Первое решение…

Я искал смерти — чужой, разумеется, и…

…Он долго приходил в себя.

— Здравствуйте, полковник.

— Кто… вы… что… — прохрипел он. Попытался подняться и тут же упал обратно на диван. Дернулся, кривясь от боли. Шипы, вонзающиеся в горло, вряд ли могут производить приятное впечатление.

Со второй попытки ему удалось сесть. Связанные за спиной руки нисколько не облегчали задачи. Я с интересом наблюдал за его неуклюжими рывками.

— Кто… вы… что… происходит…

Да, кажется, это было сто лет назад. Как жаль, что я не убил его сразу… Теперь уже нельзя.

Я тряхнул головой, прогоняя воспоминания.

— Меня зовут Ной.

— Ной… я… должен… знать вас?

— О! Я на это не рассчитываю! У людей такая короткая память…

— Но… я… знаю?..

— Однажды, года четыре назад, я вытащил вас из горящего дома.

А еще я, кажется, взял его куртку.

— Да-да, я помню…

Он попытался повернуть голову и снова скривился от боли.

— Я бы порекомендовал вам не дергаться, — заметил я. — Ошейник затянут не очень туго, но все же при неудачном движении может проткнуть горло.

— Ошейник?.. Вы собираетесь… пытать меня?.. Что вам надо?.. Сведений? Денег?.. У меня есть… не очень много…

— Нет, спасибо, я как-нибудь обойдусь.

Он осторожно вдохнул, видимо, мечтая, чтобы его шея стала хоть на миллиметр тоньше.

— Тогда… зачем это?

— Хочу, чтобы вы примерили на себя то, что с таким успехом предлагали другим.

— Я… не понимаю…

— Ошейник оборотня. Орудие возмездия, с помощью которого в Средневековье пытали ликантропов. Помните, совсем недавно вы надели такой на моего отца? Прежде чем отправили его на костер? Каких моральных высот достигло общество в ваше исключительно цивилизованное время!..

— Вашего отца?

— Томаш Вулф был моим отцом.

В глазах полковника промелькнуло понимание.

— Так ты — оборотень?!

— Нет, — и это было чистейшей правдой. — Оборотни и чудовища живут среди людей.