Вечером Кроха, сославшись на головную боль, заявил, что не будет делать уроки. Утром история повторилась. Однако поскольку я никогда не отличался ангельским терпением, то проигнорировал предостережения ребят, силком одел Кроху и за руку поволок его в школу. А по дороге пригрозил, что буду караулить под дверью класса, чтобы у него не возникло соблазна уйти с уроков. Кроха только зло дернулся, но, выскользнув на перемене из кабинета в обнимку с сумкой и курткой и обнаружив в коридоре меня, от дальнейших попыток сбежать отказался.

Вечером мне пришлось приложить массу усилий, чтобы уговорить малыша выполнить домашнее задание. Глядя на его сердитое лицо, я с ужасом думал о том, что, похоже, Кису удалось-таки взвалить на меня обязанности по воспитанию мальчишки. О чем думал Кроха, я не знаю. Не о задачках, это точно.

— Неправильно, малыш! — сказал я, перечеркивая ответ. — Перерешай!

— Почему это?

— Потому что неправильно!

— Не хочу!

— Перерешай!

— Ты тиран!

— Знаю.

— Ты все время ругаешься!

— Я не ругаюсь, малыш. Поверь, когда я начну ругаться, ты сразу почувствуешь разницу.

За окном быстро темнело. Падал жиденький снежок. Я включил настольную лампу, ткнул пальцем в задачу.

— Это легко, малыш. Летела стая гусей… Один гусь впереди, а два позади… Рисуй!

— Я не умею!

— Рисуй палочками! Вот так… Теперь один позади и два впереди… один между двумя и три в ряд… Считай! Сколько было гусей?

— Три!

— Считай, я сказал!

— Ты тиран!

— А ты повторяешься, как попугай!

Кроха капризно надулся, резко захлопнул учебник. Я встал со стула, потянулся.

— Ну, как тебе объяснить это, малыш?

— Задачу?

— Да нет, не задачу. Необходимость ее правильного решения.

— О чем это ты, Ной?

— Послушай, Кроха, из нас двоих образование нужно только тебе, малыш. Кем ты будешь, если не закончишь школу?

— Ты ее тоже не закончил!

— С чего ты взял? — удивился я.

— С того! Если тебе и правда пятнадцать, как ты говоришь, значит, ты еще должен учиться. А ты не учишься, значит, ты бросил школу. Как Андрей и Марат.

Я зевнул.

— Я не бросал школу, малыш, потому что я учился дома. И поверь, школьную программу прошел полностью.

— Да? Тогда реши эту задачку!

— Это — твое домашнее задание, а не мое. Не отвлекайся и не пытайся купить меня на такой дешевый трюк.

Кроха немножко подумал, потом хитро прищурился.

— А свидетельство об окончании школы у тебя есть?

Я снова зевнул.

— А зачем оно мне?

— Ну-у… Чтобы дальше учиться…

— Я не собираюсь учиться.

— …Или на работу устроиться…

— Волка ноги кормят.

— …Или… ну, не знаю… а мне оно тогда зачем?

— Кроха, ты готов говорить о чем угодно, лишь бы только не делать уроки.

— А как ты догадался?

Я пожал плечами, улегся на кровать и раскрыл брошенную полчаса назад книгу.

— Я больше не скажу тебе ни слова. Поступай как знаешь. Это — твоя жизнь и твоя задачка. Не хочешь учиться — не учись. Не хочешь ходить в школу — значит, больше не пойдешь. Через год-другой будешь разгружать вагоны, как Марат и Андрейка. Это в лучшем случае.

— А в худшем? — заинтересовался Кроха.

— В худшем — научишься воровать. Однажды тебя поймают и посадят. И пойдешь ты разгружать те же самые вагоны, только под строгим конвоем. Как ни крути — результат один.

— Может, не посадят.

— Может быть… Если не посадят, то свои где-нибудь прибьют. Заманчивые перспективы. Я тебе даже немножко завидую… Совсем чуть-чуть… Ну что, не будешь решать задачу? Тогда иди на кухню, мой посуду. Сам понимаешь, у нас строгое разделение труда, и кто не работает, тот не ест.

Кроха засопел, заворчал, с треском развернул учебник и принялся что-то зло чиркать в тетради. Я улыбнулся. Эдди тоже частенько спрашивал у меня, зачем ему в лесу математика. Действительно, зачем? Охота на оленя не требует знания интегралов. Тем не менее я довольно успешно находил веские (и — что делало мне честь — постоянно новые) аргументы в пользу получения среднего образования. Не могу утверждать, что ни разу не использовал шантаж или открытую угрозу, но ведь главное — результат. А в результате победа всегда оставалась за мной.

Из кухни доносился полушепот. Было уже далеко за полночь, но я не спал, и, похоже, не я один. Пахло сигаретами и почему-то жареным мясом.

Я вылез из теплой кровати и прошел на кухню.

Они сидели там вдвоем, рыжий, очень похожий на Киса Андрей и темноволосый Марат. Они курили, пили сок и, кажется, вспоминали Киса. Без слез. Не знаю уж, почему, но они не плакали с того самого дня, когда закопали банку с прахом Киса в маленькую ямку на старом кладбище.

— Садись с нами, Ной, — предложил Марат, кивая на стул у окна. Пепельница на столе была заполнена окурками. — Малыш спит?

— Кажется, спит. Достал он меня сегодня, — сказал я.

— Верю, — улыбнулся Андрей. — Уж это-то он хорошо умеет. Извини, что свалили его на тебя…

— Не это страшно, — сказал я, хотя и понимал, что для меня это было страшно вдвойне. Но они нуждались в моей помощи, и я впервые в жизни пошел на поводу у людей. — Ты мне лучше скажи, долго он собирается нам мозги компостировать?

Развернутого ответа на свой вопрос я не ожидал. Но услышать что-нибудь в утешение очень даже хотелось.

— Ты бы поменьше реагировал на его капризы, — посоветовал Марат. — Это всего лишь реакция на смерть Киса. Скоро все вернется в норму, вот увидишь.

Вот вам и все утешение. Я пожал плечами.

— Железным терпением я не обладаю. Скорее наоборот. Так что… если Кроха будет привередничать — схлопочет, вот и весь разговор.

Вообще-то я никогда не бил детей. Но терпение у меня и правда не бесконечное.

Марат собрался было что-то возразить, но потом махнул рукой и, не вставая с места, достал из холодильника очередную банку сока.

— Может, чего покрепче? — спросил Андрей, обращаясь к нам обоим. Я отрицательно качнул головой. Марат зевнул.

— Не-а. Завтра на работу.

— А-а… ну-ну…

Я посмотрел в окно. На улице о чем-то громко спорили. В тишине ночи казалось, что спорщики находятся в соседней комнате. Желтый фонарь светил прямо в стекло, больно слепя глаза. Я отвернулся.

— Я все время думаю о том, как по-дурацки мы расстались, — сказал Андрей, докуривая очередную сигарету.

— Когда? — не понял Марат.

— Когда он уходил…

— Ты о чем, рыжий?

— Мы поспорили, я сказал, чтобы Кис не ходил в лес… а он подумал, что я считаю его трусом. Я-то так не считал! Но он все равно подумал. И ушел. А я теперь уже не смогу объяснить ему… Я думаю, как это жутко… смерть ведь уже никак не изменить… Наверное, не надо говорить друг другу что-то такое… чего потом уже не исправить…

Марат кивнул. За последние дни они стали ближе друг другу. Семья! Неужели Кису надо было умереть, чтобы они почувствовали, что действительно нужны кому-то?..

Я снова посмотрел в окно. Где-то там, за фонарями и рекой, осталась моя собственная семья. Я плохо ушел от них. Поругался с отцом, не попрощался с мамой и братом. Они ждут меня, уверен, но я все еще не могу вернуться. А когда вернусь… повернется ли у меня язык, чтобы попросить прощения?

Марат не спеша поднялся со стула.

— Лирика… все это лирика, рыжий! — он не любил оголять свои чувства. И в каком-то смысле это было правильно. Чувства делали их уязвимыми, а в этом мире уязвимость не была в чести. — Спать пора. Завтра будет тяжелый день.

— У нас теперь каждый день — тяжелый, — вздохнул Андрей. — Я раньше и не думал, что в доме так много держалось на Кисе. Давай сходим завтра на могилу к нему, а? Мне как-то неспокойно…

Кис был ему братом и значил для него несравненно больше, чем для нас всех.

— Давай, — согласился Марат. Потом посмотрел на меня. — Останешься с Крохой, а, Ной? Тебя он хоть как-то слушается…

— Останусь.

Что еще я мог ему ответить? Однажды я уже взял на себя ответственность за жизнь Крохи… С судьбой не спорят, это я усвоил очень, очень давно…