— Я был бы очень вам признателен, если бы вы оставили нас на некоторое время, — произнес я наконец.

Они вышли. И пока они выходили из моей палаты, я понял, что отныне, куда бы я ни посмотрел, половина пространства передо мной должна быть пуста.

Не женщина ли здесь о демоне рыдает?[7]

Ночной ноябрьский город, весь окутанный туманом: редкие пятна уличных фонарей; ледяной, пронизывающий ветер, несущийся вдоль заплаканных окон; и тишина.

Очертания предметов неясные, расплывчатые. Силуэты смазаны. Материя будто исходит кровью, исторгает из себя жизненные соки прямо на улицу. Куда девались поворотные пункты времени? Может, это его стрела запуталась в силках тумана? Или просто заплутавшая птица ночи?

…Теперь он, этот человек, только что бежавший по улице трусцой, идет обычным шагом; его радостное возбуждение сменилось почти спокойствием. Среднего возраста, средних упитанности и роста, с длинными бакенбардами, темноволосый, он не смотрит ни вправо, ни влево. Он заблудился, но его походка почти бодра. Чувство огромной любви наполняет все его существо, любви всеобъемлющей, беспредметной, чистой, как жемчужный, туманом рассеянный свет фонаря на углу.

На углу, у фонаря, он поворачивает, чтобы перейти на другую сторону улицы.

Там стоит автомобиль, затем он трогается с места, проносится через перекресток; из глушителя слышно ровное урчание, свет фар рассекает мрак. Красные огни задних фонарей мелькают, покачиваясь, вдали, меркнут, исчезают; шины взвизгивают, когда автомобиль сворачивает за какой-то невидимый угол.

Мужчина прижался к стене здания. Он неотрывно смотрит в том направлении, куда умчался автомобиль. Еще долгое время после того, как автомобиль исчез, он продолжает смотреть ему вслед. Затем вытаскивает из внутреннего кармана портсигар, достает сигару, закуривает. Руки у него дрожат.

Мимолетный приступ паники…

Мужчина оглядывается по сторонам, вздыхает, затем поднимает небольшой завернутый в газету сверток, который нес прежде и уронил на тротуар, возле бордюрного камня.

Потом осторожно, очень осторожно переходит улицу. И вскоре всем его существом вновь овладевает любовь.

На улице ему снова попадается припаркованная у обочины машина, он на мгновение останавливается возле нее, замечает внутри обнимающуюся парочку и продолжает свой путь. Впереди виден неясный свет.

Он приближается к освещенному месту. Внутри маленького кафе и в нескольких витринах по соседству горят лампы. Ярко сияет афиша кинотеатра. Здесь есть люди, они идут по тротуарам, переходят через улицу. Из машин высаживаются пассажиры. Чувствуется слабый запах жареной рыбы. Кинотеатр, как он теперь может видеть, называется «Риджент-стрит».

Он задерживается возле афиши, которая гласит:

Попыхивая сигарой, он рассматривает фотографии, выставленные за стеклом витрины. Длинноволосый, прыщавый студент-медик подходит, чтобы тоже полюбоваться этими кадрами, вполне безобидными, но возбуждающими.

— Я уж думал, его никогда не покажут, — бормочет он.

— Прошу прощения?

— Да этот фильмец со всякими убийствами… Его ж суд запретил, вы что, не слыхали?

— Нет. Я не знал. Вот этот самый?

— Этот самый. Хотите посмотреть?

— Не знаю. О чем он?

Студент поворачивается и с легкой улыбкой смотрит на него, склонив голову набок. Видя его реакцию, мужчина тоже улыбается.

Студент хихикает и пожимает плечами.

— Может, это ваш единственный шанс его посмотреть, — говорит он. — Ставлю что хотите, его опять прикроют, а дело передадут в суд более высокой инстанции.

— Может, и посмотрю.

— Гнусная погода, верно? Я слышал, что сохо[8] — это старинный охотничий клич. Наверное, так перекликались охотники в лесу, чтобы отыскать друг друга, да?

Он хихикает.

Мужчина вторит ему, кивая головой. Спокойствие сдержанного чувства, которое охватывает его как бы мягкой своей ладонью, теперь сменяется жаждой новых приключений.

— Да, наверное, надо мне посмотреть, — говорит он и подходит к окошку кассы.

Кассир поднимает на него глаза, когда он протягивает деньги.

— Охота вам деньгами сорить… Фильм-то старый. Мужчина утвердительно кивает.

Кассир забирает монету, протягивая входной билет и сдачу.

Мужчина входит в фойе, смотрит по сторонам и направляется в зал следом за остальными.

— В зале курить нельзя. Пожарная безопасность.

— Ох, извините.

Бросив сигару в ближайшую урну, он отдает билет контролеру и входит в зал. В начале прохода он останавливается, чтобы взглянуть на экран, но его подталкивают сзади, и он продвигается вперед, находит свободное место слева и усаживается.

Он откидывается на спинку и позволяет теплому чувству охватить его. Странная ночь. Сбился с пути. И зачем он сюда пришел? Посидеть? Спрятаться? Согреться среди людской суеты? Из любопытства?

Видимо, по всем этим причинам вместе, решает он наконец. А мысли тем временем бредут, перебирая события жизни, и грусть, всегда наступающая после восторгов страсти, постепенно тает, сменяясь благодарной нежностью.

Кто-то трогает его за плечо. Он быстро оборачивается.

— Это я, — говорит студент. — Фильм сейчас начнется. Вы когда-нибудь читали маркиза де Сада?

— Да.

— И что вы о нем думаете?

— Декадентствующий дилетант.

— Ах вот как.

Студент снова откидывается назад и принимает задумчивую позу. Мужчина переводит взгляд на экран.

Через некоторое время свет в зале меркнет и гаснет. Вспыхивает экран. На нем возникают слова: «Поцелуй смерти». Потом вместо них появляются человеческие фигуры. Мужчина наклоняется вперед, хмурит брови. Он оборачивается и изучает пучок света, струящийся из будки киномеханика; в нем пляшут пылинки. Он видит часть проектора. Поворачивается обратно к экрану; теперь он дышит глубже.

Он следит за всеми поворотами сюжета, демонстрирующего различные проявления страсти; время течет медленно. Зал притих. Ему кажется, что он перенесся в волшебное царство. Люди вокруг приобрели какой-то сверхъестественный вид, их лица бледны и пусты в отраженном от экрана свете. Шее становится холодно сзади, и он чувствует, как шевелятся волосы у него на затылке. Но все же подавляет желание встать и уйти, потому что на экране происходит нечто пугающее. И ему представляется важным и необходимым досмотреть все это до конца.

Он вновь откидывается в кресле, по-прежнему глядя на мелькающие кадры действа, разворачивающегося перед ним.

В животе у него холодеет, когда он понимает, что именно должно произойти в конце, тем более когда видит нож, выражение на лице девушки, внезапные резкие движения, мучительные судороги, кровь.

Пока это продолжается, он кусает кулак и начинает потеть.

Все это как в жизни, совсем как в жизни…

— О Господи! — восклицает он и обессиленно откидывается назад.

Потом к нему вновь возвращается ощущение приятного тепла.

Он продолжает смотреть, пока последний кадр не исчезает с экрана и в зале вновь не зажигается свет.

— Ну и как, вам это понравилось? — спрашивает голос сзади.

Он не оборачивается.

— Удивительно, — произносит он наконец, — как это им удается вот так передвигать картинки по экрану…

Он слышит знакомое хихиканье, затем вопрос:

— Не хотите ли выпить со мной кофе? Или чего покрепче?

— Нет, спасибо. Мне надо идти.

Он встает и поспешно идет по проходу, назад, в объятый туманом город, где он каким-то образом заблудился.

— Эй, вы забыли свой пакет! Но человек уже не слышит. Он ушел.

Студент поднимает сверток, взвешивает на руке, размышляя.

Когда он в конце концов разворачивает «Таймс», в который это завернуто, у него перехватывает дыхание: не только потому, что там — человеческое сердце, но и потому, что номер газеты датирован ноябрем 1888 года[9].