– Премного благодарны вам, барышня, – процедила сквозь зубы Зосимовна, и Александра поняла, что ее искренний комплимент няньке по вкусу отчего-то не пришелся. Вообще показная заботливость управительницы не обманула гостью: было видно, что явно та с первого взгляда невзлюбила, если не возненавидела, девушку. Что и говорить, девица сия была особа весьма проницательная, да и жизни, а значит, человеческого притворства повидала не в пример больше доверчивой Липушки, которая всякое слово и проявление чувств принимала за чистую монету. Ну что ж, подумала Александра, это даже хорошо, что нянька не дает себе труда притворяться. Как говорят восточные мудрецы, тигр в пустыне менее опасен, чем змея в траве.

– Как же мы разболтались! – спохватилась Липушка. – А вы с дороги! Верно, хотите скорей умыться, переодеться, чаю выпить? Зосимовна!

– О том, чтобы помыться, я мечтаю страстно! – улыбнулась Александра. – И от чаю не откажусь. Но переодеться мне не во что, весь мой небольшой багаж в экипаже, который невесть когда еще вызволят…

Последняя реплика могла показаться невинной разве что простодушной Липушке, на самом же деле это был легкий укол в адрес Зосимовны, которая до сих пор не отправила обещанных людей вытащить экипаж. Та мигом смекнула, что к чему, а потому немедленно ответила столь небрежно, что при желании ее слова можно было счесть за грубость:

– Баню мы только в субботу топим, как и заведено у деревенских, а потому, если желаете немедля искупаться, прикажу в нетопленую мыльню ведро горячей воды из кухни отнести. Одежду тоже могу дать на время – что-нибудь из ношеного Липушкиного.

– Да ты что, Зосимовна, что ты говоришь?! Что это такое – ведро воды? Немедля вели баню топить! – возмущенно закудахтала Липушка и принялась заглядывать в лицо гостье, словно опасаясь, вдруг та смертельно обиделась и прямо сейчас, с порога, развернется и уйдет.

Однако Александра превесело улыбнулась. Она бывала и не в таких переделках, к тому же ей был нужен этот дом, эта внезапно обретенная подруга, эта свалившаяся на голову удача, а потому она не собиралась сдаваться.

– Благодарю за хлопоты, – любезно кивнула она Зосимовне. – А вы не тревожьтесь, Липушка, мы, горожанки, в баню тоже ходим лишь раз в неделю, зато каждый день привыкли мыться дома и умеем обходиться не столь уж большим числом воды. Двух ведер, – подчеркнула она, – мне будет вполне достаточно, только уж пусть вода будет погорячее.

Зосимовна скрипнула зубами, чувствуя, что проигрывает этой самоуверенной особе, которую ну никак, ну нипочем нельзя было вывести из себя. Нянька только собралась сказать, мыл-де душистых в доме не водится, придется обойтись попросту щелоком или мылом, сваренным из собачины… да-да, вот так, погрубее, чтобы вызвать брезгливость в этой незваной вертихвостке, – как Александрина ответила упреждающим ударом:

– А мыла искать не трудитесь, при мне в несессере имеется кусочек, кроме того, в багаже я везу некоторое количество прекрасного savonnette[4] из французской лавки в подарок Олимпиаде Андреевне.

Тут уж Зосимовне пришлось признать поражение. Жизнь научила ее смиряться и выжидать, и она готова была переждать, перетерпеть и сейчас, когда возникла эта новая внезапная помеха давно лелеемым расчетам. Ничего, все сбудется, не нынче, так завтра, а не завтра, так послезавтра. В этом она не сомневалась, а потому вздела на лицо снисходительную улыбку и, кивнув: «Будь по-вашему, барышня!», отправилась в дом отдавать распоряжения.

– Бога ради, извините, – покраснев, лепетала Липушка, – сама не пойму, что это с ней. Не сочтите нас негостеприимными…

– Ну, гостеприимство оценивают не по поведению слуг, а по приветливости или неприветливости хозяев, – спокойно сказала Александра. – Вы же так милы и заботливы, что никаких обид быть не может, только благодарность. Зосимовна же попросту ревнует. Она привыкла считать вас маленькой несмышленой девочкой, которую нужно опекать на каждом шагу. Воображаю, как она сурова с вашими кавалерами! Или я ошибаюсь?

– Да у меня не столь много и кавалеров-то, – призналась Липушка, порядком растерявшись от такой проницательности и прямолинейности. – Конечно, соседские молодые люди иногда приглашают на балах и в беседы вступают, но частит к нам только Николенька… то есть Николай Николаевич Полунин… мы с самого детства знакомы, так что он на причуды Зосимовны почти никакого внимания не обращает.

– И что же, хороший он человек, этот Николай Николаевич? – с легким необидным лукавством спросила Александра.

– Очень! – пылко воскликнула Липушка. – Он необыкновенный! И красив, и добр, и смел, и благороден, и весел! Может быть, он самый лучший человек из всех, кого я знаю!

«Может быть, ты не так уж много знаешь людей, оттого так ценишь соседского деревенского увальня», – усмехнулась про себя Александра, но, разумеется, вслух ничего подобного не произнесла, тем паче что появилась Зосимовна и объявила: люди на выручку застрявшего экипажа отправлены, горячая вода в баню отнесена, так же как и чистые вещи, и полотенца, а еще отданы распоряжения приготовить комнату гостье.

– Я сама прослежу, чтобы там все было устроено наилучшим образом! – воскликнула Липушка. – Вы будете жить вон в том крыле, там прекрасная комната для гостей. Конечно, вы, городские жители, привыкли, я слышала, к домам в два, а то и в три этажа, однако у нас, в деревне, все строят не ввысь, а вширь, оттого дом у нас одноэтажный.

– Я всегда жила в одноэтажном доме, – успокоила ее Александра, – даже полуэтажном, можно сказать. Окошко вровень с землей, маленькая комнатка, самая простенькая обстановка…

– Голодранка, – пробормотала Зосимовна вслед, однако так, чтобы ее никто не расслышал.

Спустя совсем малое время – в самом деле, не прошло и получаса, что для свершения дамского туалета можно считать столь же стремительным, как пять минут – солдату для приведения себя в полную боевую готовность, – Александра вышла из дверей бани на дощатую дорожку, ведущую к дому, и счастливо улыбнулась. Она была чистоплотна как кошка, и очень многое для нее в жизни определялось тем, успела ли она как следует помыться, а главное – вымыть свои легкие пепельные вьющиеся волосы. В мыслях словно наступало просветление, с души слетала тяжесть, все казалось возможным и вполне осуществимым. Она чувствовала себя на несколько лет моложе, словно бы не стояли за спиной годы тяжелой, ох какой тяжелой жизни, о которой и представления не имела беззаботная Липушка… Да еще и этот смешной, совсем девчоночий, ситцевый капот, который принесла Зосимовна, страшно понравился Александре, несмотря на то, что был порядком линялым. Когда-то, в самые юные годы, и у нее имелось совершенно такого же бледно-голубого оттенка платье, с коим связаны были какие-то радостные семейные события, жизнь в маленьком городишке Городце, который, несмотря на название, оставался сущей деревней и который Александра обожала… Словом, и от воспоминаний, и от этой свежести она чувствовала себя просто превосходно!

Девушка постояла на дорожке, вдыхая аромат нежной майской зелени и тонкими пальцами безотчетно теребя влажный кончик косы, как вдруг услышала звук шагов и, обернувшись, увидела молодого незнакомца, смелой походкой направлявшегося к ней со стороны сада. Он был высок, черноволос, с резкими чертами лица, бровями вразлет и темными глазами. Он казался хорош той особенной дерзкой красотой смелых в помыслах и поступках мужчин, при виде которых девичьи, да и женские сердца начинают отчего-то биться чаще. Отлично скроенный охотничий костюм прекрасно сидел и весьма шел ему, что на Александру, обладавшую хорошим вкусом, произвело сильное впечатление и к тому же показалось романтичным.

«Кто же это? Хозяин умер, да и был Протасов весьма пожилой человек. Больше, судя по письму Липушки, мужчин в доме нет. А он идет как к себе домой… Наверняка бывал здесь часто, – размышляла Александра. – Боже мой, а что, если это тот самый Николенька… как его? Полунин, кажется, о котором с таким восторгом рассказывала Липушка? Да, теперь я ее понимаю! В самом деле, он красив и вовсе не деревенский увалень! Ну что ж, повезло этой милой девочке…»