Сердце Жаклин куда-то покатилось. Голова шла кругом. Жар в его глазах манил, ласкал, обещая миллион запретных восторгов.

Не сводя с нее глаз, он поднял руку, провел пальцем по ее губам и обжег ладонь поцелуем.

Ноги Жаклин подогнулись.

– Хорошо, – кивнула она, смутно отмечая, как дрожит ее голос. Она не сопротивлялась, когда он повел ее туда, где на противоположных концах узкого пристенного столика стояли две бронзовые лампы. На стене висело прямоугольное зеркало, высокое и широкое, в затейливой позолоченной раме.

Он остановился у стола и зажег обе лампы. Огоньки взметнулись, потом опали. Он открыто любовался золотистым светом, окутавшим ее. Она ожидала, что Джерард подведет ее к кровати, но он повернул ее лицом к зеркалу и поставил между лампами, а сам встал за спиной. Оглядел ее тело, лицо, взглянул в глаза. И улыбнулся. Не той светской улыбкой, которую приберегал для посторонних. Просто слегка приподнял уголки губ, и от этого улыбка казалась куда более зловещей и бесконечно более хищной.

– Прекрасно, – обронил он, стягивая пеньюар с ее плеч. Небрежно бросил его на кресло и подступил ближе. В зеркале она проследила за его взглядом и увидела то, что видел он: тугие вершинки полных грудей, гордо торчавшие соски, готовые проткнуть тонкий батист ночной сорочки.

Сорочка была девственно белой и очень мягкой. Золотистые отблески огня играли на батисте. Она застегнула длинную планку так, чтобы последняя пуговица приходилась как раз над грудью. Его взгляд скользил все ниже к тонкой талии, нежным бедрам, плоскому животу и легкой тени завитков треугольника между бедер. Ниже, ниже ... после чего он медленно поднял глаза.

Этот беззастенчивый осмотр возбудил ее, и она опасалась, что он это заметит. Жаклин сжалась и уже хотела обернуться, когда он поднял копну ее волос, которую она успела расчесать. Густая волнистая река растекалась по ее спине, но он собрал ее в горсть, перекинул на грудь и принялся укладывать прядь за прядью, пока они не легли так, как ему хотелось. Отступив, он проверил результат и удовлетворенно кивнул. Теперь волосы частично скрывали ее груди и казались золотыми в свете ламп.

Жаклин хотела что-то сказать, но он обнял ее за талию и прижался сзади. Спиной она чувствовала твердость и тепло его тела и немного расслабилась, но он не дал ей прильнуть к нему.

Продолжая держать ее перед собой, он прижался долгим поцелуем к чувствительному местечку за ухом.

– Расстегни сорочку, – прошептал он. Слова буквально истекали чувственностью. Она улыбнулась, поймала его взгляд в зеркале, подняла руку и высвободила из петли первую пуговицу.

Он, не мигая, наблюдал, как она расстегивает одну пуговицу за другой.

– Распахни ее. Пошире, – резко приказал он, и по спине Жаклин прошел озноб. Продолжая смотреть на свое отражение, она вцепилась в края сорочки и медленно развела их. Обнажила груди, полные, упругие, уже напряженные.

Он рассматривал ее обнаженную плоть пристально, с ленивым одобрением. Под этим откровенно мужским взглядом ее соски свернулись тугими бутонами.

Джерард выпрямился, поднял голову, осторожно снял с ее плеч сорочку и высвободил ее руки из рукавов.

– Обопрись на край стола.

Жаклин, недоумевая, все же подчинилась и оперлась ладонями о деревянную столешницу.

– Не отнимай рук, пока я не разрешу.

Пока он не разрешит...

Она неожиданно уверилась, что он намеренно выбирает слова. Каждое звучало командой. Не обычной просьбой. Командой, которой следовало повиноваться ... словно она полностью принадлежит ему. И он может делать с ней все, что пожелает.

Дрожь прошла по телу, но она не испытывала опасения ... ни тени страха ... Только возбуждение. Жаркий трепет бесстыдного восторга. И это сделал с ней он ... Но почему?

Она вопросительно уставилась в его лицо, не столько бесстрастное, сколько сосредоточенное. Он смотрел на ее груди ... живот ... Ночная сорочка собралась на бедрах свободными складками. Его руки вновь заскользили по ее обнаженной коже, теплые и сильные, увлекая за собой сорочку. Пока не оставили ее абсолютно голой. Окутанной лишь светом ламп.

Жаклин задохнулась, напряженная, не зная, что будет дальше. И вдруг она поняла, что упивается зрелищем смуглой нимфы, феи, случайно попавшей в этот мир. Неземной. Нереальной. Волшебной.

Она смутно узнавала свое лицо, свои волосы, свою фигуру. Все это принадлежало ей и одновременно не принадлежало: в зеркале отражалась правда, которой она раньше не видела, женщина, которую раньше не знала. Сама сирена, возникшая из пены морской.

А он ... его взгляд жег огнем. Он снова обхватил пальцами ее талию, медленно прижал ладони к разгоряченной коже и припал губами к плечу. Скользнул ниже к жилке, бешено бьющейся у основания шеи.

– Не разговаривай. Не двигайся. Только смотри. Наблюдай. И чувствуй.

Ее словно околдовали. Заключили в паутину сотканной им фантазии. Фантазии, где не было никаких запретов, никаких ограничений. Были он, она и желание.

Его желание завладеть ею полностью и навсегда. Ее – достичь вершин блаженства.

Желание.

Оно росло и крепло, и вскоре его руки проникли под занавес волос и сжали груди. Ее голова упала на его плечо, но он продолжал неумолимо мять, сжимать и гладить соблазнительную плоть. Жаклин едва слышно охнула, когда он нашел ее соски и стал играть с ними.

Он знал, как довести ее до исступления, как лишить разума, как заставить потерять всякий стыд. Как зажечь в ней всепожирающее пламя.

Едва приподняв внезапно отяжелевшие ресницы, она наблюдала, как он возбуждает ее, как, удовлетворив свою прихоть, отбрасывает в сторону вуаль волос, чтобы обнажить ее груди и наполнить ими ладони.

Она в его власти. Рабыня, исполняющая каждую его прихоть.

Свет ламп коснулся его лица, жесткого и неумолимого. Одна загорелая рука распласталась на ее животе, замерла и прижала ... прижала ее бедра, ягодицы к его твердым бедрам, так что в поясницу уперлось напряженное живое копье.

Жаклин тяжело задышала, чувствуя, как подгибаются колени. На языке явственно ощущался вкус наслаждения. Почему он хочет, чтобы все было именно так? Но без слов было понятно, какое самообладание от него требуется, чтобы не взять ее прямо сейчас, какая сила воли необходима, чтобы вести ее по этой дороге. В запретный рай.

Она попала в нечто вроде рабства, где не было стальных цепей. Только невидимые, и Джерард это знал. Как и то, какой вопрос зрел в ее голове. И чтобы отвлечь ее, пропустил между пальцами рыжеватые завитки, поймал один и потер, словно оценивая текстуру. Потом взбил завитки и заметил, что она почти не дышит. И помедлил у самой расселины между бедрами. Снова стал мять ее груди, сжимать соски, сильно, еще сильнее, пока она не начала извиваться, только что не умоляя взять ее. Его пальцы скользнули к заветному входу.

Он принял приглашение. Проник в пышущую жаром впадину. Нашел чувствительную жемчужину, уже пульсирующую в ожидании, погладил и нажал.

Она попыталась раздвинуть ноги, чтобы облегчить ему доступ.

– Нет. Не двигайся.

Слегка задыхаясь, широко раскрыв глаза, она повиновалась. Он заставил ее снова сжать бедра так, что не мог проникнуть глубже чем на дюйм.

Вполне достаточно для его целей. Вполне достаточно, чтобы повергнуть ее в отчаяние. Он безжалостно сводил ее с ума, давал ей слишком мало и, очевидно, не собирался идти дальше.

Жаклин прерывисто вздохнула, стараясь поймать его взгляд.

– Чего ты хочешь от меня?

– Больше.

– Больше чего?

И внезапно он понял, словно этот вопрос приоткрыл в его мозгу некую дверцу. Он намеревался показать ей ее собственную чувственную натуру, но при этом получалось так, что она, в свою очередь, дала ему разглядеть похожие грани его натуры. Ее губы были приоткрыты, кожа уже раскраснелась, и все же она ждала ... его ответа.

Потому что хотела узнать, чего в действительности он от нее хочет.

– Я желаю, чтобы ты своими глазами увидела, как достигнешь экстаза. Здесь, при свете ламп. И желаю, чтобы ты позволила мне наблюдать тот момент, когда ты рухнешь с вершины.