– Мисс Трегоннинг, верно ли то, что они собирались пожениться? – обратился Джерард к Миллисент.

– О да. Это была прекрасная партия с обеих сторон.

– Итак, кто мог ревновать Жаклин к счастливому сопернику? – вмешался Барнаби.

Он предполагал услышать имя Мэтью Бризендена, но Миллисент отвергла саму мысль об этом и держалась твердо, как ни настаивал Барнаби.

– Нет-нет, он отвел себе роль ее защитника, благородного рыцаря. Его долг – служить ей, а не жениться. Не стоит воображать, будто он всерьез задумал жениться на ней, уверена, что это не так.

Джерард неохотно подтвердил, что Жаклин сказала примерно то же самое.

– Верно, – кивнула Миллисент. – Вряд ли Мэтью ревновал Жаклин.

– Тем не менее, – возразил Барнаби, – Бризенден мог иметь некие причины считать Томаса опасным для Жаклин. Этого вполне достаточно, чтобы напасть на Томаса, а Бризенден, как известно, в то время находился поблизости.

Миллисент сделала гримаску.

– Неприятно признавать, но такая возможность имеется. Однако я ставлю на сэра Винсента Перри – он много лет с нежностью поглядывал на Жаклин.

Итак, сэра Винсента, с которым Джерарду и Барнаби еще предстояло встретиться, тоже включили в список подозреваемых вместе с пока еще не известными лицами. К сожалению, это ни к чему не привело. Барнаби со скорбным лицом был вынужден признать: доказать, кто убил Томаса, невозможно. На этой печальной ноте они и расстались. Распрощались в галерее и направились каждый к себе.

Джерард потолковал с Комптоном, тот не узнал ничего полезного.

– Все немного шокированы. Еще день-другой, когда все случившееся уляжется в головах, они могут и припомнить что-то. Будьте уверены, уж я ничего не пропущу.

Судя по рассказам Комптона, слуги никогда не верили, что Жаклин имеет какое-то отношение к исчезновению Томаса и смерти матери.

– Им и мысли такой не приходило.

Джерард отпустил камердинера, подошел к окну и, сунув руки в карманы, стал перебирать в памяти все, что знал об убийствах. Если люди посмотрят на обе трагедии с точки зрения логики, без всякой предубежденности, невиновность Жаклин засверкает словно факел. Но люди не сделают этого только потому, что кто-то сеет сомнение в их умах. Намеренно.

Кто-то подло и со злобным удовольствием сделал Жаклин козлом отпущения.

Что-то темное взорвалось в него в душе: сплошные оскаленные клыки и острые когти.

Пробормотав яростное проклятие, он сжал кулаки и постарался успокоиться: теперь не время для подобных эмоций, пока еще не известно, кто его враг.

Джерард долго смотрел на темные сады, на черное с пурпурным небо, на быстро бегущие на запад облака самых фантастических форм: мечта любого пейзажиста ... но почти ничего не замечал.

Самое важное, самое необходимое сейчас – спасти Жаклин. Не только ради нее. Ради него тоже:

Как она чувствует себя? Что происходит в ее душе? Эти вопросы занимали его с той минуты, как Барнаби рассказал о страшном открытии. Он не находил себе места, тревожась за нее, мучась тяжелыми мыслями. Сердце сжималось от боли, а грудь теснило страхом.

Он стремился сделать вид, что все дело в инстинктах художника, побуждавших увидеть ее в состоянии эмоционального конфликта. Но все это ерунда! Она небезразлична ему, точно так же как Пейшенс и женщины вроде Аманды и Амелии ... пожалуй, это ближе к правде и все же не совсем правда.

Его живое воображение создавало одну трагическую картину за другой: она одна в своей комнате, скорбит ... и остро ощущает свое одиночество и беспомощность ... Когда-то ее защитником был Томас, но он исчез, оставил ее одну ... по крайней мере, она знала, что это было ненамеренно.

Но теперь ее защитником стал он.

Джерард отошел от окон и стал мерить шагами комнату, изнемогая от бессилия и раздражения. Часы пробили одиннадцать. Он яростно уставился на них как на напоминание о том, сколько времени придется терпеть, прежде чем он вновь увидит ее, прежде чем сумеет уверить себя, что она осталась прежней ... и все еще готова испробовать все, что родилось и еще родится между ними.

Конечно, это было одним из мотивов, но, к его удивлению, оказалось, что не основным. Главное – знать, что она не терзается тревогой, печалью и особенно страхом.

Он не сможет заснуть спокойно, пока не узнает, что с ней все в порядке. Но сумеет ли он обнаружить это сейчас, сегодня вечером?

Но как же смехотворно он будет выглядеть, если постучится в дверь и спросит ее ... не в этот же час ...

Творческое воображение – вещь великолепная. Как оказалось, вдохновение посетило его: всего несколько секунд ему потребовалось, чтобы уточнить детали.

Он даже не стал тратить время на обдумывание. Устремился к двери, открыл и тихо прикрыл за собой.

Ему нужно только увидеть ее. Поговорить. Убедиться, что у нее все хорошо.

По пути он не встретил ни единой живой душ, и неудивительно в таком большом доме! Подойдя к ее спальне, он опустил глаза. Из-под двери пробивался яркий свет. Джерард с мрачным удовлетворением кивнул головой и постучался.

Ждать пришлось недолго: Жаклин открыла почти сразу. И широко распахнула глаза при виде Джерарда.

Он старался не слишком пристально смотреть на нее. На ней были тонкая батистовая сорочка с накинутым сверху прозрачным пеньюаром. Волосы раскинулись по плечам густой каштановой вуалью. С первого взгляда было заметно, что она не ложилась. И поскольку за спиной ярко горели лампы, он сразу заметил еще кое-что, весьма соблазнительное.

Она раскрыла рот, но не смогла выговорить ни единого слова.

Джерард, стиснув зубы, схватил ее за руку, потянул в глубь комнаты и захлопнул за собой дверь.

– Что ... – выдавила она, все еще не сводя с него глаз. Теперь он ясно увидел ее лицо. И бледность, и ошеломленное, растерянное выражение не относились к его приходу.

– Мне нужно перебрать ваш гардероб:

Оглядев комнату, он увидел у боковой стенки большой шкаф и устремился туда.

– Мой гардероб? – неверяще переспросила она, следуя за ним.

– Ну да. Посмотреть на ваши платья.

– Мои платья? – Судя по тону, она полагала, что он явно не в себе. – Вам срочно потребовалось увидеть мои платья прямо сейчас?

– Ну да.

Он распахнул дверцы шкафа, где стройными рядами висели ее платья.

– Вы же все равно не спите.

Он потянулся за туалетом из шелка цвета янтаря. Жаклин попыталась заглянуть ему в лицо.

– Что все это значит? И откуда такое жгучее желание взглянуть на мои платья? – Она посмотрела на каминные часы. – Сейчас начало двенадцатого!

– Необходимо подобрать наряд для портрета. Понять, что лучше всего на вас выглядит.

– Ночью?!

Держа перед собой янтарное платье, Джерард искоса взглянул на нее ... и замер.

– Поразительно ...

Он упивался волшебным зрелищем: свет мягко обтекал ее кожу, золотя ее нежным сиянием.

Джерард прерывисто вздохнул.

– С таким же успехом я могу рисовать вас и при свечах. Вот, держите это.

Сунув ей в руки платье, он снова нырнул в шкаф.

– Это ...

На свет появился шедевр из бронзового шелка, который он и швырнул ей.

– И это.

К груде одежды в ее руках добавился туалет из зеленого атласа с тисненым рисунком.

– Хотя ... – тут же спохватился он, – это слишком темный оттенок. Но посмотрим.

Он снова принялся отбирать наряды.

– У меня сложился определенный образ: цвет и фасон вашего платья могут стать критическими факторами.

Растерянная Жаклин с некоторым подозрением наблюдала за ним поверх горы платьев.

Наконец он потянулся к дверцам шкафа и бросил на нее быстрый взгляд – сабельно-острый, слишком оценивающий, чтобы быть небрежным.

Жаклин подняла брови.

Джерард мрачно усмехнулся, закрыл шкаф и протянул ей руку.

– Идите сюда.

И потянул ее, нагруженную семью платьями, к камину. По обе стороны каминной полки стояли лампы, разливая по комнате яркий ровный свет.