Герцог Алларэ будет исключительно доволен. Филип — разумный и покладистый малый, и это тоже хорошо, потому что от него не придется ждать неприятных сюрпризов. Будущий барон Кертор толков, спокоен, умеет поладить с любым горячим вассалом, но вот его прославленная осторожность порой напоминает лень. Если можно чего-то не делать, Филип и не будет, хотя если нужно — то сделает, в этом можно не сомневаться. Весь последний год Филип, отец и дядя весьма интересовались происходящим в столице и требовали подробнейших писем, но ни один не счел нужным приехать в Собру, чтобы увидеть все своими глазами, а уж действовать-то они собрались, только окончательно уяснив себе расстановку сил. Хорошо еще, что со слов Флэля, а не с чьих-то чужих.

С Филипом приедут и братья Флэля. С одной стороны, это хорошо. Скоро на счету будут каждые руки, владеющие палашом и арбалетом, а младшие, хоть еще и совсем молоды, надежно хранят семейные традиции. С другой стороны — три пылких обалдуя из далекой, и, признаться, весьма провинциальной Керторы окажутся в столице. Их непременно потянет на подвиги. Николае только пятнадцать… может, заранее спрятаться в подвале? Братец и в десять способен был поставить на уши весь замок. Мариан с Корнелиу ему если в чем и уступали, так это в изобретательности, но не в темпераменте. Ах, почему отец не женился, по примеру старшего брата, на рассудительной скорийской девице? Лентяй Филип характером пошел в мать, а у Флэля с братьями выбора не было. Когда батюшка с матушкой изволили ссориться, дрожали стены и даже привычные ко всему слуги прятались по углам, пока благородная чета не удалялась для примирения в опочивальню. Плоды шумной страсти удались под стать родителям, особенно трое младших. Флэлю еще повезло: препираться на собственной свадьбе батюшка и матушка не решились. «То-то герцогу Алларэ будет счастье, — усмехнулся Кертор. — Он уже и так слова «младшее поколение» произносит, словно богохульство…».

Семейство Алларэ совершенно напрасно задавалось, считая себя самыми завзятыми безумцами во всем обитаемом мире. Это просто Керторы не слишком жалуют столицу, с ее холодами и снегами, с затяжными дождями и тесными улочками, а то слава золотых герцогов давно бы потускнела. Впрочем, Рене… его позавчерашняя выходка лежала за гранью разумного. Он начал ссору с герцогом Скорингом, попутно надерзил его спутнице, после чего вызвал господина коменданта на поединок, как труса, не способного вступиться за честь дамы. Все это — вопреки прямому запрету герцога Алларэ, разумеется. К чести Скоринга, вызов он принял. Дама же оказалась несказанно умнее дуэлянтов, и, пользуясь своим правом оскорбленной особы, прекратила поединок своей волей прежде, чем оба успели обнажить оружие. Слова, сказанные ей после того, как она согласно обычаю, бросила между Рене Алларэ и Скорингом платок, пересказывала вся столица.

— Господин Алларэ, вы не сумели задеть мою честь. Я не стыжусь своего прошлого, как не стыдился его король Собраны. Рене пришлось проглотить эту горькую пилюлю и убраться прочь. Реми, выслушав подробности от спутников двоюродного брата — Андреаса и лейтенанта гвардейцев, — некоторое время молчал, что предвещало бурю. Уж коли у герцога Алларэ не находится слов, значит, дела совсем плохи. Потом герцог коротко приказал взять нарушителя запрета под арест, и теперь Рене сидел в собственной спальне, как малое дитя, наказанное гувернером. Правда, детей не охраняли вооруженные гвардейцы.

— Когда бы я хотел подобного, то Скоринга уже бы отпели, — позже, уже ночью, объяснил Реми. — Но мне нужны победа, суд и казнь. Именно в таком порядке. Любой, кто вмешается в эту очередность, будет наказан. Флэль, которого герцог Алларэ права наказывать не имел, вполне был согласен, что выбранная Реми стратегия наиболее разумна и обоснованна. Брулен и Скора не выстоят в открытом противостоянии всей стране. Главное — дождаться ответов от тамерского кесаря и огандской королевы, заручиться их гарантиями невмешательства во внутренние дела Собраны. С позором проигравший войну Тамер не станет упираться, а Оганда традиционно предпочитает мир в соседских землях и водах. К тому же ноэллианцы нетерпимы к ереси «заветников» так же, как и паства Истинной Церкви Собраны, если не больше. Вот ссора с вызовом на дуэль — вовсе уж неразумна, хоть и составляет предел мечтаний едва ли каждого члена коалиции герцога Алларэ. Многим по ночам вместо прекрасных дам и девиц снится клинок собственной шпаги, вонзающийся в горло мерзавца. Даже юный Алессандр высказал нечто подобное, чем несказанно умилил Кертора. Зимой «секретарь» не проявил никаких особых талантов. Руку и движения ему поставили мастера, но бойцом нужно родиться, а жажду победы — носить в крови, растворенной, неотделимой, как пузырьки в игристом вине. К тому же наследник эллонского герцога не был ни азартен, ни честолюбив.

— Господин Гоэллон, вы обладаете многими достоинствами, но советую вам все же придумать иной способ мести, — подытожил Флэль после недолгого поединка во дворе. — Скоринг не выиграл бы ежегодный турнир, но боец он не худший. Вам же еще нужно учиться.

— Сначала фехтовать, а потом грести? — улыбнулся юноша.

— Именно так, — Кертор расхохотался, даже уронил платок, которым промокал лоб. — Ваш сиятельный прадед не оставил нам иного выбора.

— В данном случае меня это не слишком печалит, наверное.

— Наверное? Вы не уверены?

— Новые королевские указы весьма дельны. Жаль, что к подобному уму прибавлена такая подлость… Флэль изумленно тряхнул головой. Неудачливый фехтовальщик Алессандр, даже незнакомый лично со Скорингом, выдал тому удивительно точное описание. «Герцог Гоэллон хороший воспитатель, — подумал керторец. — Мальчишки-северяне тоже часто говорили дельные вещи, а ведь им еще и семнадцати не исполнилось…»

— Не прибавлена, а перемешана, как варенье в каше. Алессандр кивнул, потом заправил за ухо прядь волос. Прямо обрезанная челка делала его похожим на послушника. Вообще по мнению Флэля из молодого человека вышел бы отменный служитель Церкви. Не будь он единственным наследником герцога Гоэллона, мог бы стать годам к сорока епископом, если не больше того. Рубаха из тонкого светло-серого полотна своим аскетизмом напоминала одеяния Блюдущих Чистоту, хотя Кертор и знал, сколько стоит подобная простота. Серебряная с чернью цепь старинной работы тоже казалась очень скромной. То ли изысканный вкус можно было воспитать за несколько девятин, то ли он передавался по наследству. Впрочем, скорее всего у наследника были хорошие советчики.

— Скоро будет война, — не то спросил, не то сообщил несостоявшийся епископ.

— Все к тому идет, — согласился Кертор. — Вас это воодушевляет?

— Я выгляжу настолько глупым? — прищурился Алессандр.

— Помилуйте, разве мой вопрос обиден?

— Господин Кертор… Кого может воодушевлять война на своей земле? Разве лишь того, кто никогда ее не видел…

— Я помню, что вы были осенью на севере.

— Я смотрел на нее из седла. Но и это зрелище было тошнотворным, — Флэля удивила искренняя горечь в голосе юноши. В его возрасте большинство радовалось бы возможности отличиться. Вот у кого стоит поучиться младшим братьям…

— Вы видите иной выход?

— Нет, — Алессандр пожал округлившимися в последнее время плечами. Ежедневные упражнения со шпагой и верховые прогулки превратили его из худого нескладехи во вполне изящного и хорошо сложенного молодого человека, правда, на взгляд Кертора это было единственной пользой. — Но вы знаете, что Церковь говорит о меньшем зле?

— Никогда не интересовался…

— Меньшее зло остается злом, и совершающий его не должен забывать об этом. Победителям этой войны придется долго замаливать грехи.

— У вас приступ меланхолии? — изумился керторец.

— У него приступ дури, — голос герцога Алларэ звучал резко и зло. — Уже не первый день. Флэль и Алессандр одновременно развернулись к Реми. Тот стоял под росшим во дворе ясенем, и, видимо, уже не первую минуту слушал беседу. Вид у алларца при этом был возмущенный донельзя, даже покоившиеся на груди скрещенные руки выражали только негодование и ничего иного.